Дарья Донцова - Вынос дела

– Нет, деточка, соседка я им, почитай всю жизнь на одной лестничной клетке живем… Вот пообещал, возьмут уборщицей, вроде Бориска с хозяином договорился…

Неожиданно девушка улыбнулась:

– У нас хозяйка Софья Михайловна, только тебе, тетка, не сюда, здесь вход для гостей. иди во двор, там есть железная дверь. Позвони в звонок.

Я послушно отправилась по указанному адресу. На этот раз налетела на крепкого, словно литого парня. Выслушав сбивчивый рассказ, он велел:

– Покажи сумку!

Я покорно раскрыла позаимствованный у Маруси ридикюль из искусственной лаковой кожи. Девочка польстилась на дешевизну и купила его в «Самаритэн» во время осенней распродажи. Но блестящая клеенка моментально потеряла вид, потускнела и пошла белесыми пятнами.

– Подымайся вон по той лестнице и аккуратненько в первую дверь постучи, – наставлял меня парень, – Софья Михайловна наглых не любит.

Краем сознания я отметила, что откуда-то знаю это имя и отчество, но бездумно послушалась охранника. На аккуратное поскребывание раздался возглас:

– Входи.

Я толкнула створку и оказалась в довольно большом помещении этакого будуарно-кабинетного стиля. Всюду плюшевые диваны, бантики, воланы, торшеры и строгий серый офисный письменный стол у окна. За ним в шикарном вертящемся кожаном кресле сидела… Соня. Та самая медсестра Соня, жена Артема, благодетельница гримера-наркомана Павла Филонова и сестра Тани.

От неожиданности мои ноги попятились назад. Соня расценила движение по-своему и ухмыльнулась.

– Чего испугалась? Иди, иди, не кусаюсь. Ты, что ли, Борькина соседка?

– Да, – проблеяла я хриплым голосом.

– Пьешь?

– Ни в жисть, – заверила я хозяйку.

– Больная?

– Не-а, здоровая.

– Почему худая такая?

Я развела руками:

– С чего толстой-то быть? Доходов у нас кот начихал, один геркулес да «Олейна».

– Ладно жалобить, – отмахнулась Соня, – послушать, так все прямо с голоду мрут, а посмотреть, так и в Турцию катаются, и дубленки покупают.

Я побоялась возразить.

– Сто баксов в месяц, – отрезала хозяйка, – начинать прямо сейчас. Убирать комнаты, туалеты, ванные, как только номер освободится, ты туда с тряпкой, постельное белье меняешь, полотенца, коврик в ванной и все насухо вытираешь. Что увидишь – молчишь. Если кто из гостей кошелек забыл, часы или, например, кольцо, упаси тебя бог тронуть, сразу сюда неси. Пропадет что, имей в виду, мало не покажется!

Я испуганно ойкнула и зачастила:

– Как можно, всю жисть у людев убираемся и никогда нигде, могу рекомендации представить!

Соня сменила гнев на милость:

– Ладно, ступай вниз, да в зал не суйся. Возле кухни комнатку найдешь, смотри не перепутай! Там две двери – справа и слева, так тебе в левую. Возьмешь в шкафу тряпку, пылесос, форму натянешь и тащи все сюда. Поставишь у входа да и жди, придет Рита и покажет, что к чему. Да, паспорт давай.

Я опять заныла:

– Борька не предупредил о документе, не взяла с собой.

– Ладно, – неожиданно смилостивилась грозная хозяйка, – сегодня так отработаешь, но чтоб завтра без ксивы не являлась. Прописка, надеюсь, московская? Я молдаван убогих к себе не принимаю в обслугу, только и ждут, чтоб спереть чего и сделать ноги.

– Всю жизнь в Москве живу, – заверила я Соню, – ровнехонько с рождения, сама чеченцев терпеть не могу.

– И ди, иди, – махнула рукой хозяйка, – будет болтать. Делом займись, коли нанялась.

Я послушно потрусила к двери.

– Да, вот еще, – остановила Софья Михайловна, – освободишься завтра в три часа дня, сутки работаешь – сутки дома, поняла?

Я закивала.

– Если кто из гостей чаевые даст, они твои!

И зобразив полный восторг, бьющее через край счастье, я задом, как средневековый придворный, выползла в коридор и моментально наступила грязной туфелькой на безукоризненно лаковый ботинок Бориса.

– Ах ты, куча безмозглая, – взвился парень, уставившись на белый отпечаток, – и кто только сюда пустил! Убоище сраное!

– Соседку не признал, милок, – запела я, – что ж ты, Боренька? Стоило только праздничный костюм надеть, и пожалуйста!

– Господи, – забормотал парень, – извините. Ну и ну!

– Ладно, Боренька, – протянула я, – прощевай, болтать недосуг, бегу за ведром.

Внизу вовсю гремела музыка. Вход в зал был закрыт, по бокам виднелись две двери. Я на секунду притормозила, припоминая, в какую не следует входить, и со всего размаху толкнула правую. Створка не хотела поддаваться, но я упорно пинала ее. Что за черт, мне же велено взять ведро и пылесос. Неужели возвращаться назад? Представляю, что скажет Соня! Хорошо еще, если не выставит дуру-уборщицу вон.

Я с силой налегла на дверь. Потом разбежалась и налетела на нее плечом. В кино главный герой, как правило, ловко ломает таким образом преграды.

– Кто там? – послышался сердитый голос, и дверь распахнулась.

Не слишком задумываясь, я влетела в довольно большую комнату и принялась озираться по сторонам в поисках орудий труда.

Меньше всего помещение походило на чулан. Темно-вишневые обои, такого же цвета великолепный, скорей всего туркменский, ковер, темно-коричневый полированный стол, уютный диван, пара кресел и работающий телевизор. На столешнице валялась открытая пачка сигарет «Рок». Я уставилась на нее во все глаза. Надо же, до сих пор видела такую только у людей, так или иначе связанных с покойным Олегом Андреевичем Харитоновым.

– Вам кого? – резко спросили за спиной.

Я обернулась и почувствовала, что ноги начинают дрожать, а руки предательски потеть.

У двери, мимо которой я пролетела, словно торнадо, озабоченная поиском тряпок, у самой двери преспокойненько стоял шофер и охранник Харитонова Володя Костров, по моим расчетам давно мертвый.

– Ты кто? – раздраженно спросил мужчина. – Чего надо?

– Простите, ради Христа, – попробовала я собрать в кулак остатки самообладания.

Костров выглядел как-то странно. Это был, безусловно, он, но какой-то не тот. Что-то было не так, но что?

– Ну? – грозно нахмурился Володя. – Так чего рвалась сюда и дверь ломала?

– Ой, извините, уж не обессудьте, – заныла я, надеясь исправить дурацкое положение и больше всего желая оказаться сейчас дома, в Ложкино, на диване между Банди и Снапом. – Перепутала дверки! Мне Софья Михайловна велела пылесос принести, убираемся мы тут…

– Ага, – пробормотал Костров и нахмурился еще сильней, – работница метелки, значит… А почему не знаешь, где твои тряпки сраные лежат?

– Дык в первый раз, только что на работу приняли, – принялась я для пущей натуральности вытирать нос ладонью.

– Значит, поломойка?

– Угу.

– Всю жизнь грязь убираешь?

– С малолетства по чужим людям!

– А тогда объясни скоренько, отчего у тебя такие милые, наманикюренные ручки? – И Володя пребольно ухватил меня за запястье.

Я бросила взгляд на свои пальцы и похолодела. Ну надо же, обо всем позаботилась, а о руках забыла!

Спросите любую вузовскую преподавательницу и моментально услышите, что первым делом она заботится о руках, потом о ногах, а лицо оказывается всего лишь на третьем месте.

Кафедры, где стоит читающий лекцию профессор, почти повсеместно заменены письменными столами. Хотите – садитесь, хотите – расхаживайте перед студентами на небольшом возвышении. Есть только одно «но». Во многих институтах возвышение больше всего напоминает сцену, и ноги преподавателя оказываются на уровне лиц слушателей. Никогда не забуду, как, будучи очень молодой и крайне неопытной, заявилась в академию МВД в коротенькой юбочке и по случаю дикой жары – без колгот. Все занятие пошло прахом! Зал, состоявший в основном из мужчин, пялился только на мои колени, а в головах у курсантов крутилось много всяческих мыслей, только к французской грамматике они не имели никакого отношения. Потом я просто справлялась с такой проблемой – натягивала брюки. Но руки всегда должны содержаться в безукоризненном порядке. Думаете, ерунда? А теперь представьте, как вы тычете пальцем с обломанным грязным ногтем в очередную ошибку в тетради… К тому же именно кожа рук выдает истинный возраст дамы. У молодой женщины она белая, чистая, нежная, у более пожилой – покрыта пигментными пятнами. Русские люди называют их «гречкой», французы выражаются более поэтично – «маргаритки смерти». Но суть одна – по рукам возраст определяется мгновенно. Впрочем, Анетт Моруа, главный косметолог Дома «Шанель», научила меня бороться с этим, казалось, необратимым явлением. Все крайне просто: каждый вечер, укладываясь спать, вместо крема мажьте ручки обычной касторкой. Результат виден не сразу, но через полгода противные пятна блекнут и исчезают и, если продолжать пользоваться касторкой, больше не появляются. Я свято верю мадам Моруа, поэтому мои руки выглядят образцово, даже могу позволить себе модный лак с фиолетовым оттенком. И именно этим цветом были накрашены сейчас мои безукоризненно подпиленные «когти». Да уж, самый неподходящий вариант для убогой поденщицы!