Ирина Волкова - Безумный магазинчик

Трубка выдала несколько длинных гудков, а затем с пленки автоответчика зазвучал жесткий и безжизненный голос женщины, которую он когда-то любил.

«Даже хорошо, что это автоответчик», — с трусливым облегчением подумал Богдан.

— Маруська, — произнес он предательски дрогнувшим голосом, и растерянно замолчал, не зная, что сказать.

«Так нельзя, — мысленно одернул себя Пасюк. — Так будет только хуже».

— Маруська, это я. Я понимаю, что не имею права ни о чем тебя просить, но, ради всего святого, ради того, что когда-то было между нами, перестань меня разыскивать. Сегодня я уезжаю из страны и скорее всего больше никогда сюда не вернусь. Поверь, я забочусь о тебе, а не о себе. Я…

В трубке раздались гудки, означающие, что минута, отпущенная для записи сообщения, истекла.

— Проклятье, — выругался Пасюк, в бессильной ярости откидывая голову на обтянутую желтой кожей спинку сиденья. — Это не сработает. Она не послушается и не остановится. Похоже, я все окончательно испортил.

Вечернее застолье в апокалиптическом магазинчике достигло зенита.

Сотрудники ТОО «Лотос» возбужденно обсуждали убийство генерала Красномырдикова, смерть Лады Воронец, лесбиянок, сектанток, сдвинутых по фазе эстрадных звезд и прочие животрепещущие темы. Глеб намеренно не упоминал о том, что рядом с трупами милиция обнаружила кассету, на которой была записана сцена убийства кошки. Также он не стал описывать внешность зарезанной Ладой девушки.

Бычков внимательно наблюдал за Биомицином, но Женька не проявлял ни малейших признаков озабоченности или беспокойства. Судя по всему, он был не в курсе, что его любовница пыталась шантажировать Ладу. Биомицин, как, впрочем, и все остальные, решил, что последнее убийство, совершенное Ладой, было убийством из ревности — лесбы, они ведь все немного вольтанутые.

«Надо проверить, действительно ли зарезанная девушка была Женькиной подружкой», — решил продавец.

— Биомицин, помнишь, ты рассказывал, что у тебя любовница была, блондинка, тоже хотела певицей стать? Ты еще встречаешься с ней? — забросил пробный шар Глеб.

— А как же, — ухмыльнулся Женька. — Позавчера вечером ко мне забегала. Говорила, скоро станет звездой. Вроде, ей предложили сниматься в каком-то фильме вместе с Ладой Воронец. Жаль, теперь все сорвется. Представляете, если бы она через несколько лет прославилась, я мог бы хвастаться, что трахал звезду эстрады. Даже мемуары мог бы написать.

— А она хорошенькая? — спросил Бычков. — Для шоу-бизнеса ведь одного голоса мало, главное — внешность иметь.

— Ну, с этим у нее все в порядке, — гордо сказал Биомицин. — Такая девочка, что просто пальчики оближешь. На Наташу Королеву похожа. Фигуристая — все при ней. Тоже хохлушка, только светловолосая, глаза голубые, в самом соку — ни один мужик мимо спокойно не пройдет. Такой и петь не надо, лишь бы рот умела открывать.

«Не станет она звездой», — подумал Глеб, но вслух ничего не сказал.

Катя с Денисом лежали на траве около озера под склонившейся над водой плакучей ивой, словно сошедшей с изображенного на шелке китайского пейзажа. К вечеру жара спала, и народу было немного. Отдыхающие в основном кучковались на песчаном пляже, расположенном на противоположном берегу.

— Знаешь, это даже странно, — сказал Денис. — Мне безумно нравятся работники магазина.

— Что же в этом странного? — удивилась Катя. — Мне они тоже нравятся. На редкость милые люди.

— Милые? — недоверчиво посмотрел на нее Зыков. — Ты называешь их милыми?

— А чем, интересно, тебя не устраивает такое определение?

— Да ведь добрая половина сотрудников «Лотоса» — это психи, бандиты, воры, бывшие зэки, алкоголики, или деды, даже убийцы есть. Дерутся, жульничают, тащат все, что плохо лежит, покупателей обвешивают. И развлечения у них те еще — Шайбу вешают, фанеру Гляделкину пробивают, крыс жрут. Ты считаешь, что к ним применимо слово «милые»?

— Но ведь они тебе нравятся?

— В этом-то все и дело. Именно это меня и пугает.

— Пугает? Почему?

— Даже не знаю. Все это как-то неправильно. Эти люди словно выворачивают все наизнанку. У них совершенно другие представления о морали, этике, гуманности. Этот магазин дурно влияет на меня. Я проработал в ТОО «Лотос» всего несколько дней, а у меня уже начался необратимый сдвиг в шкале моральных ценностей. Еще немного — и я вообще перестану понимать, что хорошо, а что плохо.

— Так ведь это апокалиптический магазинчик, — усмехнулась Серова. — Он особенный. Не удивительно, что он меняет тебя. Он ломает сложившийся у тебя стереотип восприятия мира.

— Как это? — удивился журналист.

— Очень просто. Что тебе внушали с детства? Преступники плохие, добропорядочные граждане хорошие. Жулики плохие, честные люди хорошие. Алкоголики плохие, трезвенники хорошие. Бандиты плохие, менты хорошие.

— А разве это не так?

— Теоретически оно, может быть, и так, но посмотри, что происходит на практике. В магазинчике ты проработал всего пару дней, а тебе уже кажутся симпатичными бандиты, алкоголики и бывшие зэки. Ты вырос среди преподавателей и научных работников, заложивших в тебя принятые в этой среде представления о морали и аморальности, об этике и гуманности, но ты понятия не имел о том, как живут и какими правилами руководствуются люди из других слоев общества. Скажи, только честно, разве мир научных работников такой уж честный и моральный?

— Лучше не спрашивай! — вздохнул Денис. — Мой отец возглавляет кафедру в институте. Послушала бы ты его!.. Преподаватели вымогают у студентов деньги за хорошие оценки, научные руководители втихаря толкают кавказцам научные работы своих аспирантов, а потом говорят: «очень жаль, но по аналогичной теме только что прошла защита там-то и там-то, но ничего, вы молоды, у вас все впереди, новую диссертацию напишете». Конечно, и у них в институте, как и везде, есть порядочные люди, но от них, к сожалению, почти ничего не зависит.

— Вот видишь. Представители твоей среды тоже далеко не ангелы. Только, нарушая закон, они попадаются реже, чем бандиты или работники торговли, а если и попадаются, то общество снисходительнее к их проступкам, все-таки это солидные люди с высшим образованием, а не какая-то синяевская шпана.

— Но они по крайней мере не дерутся, не убивают.

— Потому что не умеют. Они выросли в другой среде, и для достижения своих целей используют другое оружие: доносы, клевету, интриги, анонимки. Это оружие не производит столько шума, как гранаты, пистолеты и автоматы, поэтому средства массовой информации, за редкими исключениями, вообще не уделяют внимания разборкам в научной среде.

В Испании во времена Франко Жозе Пла, самый известный каталонский писатель при помощи доносов уничтожил на корню всех своих потенциальных конкурентов. Благодаря его стараниям, писателей, которые могли бы затмить его, сгноили в тюрьме или расстреляли. Расстреливал, конечно, не Пла, но в итоге он стал выдающемся деятелем культуры, а имен уничтоженных им соперников уже никто давно и не помнит. Так чем он лучше Психоза? Чем он лучше Глеба Бычкова? Таких примеров тысячи, но никому до этого нет дела. Вокруг престижных литературных и научных премий разыгрываются такие закулисные игры с шантажом и рэкетом, что даже синяевские бандиты могли бы позавидовать. Так, по-твоему, если человек образован, если он не дерется и не стреляет, значит, он хороший?

— Но если так рассуждать, выходит, что мир полон мерзости.

— А разве лучше считать, что он совершенен? Добро и зло, грязь и красота не могут существовать друг без друга, потому что они познаются только в сравнении. Приняв этот факт, ты поймешь, что существуют два способа восприятия мира: ты можешь выискивать грязь, расстраиваясь от того, как мир несовершенен, или же ты можешь наслаждаться расцветающей в этой грязи красотой. В этом случае даже грязь перестанет вызывать у тебя отвращение, и ты станешь относиться к ней, как к фону, оттеняющему красоту.

Название апокалиптического магазинчика глубоко символично: ТОО «Лотос». Цветок лотоса — это красота, расцветающая в грязи. Тебе хорошо в компании бывших зэков и алкоголиков именно потому, что в среде, которую люди твоего круга относят к категории грязи, ты смог разглядеть красоту. Ты хоть понял, чем именно тебе нравятся работники магазина?

— Даже не знаю, — пожал плечами Денис. — Они какие-то… живые, что ли. Искренние. И отношения у них человечнее. Ссорятся, мирятся, дерутся, матерятся, пьют за дружбу и мир во всем мире, но остаются при этом самими собой, не лгут, не лицемерят, изображая из себя праведников. Рядом с ними я чувствую, что совсем не знаю жизни. Все оказывается совсем не так, как я полагал, учась в университете.

— Ты просто избавляешься от наивности. То, что по идее должно быть хорошим, неожиданно оказывается не таким уж хорошим, а плохое, как ни странно, оказывается не настолько плохим.