Дарья Донцова - Сволочь ненаглядная

– Как? – вопрошал Кирюшка. – Как поступить?

– Ну, – предложила я, – уволь всех чиновников, искорени взяточничество и посади Хлестакова в тюрьму!

– Ладно, – охотно согласился мальчик и убежал.

Не ожидая, что меня так быстро и легко оставят в покое, я поуютнее устроилась в кресле и принялась наслаждаться успевшим остыть кофе и детективом.

Больница на Варшавском шоссе выглядела отвратительно. Старое, облупившее здание дореволюционной постройки, явно знававшее лучшие времена. Когда-то вход украшали скульптуры, теперь же от них остались лишь постаменты.

Внутри – ничего похожего на Склифосовский или на чисто вымытый вестибюль ЦИТО. На полу – грязь, а окошко справочной – закрыто. Я подошла к скучающей гардеробщице и поинтересовалась:

– Третье отделение где?

– Я не нанималась на вопросы отвечать, – завела баба, – зарплата копеечная, со всеми языком болтать недосуг, кто за справки деньги получает, тот пусть и работает.

Тяжелый вздох вырвался из моей груди. Ну не проще ли сказать коротко: «налево» или «прямо по коридору». Но гардеробщица продолжала брюзжать:

– Шапку не возьму, шарф тоже, потеряются, отвечать придется.

Засунув отброшенные вещи в пакет, я двинулась было к лестнице, но гардеробщица взвизгнула:

– Ишь, хитрая, бахилы одень! Много вас тут ходит, грязь таскает!

– Где их взять?

– Купить! Пять рублей.

Я беспрекословно протянула монетку. Тетка швырнула на прилавок два голубеньких мешочка, явно не новых. Все ясно, вынимает из урны использованные «тапочки» и продает еще раз. Нацепив на сапоги «калоши», я поднялась по щербатой лестнице, правда, широкой и мраморной.

Третье отделение находилось на втором этаже. Я потянула дверь с табличкой «Травматология» и невольно отшатнулась. В лицо ударил резкий запах мочи, хлорки, кислых щей и каких-то лекарств. В Склифе тоже воняло, но не до такой степени. Двери палат были открыты, виднелись огромные железные кровати с загипсованными людьми. 213-я палата была в самом конце корпуса. Я вошла в тесное помещение, заставленное койками, и стала озираться. Что-то не видно Насти.

Всего там лежало восемь человек, в основном старухи, укутанные до подбородков тонкими одеялами. Шестнадцать пар глаз с надеждой уставились на меня.

– Звягинцева здесь лежит? – громко спросила я.

Последовало молчание, потом дребезжащий голосок откуда-то из угла сообщил:

– Спросите на посту.

– Так Насти тут нет?

На свой вопрос я не услышала ответа. Я выпала в коридор и, чувствуя, как от затхлого воздуха начинает кружиться голова, пошла искать хоть кого-нибудь из представителей медицины. Но люди в белых халатах словно испарились. Над некоторыми палатами горели красные лампы, но никто не спешил на помощь к страждущим. Лишь в самом конце кишкообразного коридора я обнаружила толстую, крайне недовольную няньку рядом с ведром грязной воды и шваброй.

– Доктора на конференции, – мрачно пояснила она и, покосившись на мои бахилы, прибавила: – Ходют, грязь таскают, убирай потом! Посещения с трех, тут больница, а не парк, чтоб являться, когда захочешь.

Решив не злить и без того сердитую бабу, я изобразила самую сладкую улыбку и пропела:

– Простите, я не знала, в справочном окошке никого…

– То-то и оно, – вздохнула санитарка, шлепая грязной тряпкой по вонючему линолеуму, – ты пойдешь работать за триста рублей в месяц?

За три сотни целый день разговаривать с родственниками больных?

– Никогда.

– Вот поэтому и в окошке пусто, – ответила нянька и неожиданно подобрела: – Ступай на черную лестницу, девки там курят небось!

– Где это?

– Там! – ткнула баба пальцем в дверь с табличкой «Не входить. Служебные, очень злые собаки».

Заметив мои колебания, она прибавила:

– Иди, иди, не бойся, бумажку повесили, чтоб больные не шлялись, а то везде пролезут, покоя не дадут, ироды эфиопские.

Недоумевая, при чем тут Эфиопия, я толкнула дверь и оказалась на маленькой и узкой лестничной площадке. Возле грязного, давно не мытого окна, на подоконнике сидели две девчонки в голубых хирургических пижамах. Между ними стояла набитая окурками железная банка из-под «Нескафе». Девицы были похожи на позитив и негатив. Одна беленькая, румяная, голубоглазая, словно недавно выпеченная булочка, пухлая и аппетитная. Другая – смуглая, черноволосая, с ярким ртом и глазами-маслинами, скорей ржаной сухарик, если продолжать кулинарные сравнения.

– Что надо? – окрысилась «булочка». – На секунду отошли.

– Обезболивающие только по распоряжению врача, – быстро добавила «сухарик».

– Нет, нет, – поспешила я их успокоить, – ничего не надо. Скажите только, в какой палате Звягинцева…

– Ты помнишь? – спросила беленькая.

Черненькая пожала плечами.

– Сейчас докурим и посмотрим.

Процесс курения растянулся на полчаса, я маялась в коридоре, лихорадочно соображая, какой табак может куриться так долго. Гаванская сигара толщиной в ногу? Кальян? Наконец девчонки выпорхнули, и беленькая смилостивилась:

– Пошли.

Следующие минут десять она разглядывала какие-то списки и наконец произнесла:

– Звягинцева Анастасия Валентиновна, 1975 года рождения?

Я не знала отчества Насти, но все остальное совпадало.

– Да.

– Она умерла, – равнодушно обронила медсестра.

От изумления я чуть не упала.

– Как?

– Подробности у лечащего врача, – поскучнела девица.

– Что же случилось? – недоумевала я, – конечно, перелом шейки бедра дело неприятное, но ведь не смертельное…

– Ничего не знаю, – отрезала девчонка, – вот придет с конференции Роман Яковлевич и расскажет.

– Кто?

– Минаев Роман Яковлевич, ее лечащий врач, – пояснила собеседница.

– А когда…

– Все у Минаева.

– Когда она умерла?

– Позавчера.

– Господи, – подскочила я на месте, – почему же родственникам не сообщили?

– Вы чего, тетя? – вызверилась «булочка». – Очень даже сообщили. Нам трупы не нужны. Приезжали и свекровь, и муж, супруг даже в обморок упал.

Отказываясь что-либо понимать, я принялась мерить шагами коридор. Наконец вдали послышались голоса, и появилась группа людей в голубых, зеленых и белых костюмах.

– Роман Яковлевич, – позвала я.

Молоденький парень в больших очках притормозил на бегу и спросил:

– Вы ко мне?

– Да.

– Слушаю.

– Я относительно Звягинцевой.

Крупные, оттопыренные уши очкарика вспыхнули огнем, и он пробормотал, опуская глаза:

– Пойдемте в ординаторскую

В довольно большой комнате на письменном столе мирно лежали остатки завтрака. Несколько ломтиков колбасы, наломанный батон и пакетик «Липтон».

– Звягинцева скончалась, – со вздохом сообщил парень, опускаясь на стул.

Лицо доктора было совсем молодым, больше двадцати ни за что не дашь. Но раз работает в больнице, наверное, закончил институт.

– Мне уже сказали, – ответила я, – хотелось бы знать, отчего.

– Кто вы, собственно говоря, такая? – выпустил когти Минаев.

– Тетя Насти.

– Все объяснения даны мужу, – сухо пояснил врач, – у него и спрашивайте.

Я уставилась на «Гиппократа» в упор. Надо же, небось только начал практиковать, а уж освоил повадки стаи. Но откуда молодому нахалу знать, что моя лучшая и единственная подруга – хирург? Так вот Катюша не раз говорила:

– В больнице главное – не пускать дело на самотек. Уложили в палату и успокоились, дескать, врачи сами все необходимое сделают. Нет, не сделают; надо проявлять бдительность, не стесняться спрашивать названия лекарств, требовать консультаций профессора, следить, как выполняют назначения медсестры. К сожалению, сейчас много недобросовестных работников. Если у больного скандальные родственники, побоятся связываться. Они с жалобами побегут, потом по комиссиям затаскают, еще в суд подадут…

Вздохнув поглубже, я процедила:

– Вот что, любезнейший, извольте дать исчерпывающий ответ на вопрос. Иначе, посмотрев на здешние порядки, я отправлюсь в Минздрав, а следом в суд. Пусть проведут служебное расследование, назначат комиссию да проверят, как вы, с позволения сказать, лечили мою несчастную племянницу, здоровую во всех смыслах, не считая сломанной ноги.

Уши врача превратились в факелы, и он забормотал:

– Ничьей вины тут нет, иногда случается подобное, в частности, у лежачих больных…

– Что это было?

– Тромбоэмболия легочной артерии.

– Что? – не удержалась я.

Но Минаев не знал о кончине Ирочки, поэтому решил, что слушательница просто не поняла мудреный термин, и пустился в объяснения:

– С каждым может приключиться, в особенности если варикоз наблюдается или свертываемость крови повышена. Правда, у молодых женщин это бывает реже, чаще после климакса. Сгусток крови оторвался и закупорил сосуд.

– И ничего нельзя было поделать?