Арто Паасилинна - Воющий мельник

Гнусинен перевел дух и заставил себя успокоиться.

— Я это к тому, что если ты не бросишь свои глупости, комитет свяжет тебя и отправит в психушку в Оулу. С доктором Эрвиненом я уже говорил. Он сказал, что у тебя не все дома. Что ты маниакально-депрессивный сумасшедший. Ворвался ночью и лишил жену Сипонена слуха. Припоминаешь? В магазине украл весы и бросил в колодец. Терволе теперь приходится крупу на глаз вешать, сколько скандалов из-за этого.

Хуттунен разозлился. Кто дал Гнусинену право приходить сюда, на мельницу, жаловаться и угрожать? Фермер чуть было не схлопотал по толстой морде, но мельник вовремя вспомнил предупреждение Розы Яблонен.

— Забирай свою муку, зерно и проваливай! Не буду тебе ничего молоть. И чертову клячу свою убирай с моего двора или будешь ее из реки вылавливать!

— Смелешь то, что я тебе прикажу, — ответил Гнусинен с ледяным спокойствием. — Есть еще в мире закон, ты у меня узнаешь. Может, у себя на юге тебе такое сходило с рук, но у нас не пройдет. Я тебя предупредил, повторять не буду.

Хуттунен бросился, остановил мельницу. Смолотую муку развеял по полу. Затем взвалил на спину тяжеленный мешок с зерном, выбежал на мост, снял с пояса нож и вспорол его. Зерно посыпалось в реку, а за ним полетел и мешок. Такая же участь постигла остальные мешки.

Гнусинен испугался, отвязал своего мерина и помчался к трассе, откуда закричал мельнику:

— Это была твоя последняя шутка, Гунни! Ты испортил пять мешков отборной пшеницы, я этого так не оставлю!

По реке плыли мешки. Хуттунен пренебрежительно плюнул в их сторону. Мельница безмолвно глядела на все это действо, во дворе дымилась охра. Хуттунен зачерпнул ковшом темно-красную краску и побежал за Гнусиненом. Тот стегал коня изо всех сил, конь встал на дыбы и поскакал галопом, колеса телеги так и взвизгнули.

Грозные крики Гнусинена эхом разносились под топот копыт:

— Найдется и на дурака управа! Вязать подлеца!

Течение унесло зерно. Усталый, Хуттунен вернулся на мельницу. Сгреб рассыпанную на полу муку пером глухаря и выбросил из окна в реку.

Полицейский Портимо, старый служака и старший деревенский констебль, благодушно крутил педали видавшего виды велосипеда, направляясь на мельницу в Суукоски.

Подъехав к мельнице, Портимо заметил, что Хуттунен начал малярные работы. Одна стена была уже выкрашена. У другой на стремянке стоял сам мельник и красил серые стены красной краской.

Гунни дома, значит, не зря приехал, лениво думал Портимо.

Он прислонил велосипед к южной стене мельницы, к той, что еще не была покрашена.

— Ты, вижу, начал обживаться, — крикнул он Хуттунену, который спускался с лестницы, держа банку с краской.

Достали папиросы. Хуттунен дал полицейскому прикурить. Чертов Гнусинен наверняка уже нажаловался, что он выкинул зерно в реку.

Сделав несколько затяжек, мельник спросил:

— По делу или просто в гости?

— Я бедный полицейский, зерна у меня нет. Вот по делу Гнусинена приехал.

Докурив и обсудив покраску, полицейский Портимо приступил к официальной части. Он достал из кошелька и протянул мельнику счет. Хуттунен прочитал, что должен Гнусинену пять мешков зерна, принес карандаш и деньги, заплатил и расписался.

Деньги были небольшие, но все-таки он сказал:

— Не зерно — одна шелуха. Даже свиньям не скормишь. Все там, в реке.

Полицейский Портимо пересчитал деньги, убрал вместе со счетом в кошелек, со значением посмотрел на реку.

— Смотри, Гуннар, не возгордись. Когда пристав-то наш услышал про эти мешки, сказал, что тебя надо арестовать. Я его немного успокоил, нашли компромисс. Гнусинен дело тебе говорил. Про твои эти дурацкие выходки.

— Сам он дурак.

— Он сказал приставу, что говорил с врачом, Эрвинен пообещал выдать бумагу, что ты сумасшедший. Возьмут тебя и запрут в сумасшедшем доме в Оулу. Я бы на твоем месте угомонился. И Сипонен тоже. А еще, говорят, ты спустил в колодец весы из магазина. Жена учителя приходила, жаловалась и сам Тервола звонил, говорит, что пришлось весы разобрать, потому что теперь они неточно показывают, что покупатели не доверяют его весам. Каждый день в магазине ссоры из-за этого.

— Есть у тебя счет? Давай сюда, заплачу за его чертов безмен.

Полицейский Портимо прошел по мосту к водяному желобу, спрыгнул на землю, набрав воды в прохудившийся сапог. По берегу дошел до плотины. Хуттонен шагал позади. Полицейский попытался вытащить бревно, но оно было крепко вбито в дно.

— Мельницу ты в порядок привел, молодец. Не помню даже, чтобы она такой была, разве когда только построили, — похвалил Портимо. — Я помню, когда здесь в Суукоски ее только поставили. Шел 1902 год. Мне было шесть лет. Много муки на ней смололи. Правда, во время войны она пострадала. Хорошо, что ты ее починил, теперь не надо доски и муку из Кеми и Лиедаккалы возить.

Хуттунен, воодушевившись, сказал, что хочет последний кусок этого желоба поменять, вообще красота будет!

— Приделать бы сюда еще пилу. Силы реки хватит. Парочку водяных колес или гонторезный станок побольше и пристроить отвод. Надо будет сделать насыпь, чтобы он был поближе к земле, а так, если сверху полетит, то и убить может. Сколько человек так жизни лишилось! — Полицейский недоверчиво смотрел на место для будущей пилы.

— Если насыпать сюда шестьдесят возов камней и гравия — будет опора для пилорамы. Наверху сделаю склад для бревна и бруса, с запасом.

— А… Теперь понял. Но все-таки нельзя же пилить и строгать одновременно.

— Конечно, колесо-то одно. Да много ли мне надо? Семьи у меня нет.

— Ну да, ясное дело.

Полицейский Портимо представил себе новую пилораму.

Он с симпатией взглянул на Хуттунена и серьезно промолвил:

— Раз у тебя всякие такие планы и мельницу ты починил, перестань заниматься этой ерундой. Я тебе как друг советую. Если тебя отправят в Оулу, мельница развалится, и, кто знает, кто на твое место придет.

Хуттунен кивнул.

Они спустились с плотины. Портимо взял велосипед, помахал на прощание рукой.

Самый приятный человек в деревне, хоть и полицейский, думал Хуттунен.

Потом он вспомнил о Розе. Вот они два настоящих понимающих друга. Завтра он увидит ее в ольшанике, если дождя не будет. По радио обещали солнечный день и высокое давление во всей Фенноскандии.

Хуттунен опять принялся за мельницу. Если работать всю ночь, к утру в Суукоски будет красная мельница. Говорят, в деревню когда-то приезжали девушки из Хельсинки с одноименным представлением. Они выступали в Кеми и Рованиеми. И юбки у них такие короткие, что видны были трусики и подвязки чулок.

Хорошо работалось в прохладе белых ночей. Рука устала, но спать не хотелось: Хуттунен думал о красивой красной мельнице и встрече с председательшей.

Всю ночь он упорно трудился. Когда воскресное солнце осветило северо-восточную стену мельницы, работа была сделана. Хуттунен отнес в сарай стремянку и оставшиеся два ведра краски. Искупался в реке, дважды обошел свое творение, восхищаясь его красотой. Веселенькая получилась мельница!

В прекрасном настроении он вошел в дом, перекусил колбасой и выпил кружку простокваши. Затем направился в сторону Леппасаари. Было раннее утро, и уставший мельник, укрывшись в прохладе навеса, заснул со счастливой улыбкой на губах.

Хуттунен проснулся от колыхания простыни-занавески.

Робкий женский голосок прошептал:

— Гуннар… Я пришла.

Сонный, он высунул голову, пригласил засмущавшуюся председательшу войти в белое пахучее гнездышко.

Она раскраснелась, залепетала, что не должна была сюда приходить, что нельзя им так встречаться, что жена Сипонена все еще лежит и вставать не собирается… А сколько времени? Похоже, будет хорошая погода…

Они сидели на травяной кровати, смотрели друг другу в глаза и держались за руки. Хуттунену захотелось ее обнять, но председательша отшатнулась.

— Я не для этого пришла.

Мельник довольствовался поглаживанием ее колена. Роза Яблонен тем временем думала, что сейчас она наедине с сумасшедшим, на пустынном острове в лесной чаще. Как она вообще пошла на такой риск? Мало ли что взбредет ему в голову, и некому спасти. Задушит, изнасилует… А куда спрячет труп? Наверное, привяжет к ногам камни и бросит в реку. И только волосы будут колыхаться на поверхности. Хорошо, что у нее не перманент. А может, он ее разрежет на куски и закопает? Роза представила раны на шее, талии и бедрах. Она вздрогнула от испуга, но руку не убрала.

Хуттунен неподвижно смотрел ей в глаза.

— А я мельницу покрасил. В красный. Вчера Портимо приходил, хвалил.