Фредерик Дар - Княжеские трапезы

— Нет. Бакалейщик послал меня подальше: его лавка — это не коммутатор для иммигрантов. Правда, нужно сказать, что моя мать ничего у него не покупает.

Эдуар никогда не приходил к своей любовнице ночью, поэтому Эдит уже легла, когда он позвонил в дверь.

Учительница жила в маленьком очаровательном домике из известняка, похожем на игрушечный. Перед домиком раскинулся палисадник, в котором шесть месяцев в году цвели розы различных сортов. Запах стоял прекрасный, но Эдуару он не нравился: он считал, что запах роз — это банально. Приходя к своей любовнице, Бланвен никогда не пользовался звонком, а весело стучал в дверь. Выходило вот так: тагадагада-цум-цум.

Сквозь неплотно закрытые жалюзи из комнаты проникал наружу свет. Эдит засиживалась допоздна, читая исторические произведения и пересказывая их затем своим ученикам. Здесь ей не было равных. Она считала, что это — составная часть культуры, а вовсе не обязательная программа. Дети обожали слушать рассказы мадам Лаважоль. Когда она рассказывала им об убийствах герцога де Гиза, Генриха IV или о покушении в Сараево, в классе стояла мертвая тишина. Жизнь Ришелье, казнь Кончини,[2] бегство Людовика XVI и его арест в Варенне увлекали детей не меньше, чем телевизионные передачи. Эдуар не мог забыть охватившего его волнения, когда Эдит Лаважоль описывала конец династии Романовых; увлекшись этим рассказом, он даже забыл посмотреть на ноги учительницы.

Радостно улыбаясь, Эдит открыла дверь.

— Какой приятный сюрприз! — воскликнула она.

На учительнице был ансамбль — шелковые с вышивкой халат и ночная рубашка — подарок Эдуара к Рождеству; от нее пахло сном. Эдит была приблизительно одного возраста с Розиной и тоже оставалась весьма сексуальной. Хотя ее привлекательность не так бросалась в глаза, мужчину, разбирающегося в любви, она завораживала, как может заворожить стоячая вода. Эдуар постоянно спрашивал свою любовницу, много ли у нее было приключений, и очень удивился, узнав, что ее мало кадрили. Коллеги слишком уважали мадам Лаважоль, чтобы пытаться соблазнить ее. Эдит призналась, что изменила мужу всего один раз с врачом-невропатологом, к которому пришла на консультацию по поводу бессонницы, связанной со стрессом. Этот румынский еврей покорил ее при первом же визите своими глазами и голосом. Их связь длилась недолго, ибо Эдит быстро поняла, что для доктора она была лишь одной из многих. Порвать с ним оказалось совсем нетрудно — она просто перестала являться к нему для лечения, а невропатолог заметил ее отсутствие гораздо позже.

— С тобой что-то неладно, Дуду? — встревоженно спросила мадам Лаважоль.

Эдуар рассказал ей о происшествии с Наджибой. Разговор шел в коридоре, украшенном плакатами, повествующими о великой истории Франции. На стенах соседствовали Людовик XIV в королевской мантии и Пастер, Наполеон I и Виктор Гюго.

Эдит разделила горе своего молодого любовника. Чтобы успокоить его, она рассказала, что коматозное состояние одного из ее кузенов длилось около шести месяцев, и все же он выбрался из него, хотя, конечно, и похудел.

— Ты ужинал?

— Нет, но я не голоден.

— Тебе все же стоит перекусить! — требовательно сказала Эдит, увлекая Эдуара в кухню.

Она открыла ему банку скумбрии в томате, которую он обожал, и приготовила омлет с ветчиной. Эдуар все проглотил. Эдит без конца подливала любовнику вино из Сансера, присланное ее отцом. Несмотря на преклонный возраст, тот продолжал заниматься виноградарством.

— Я уже видел тебя в ночной рубашке? — спросил Бланвен.

Эдит покраснела.

— По-моему, нет. А что?

— В ней ты выглядишь по-другому.

— Ты разочарован?

— Ты никогда не разочаруешь меня.

— Боюсь, что это случится весьма скоро! Я старше тебя больше чем на двадцать лет; однажды ты мне не простишь этого.

Эдуар пожал плечами.

— А что значит «однажды»? Наджиба строила планы на будущее, а сейчас эта двадцатидвухлетняя девчонка помирает. Когда я наслаждался твоими трусиками там, в классе, неужели ты считаешь, что я думал о том, что произойдет когда-нибудь «однажды»? Нет, милая: я возбуждался, сходил с ума, вот и все. Только настоящее имеет значение, моя дорогая Эдит! Настоящее и еще раз настоящее! И черт с ним, с будущим! Будущее — это всего лишь настоящее, которому удалось добраться до пункта назначения!

Он встал, рывком поднял учительницу со стула и обнял ее.

— Ничего, если я останусь у тебя на ночь?

— Я мечтаю об этом!

Эдуар грубо овладел ею, даже не раздевшись, поперек кровати. Его яростные ласки заставили Эдит стонать. Да, можно было понять и Розину. Мужчина нужен женщине, а если не нужен, то это уже не женщина.

Эдуар настолько обессилел после любовных утех, что Эдит раздела своего любовника и правильно уложила его.

Когда Эдуар крепко уснул, мадам Лаважоль погасила свет в спальне и отправилась в гостиную звонить в госпиталь Понтуаза, чтобы справиться о Наджибе. Ночной дежурный ответил ей, что в состоянии пострадавшей нет никаких изменений.

Эдуар проснулся на рассвете весь в испарине, с бьющимся сердцем. Но он сразу пришел в себя и подумал о девушке. Бланвен был уверен, что Наджиба умерла, он ощутил это чисто физически. Эдуар удивился своему ощущению, потому что в общем-то виделись они довольно редко, их отношения были словно акварельная картинка — такие же нестойкие, им не хватало прочной основы. Тяга, которую Эдуар испытывал к сестре Банана, не была похожа на настоящую любовь. Но кто может сказать, на что похожа настоящая любовь? На чувства, которые Бланвен испытывал к Эдит Лаважоль? Может, это было чувственное очарование, родившееся в детстве и воплотившееся в жизнь двадцать лет спустя? Эдуар не решался анализировать свои отношения с бывшей учительницей от страха найти в них какой-то эдипов комплекс. Бланвен постоянно сравнивал свою любовницу с Розиной. От обеих исходил женский запах, но если запах Эдит его волновал, то материнский — мутил.

Эдуар уселся в кровати, прислонившись к деревянной спинке. Учительница крепко спала. Временами ей становилось трудно дышать, и тогда она всхрапывала. Эдуар подумал, что человек полностью раскрывается только во сне. Нет ничего красноречивее сна. Являясь к Эдит без предупреждения, Эдуар всегда находил ее принаряженной, скромно подкрашенной. В их отношениях не было ничего низкого, и все же они опьяняли Бланвена, как будто происходили в доме свиданий. Первая ночь, проведенная вместе, разочаровала парня. Луна освещала комнату по-киношному. От этого света тело Эдит казалось полосатым, как у зебры. Эдуар видел большую, немного дряблую грудь своей любовницы, кожа вокруг соска уже начала увядать. Над верхней губой вздымался темный пушок. На ее шее Бланвен заметил неприятного вида бородавку, раньше он не замечал ее. Привычная к свободе ночного одиночества Эдит вдруг издала глупый и грустный неприличный звук.

Эдуар вылез из кровати и собрал свои вещи настолько тихо, насколько мог. Оделся он в коридоре и вышел из дома в тот момент, когда на ближайшей колокольне пробило четыре.

Прежде чем отправиться в госпиталь, Бланвен заглянул в придорожное бистро, уже открытое к этому часу. Совершенно неправдоподобные личности толпились у стойки. Они выбирались из сна, как из болота, молча пили кофе или спиртное. При этом руки у них дрожали. В бистро пахло немытым человеческим телом и бодряще — кофе и свежими круассанами, только из печи.

Эдуар заказал себе большую чашку черного кофе, дважды, по рассеянности, насыпав туда сахара, отчего кофе приобрел тошнотворный вкус. Все же осилив эту бурду, он снова пустился в путь. Ночь, казалось, растворялась в вязком дожде, заливавшем узкое лобовое стекло «ситроена». Вести эту древнюю машину, состоявшую из одних углов, было настоящим подвигом: надо было привыкнуть к ней, «прочувствовать» ее.

Почти пустынная автостоянка перед госпиталем блестела при свете фонарей.

Эдуару почему-то вспомнились фотографии смертной казни через гильотинирование, совершавшейся на бульваре Араго. Такие снимки он видел у одного своего клиента, журналиста. Они выглядели так же драматически, как и эта стоянка, из-за сумерек, света фонарей и дождя.

Выйдя из автомобиля, он поднял воротник куртки и не спеша направился к входу. Эдуар считал, что бегущий человек, если только дело не происходит на стадионе, теряет свое достоинство, пусть даже он опаздывает на автобус или поезд.

В этот час госпиталь находился в руках уборщиков, в большинстве своем африканцев и арабов. Они мыли выложенный плиткой пол разнообразными хитроумными приспособлениями, изрыгавшими пенную воду, крутящимися щетками — все это оборудование было установлено на яркой тележке. Уборщики не обратили никакого внимания на Бланвена, что и позволило ему без помех добраться до реанимации. Тут-то путь Эдуару загородила ночная дежурная: