Кондратий Жмуриков - Повесть о настоящем пацане

Илью, по всей видимости, мало интересовали эстетические подробности этого района. Он планомерно двигался к цели, волоча за собой разомлевшую от удовольствия подругу. Цель была скоро достигнута и представляла собой примитивного вида одноэтажное здание, окруженное сеткой «рабица» и пустынным двором, который пытались сплошь перекопать пыльные и хмурые куры. Этот дом был самый примечательный из всех именно своей вызывающей неэстетичностью, так что даже казался каким-то особого рода архитектурным изыском.

Илья остановился перед калиткой и нажал кнопку.

– Золтан! – разулыбавшись до ушей прокричал Илья и приветственно помахал рукой.

Физиономия в окне прояснилась, сделав это неожиданно обаятельно и скрылась вновь. За этим последовал какой-то металлический шум и на пороге дома материализовалась фигура долговязого парня в форме с нацисткими нашивками. Форма ему была явно маловата: красные руки высовывались из рукавов куда дальше, чем это было предусмотрено уставом. Увидя свастику, которое для нескольких поколений русских людей обладала устрашающим воздействием, Женя вскрикнула и сделала шаг назад. Парень в форме удивленно посмотрел на нее, а потом перевел вопросительный взгляд на Илью и звучным голосом проговорил что-то с вопросительной интонацией на совершенно ни на что не похожем языке. Илья ответил ему тем же, ни обменялись рукопожатиями и дружески похлопали друг друга по плечу.

«Он – иностранный шпион!» – в ужасе подумала Женя. – «Международный заговор с нацистами!»

Она стала стрелять глазами в разные стороны, готовя себе путь к бегству. Что она будет делать дальше, женя представляла смутно. Надо было искать Российское посольство и просить помощи…

Илья посмотрел на Женю и, видимо, прочитав ее мысли, сообщил:

– Это – Золтан. Он – друг. А что форма – не обращай внимания. Это у него дед в австро-венгерских войсках служил, а китель остался. Он его как домашнюю одежду носит. А дед – тот умер уже.

Женя скептически посмотрела на Золтана, который по виду был пентюх пентюхом и улыбался, видя перед собой симпатичную иностранку. Женя этого знать не могла, но по меркам этой страны она была сущей красавицей и могла бы стать секс-символом – если бы захотела: в Модьярии с женской красотой были какие-то кармические проблемы.

– А откуда ты его знаешь? – недоверчиво поинтересовалась она.

– Давно знакомы. Я служил здесь. У нас вон там часть была.

Женя непонимающе уставилась на Илью, одновременно задавая себе целый ряд вопросов: сколько же Илье лет? Откуда здесь русские военные части? Почему он не отмазался от армии?

Илья понаблюдал за Жениным замешательством и, снисходительно улыбнувшись, сказал:

– Да, с стар, я супер-стар.

Потом они снова покалякали на этом ужасном языке и Илья повелел:

– Ты пойдешь в дом, а мы тут с другом по делам, ага?

Женя не стала перечить, прошла в дом, где благообразная старушка с брошкой на жабо, ласково лопоча что-то, потчевала ее какими-то пресными лепешками типа просвирок, пока «мужчины», громыхая железом лазили по подвалам. Это продолжалось томительно долго – минут двадцать, после чего состоялся обряд прощания, после чего Женя с Ильей опять куда-то побежали, что, в принципе, было не важно – по крайней мере, Жене так казалось. Она всю дорогу разгадывала загадку – для чего они посещали товарища Ильи. По крайней мере, наличие чего-то тяжелого в рюкзаке спутника, говорило о том, что все было не случайно.

Быть грузчиком, как выяснилось, не так-то плохо. По крайней мере, у тебя всегда есть возможность пообщаться с себе подобными, а быть постоянно в состоянии легкого алькогольного стресса – это было вообще неотъемлемой частью профессионального имиджа – как, например, отсутствие одежды для стриптизерши. Твердотыкин до того внедрился в среду особ, приближенных к имуществу музея, что даже не сразу среагировал на поступившую информацию. А информация – с учетом изначальной цели – была ценная: первая экспозиция музея будет произведена не в городе Кишиневе, как это изначально планировалось, а, в силу причин, от администрации не зависящих, прямо в столице Венгерской Народной Республики – городе Будапеште. Эти сведения были достоверными и должны были подвигнуть Леонсио на подвиг мобилизации всех сил организма для подготовки к предстоящим решительным действиям.

По приезду в Будапешт, весь обслуживающий персонал – включая грузчиков – собрали в каком-то зальчике при вокзале, где им была прочитана нравоучительная лекция о манере поведения в этой, богатой историческими традициями и культурным наследием стране. Для непонятливых в конце было сделано строгое внушение: от музея не отходить ни на шаг, с местными жителями не контактировать. От непоправимых последствий от диалога двух культур должно было уберечь отсутствия у персонала местной неконвертируемой валюты – форинтов. Для желающих приобщиться к культуре было уготована возможность ознакомиться с экспонатами одноименного будапештского музея, в котором и должна была состояться экспозиция.

Бытовые вопросы должны были разрешаться простейшим образом: обслуживающий персонал живет в служебных помещениях музея, начальство можно будет найти в отеле «Хилтон».

После лекции один из грузчиков, самый ушлый, поведал о том, что Будапешт – порнографическая столица бывшего соцлагеря и, если они упустят возможность посетить хоть какое завалящее стриптиз-шоу, то они будут окончательными лохами. Это известие взбудоражило персонал сильнее, чем сообщение о том, что местное население почти сплошь владеет русским языком, и посему все задумались о возможности раздобыть немного местных денег.

Твердотыкин, который от свежего воздуха импортной столицы, наконец протрезвел настолько, что смог рассуждать логически, решил про себя, что, раз у местной валюты проблемы с конвертацией, то здесь, как и в российской столице, хорошо покатят американские рубли. Он со вздохом влез в свою последнюю заначку, которая несколько похудела от постоянных возлияний, и нашел, что денег вполне хватит на задуманное им действо. Оставалось только ждать (сколько можно!) подходящего момента.

Спускаясь в ресторан при отеле, который зазывал традиционной венгерской кухней, Вован Натанович был буквально сбит с ног каким-то нахалом в плохо сшитом двубортном костюме. Не надеясь на то, что обидчик владеет русским языком, Вован Натанович поймал его за хлястик повернул к себе, намереваясь прибегнуть к международному языку жестов. Он уже занес свой волосатый кулак, но тут в сморщенном лице торопливого господина промелькнуло что-то знакомое и Вован Натанович на минуту остановился. Этой минуты вполне хватило на то, чтобы узнать в наглеце того, кого следовало бы вообще убить на месте.

– Ах ты… – проревел Дроздов, притягивая антиквара к себе за лацканы. – Ты, жидовская морда! Мало того, что ты не отработал бабки, так ты еще и мою печатку в музей сдал и смотался, гнида!

Давыдович открыл глаза и тут же их зажмурил, не веря в подобное наваждение. Судя по тому, что видение сопровождалось и сильнейшими тактильными ощущениями, а именно – сильным потряхиванием, это был не сон. Перед ним в свой полный могучий рост стоял кинутый им заказчик, и с этим нужно было срочно что-то делать.

– Господин Дроздов, господин Дроздов! – лепетал несчастный антиквар, пытаясь совладать с приступами морской болезни. – Выслушайте же!

Вован Натанович, видимо поставивший себе цель вытрясти из несчастного Давыдовича душу, не сразу остановился и дал себе шанс отыграться на нем за все перенесенные неудобства.

После он, все же, смилостивился, и дал антиквару сказать пару слов в свое оправдание. В силу своей природы Давыдович врал очень умело и отчаянно, так что в конце концов, мозги Дроздова были запудрены достаточно умело. Однако, природное чутье Вовану Натановичу подсказало, что этот тип – как мелкий бес: раз поймал его – не отпускай, пока все желания твои не выполнит.

– Ну, раз ты такой умный, давай деньги отрабатывай, – весомо велел Вован Натанович, вращая белками.

Дроздов сник. Перспектива срываться с уже полюбившегося ему непыльного места консультанта по материальной культуре, его ни в коей степени не прельщала. Но и спорить с этой самоуверенной и ни-перед-чем-не-останавливающейся горой было тоже не резон – можно было лишиться не тол ко места в музее. Посему антиквар горько вздохнул и сообщил, что готов выполнить все, что Дроздов пожелает – в разумных пределах.

соответственно.

На это Вован Натанович торжественно ответил:

– Всех и делов-то – навестить одного очень приятного старикашку и взять у него то, что вам не удалось добыть у его коллеги в Подмосковье.

Он с чувством облегчения извлек из своего необъятного кармана бумагу с адресом, отдал ее Давыдовичу и, пообещав если что оторвать ему выступающие части, удалился обедать.