Кондратий Жмуриков - Принц и Нищин

Он постучал длинным пальцем по массивной черной папке и негромко произнес:

— Ну вот… а Фирсов говорил, что это совершенно невозможно.

И он растянул свои тонкие губы в хищной полуулыбке, неприятно кривя при этом узкое лицо. Такое знакомое почти каждому россиянину и довольно часто торчащее в теле-«ящике».

— Буквально несколько минут назад в столице зарегистрировано очередное громкое преступление. В полдень возле …ской больницы взорвался «Мерседес-600», в котором находилось четыре человека, среди них глаза службы безопасности убитого вчера олигарха Вишневского и, по всей видимости, племянник Вишневского, известный певец Аскольд. Опознание тел продолжается…

Воронцов плюнул в окно и выключил радио.

И тут произошло, как говорится, главное событие уик-энда.

На обочине дороги торчала шатающаяся тощая фигура в рваной рубахе и перепачканных штанах. По всей видимости, этот гражданин переживал сильнейший похмельный синдром, потому что только что вылез из-за мусорного контейнера, где он благополучно блевал, отравляя жизнь и атмосферу какому-то синеморного образца старичку, копошившемуся в мусорном баке с видом специалиста по цитологии, разглядывающего в микроскоп образец растительной ткани.

…Вытащив свое длинное нескладное туловище с длинными и тощими, как у журавля, ногами, на проезжую часть, похмельный товарищ теперь рассекал вдоль бордюра и усиленно тормозил тачки, вероятно, только чудом не попав под несколько проезжающих мимо машин.

Сергей истерически захохотал, напугав вздрогнувшую всем телом Лену, и, резко тормознув, высунулся из окна и весело проговорил:

— Садись, Алик Иваныч.

Тот оторопело выпялился на Воронцова, выпучил глаза, потом закрыл сначала один, а потом другой, и начал открывать в той же смехотворной последовательности: сначала на багровой и опухшей с похмелья харе проклюнулся правый, совершенно бессмысленный красный глаз, а потом и левый, выражавший ужас и изумление.

— Да быстрее ты садись, идиот! — прикрикнул на него Сережа Воронцов. — Сваливать пора!

— Куда? — тихо пробормотала Инна, глядя на то, как Мыскин складывает свое длинное тело вдвое и буквально втыкается головой в пространство салона. — Из Москвы-то нас точно не выпустят.

— Я знаю, — бросил Сергей. — Конечно, не выпустят. Я так чувствую, заказчик всего этого переполоха сидит на самом верху. Где-нибудь этак на первых ступенях трона… близко к президенту.

При этим словах Мыскин почувствовал первые симптомы белой горячки и начал читать «Отче наш», отчаянно перевирая слова и «иже еси на небеси» произнося ну уж как-то совсем непотребно. Лена же тревожно спросила:

— Что же делать?

— Отсидеться! — сказал Воронцов. — Есть у меня один верный человек, который нас не выдаст.

— Кто?

— Мой бывший командир, подполковник Котляров. Точнее, полковник — он вышел в отставку с повышением.

— Как? — быстро переспросила Лена. — Котляров?

— Да. А что такое? Что-то не то?

— Да нет, — переводя дыхание, быстро ответила Лена, — ничего, нормально. Просто у меня в Москве был знакомый Котляров, так он редкий ублюдок.

— Ну, Котляров — фамилия дов-вольно распространенная, — пробулькал Мыскин. — Это тебе не какой-нибудь Пржевальский или… кгм… Красно-бельмо-вский…

Сережа сказал:

— Когда я ездил в Москву полтора месяца назад, то встретил его и он остаивл мне свой московский телефон. Сказал, что если будут сложности: звони. Теперь, кажется, некоторые сложности возникли, — со слабой претензией на юмор добавил он. — Ты помнишь Котлярова, Алик?

…Еще бы Алик не помнил Котлярова. Человека, чьи слова:

«Помни: пятьдесят метров!» — еще долго мучили его в кошмарах.

— Так ты знаешь, где найти Котлярова? — спросил Мыскин, пытаясь продраться сквозь чудовищное похмелье.

Сережа напряженно взглянул в зеркало заднего вида и ответил:

— Не то чтобы знаю, но примерно представляю… По крайней мере, я совершенно точно знаю одно: без посторонней помощи нам из города не выбраться.

— П-почему?

— Потому что люди, уничтожившие Вишневского и Адамова, раздавят нас, как мелких букашек. Мне даже представить страшно, кто стоит за всем этим кошмаром.

— А тут и представлять нечего, вот, — хрипло сказала Елена. — Это надо спросить у моего муженька. Он, кажется, уцелел во всей этой мясорубке, как ни странно. Хотя я и без этого вопроса думаю, что все нити ведут непосредственно в Кремль.

— А как вышло, что именно тебя заставили устранить меня… всучили этот шприц с отравой? — еле заметно дрогнувшим голосом спросил Сережа. — А?

— Я и сама не знаю. После нашего последнего разговора… там, в студии… Алексей перестал разговаривать со мной. Он даже не смотрел в мою сторону, и я уже понимала, что просто так дело не обойдется. Поэтому когда меня вытащили прямо из квартиры какие-то незнакомые люди, я подумала, что это его рук дело. Но оказалось… оказалось, что это не так, потому что он сам оказался жертвой.

— Понятно. Но ведь ты только что говорила — не думаешь, что он Фирсов погиб?

— То есть его убили, — поправила Инна совершенно спокойно, хотя губы, которыми она вытолкнула эти равнодушные слова, побелели от напряжения.

— Это не меняет дела, — сказал Воронцов, резко сворачивая в какой-то дворик. — Ладно… хватит нарезать по дорогам, тем более что нас, по всей видимости, уже вырисовали в общегородской розыск. Нужно позвонить.

— Котлярову?

— Ну… не ему самому, так, по крайней мере, передадут. Так он мне сказал.

— Слушаю.

— Могу я услышать Котлярова?

— Кондора, что ли?

— Мне нужен Котляров, — чуть повысил голос Воронцов.

— Где я могу встретиться с ним?

— А кто говорит? — резко разнеслось в трубке. — Назовите ваше имя и номер телефона. Вам позвонят.

— У меня нет московского номера, а что касается имени, то его, можно сказать, тоже нет. Передайте Котлярову: ему напоминают про пятьдесят метров у села Айсын-Юрт. Срочно.

— Пятьдесят метров у села Айсын-Юрт? — В голосе говорившего послышалось недоумение. — Ты что мне тут порожняк прокидываешь, пацан?

Лицо Сережи помрачнело:

— Я тебе не пацан. И не надо говорить со мной таким тоном. Вы можете связаться с Котляровым и передать ему то, что я просил?

— Да могу. Только что-то… ну ладно, перезвони через пять минут. Если будет что тебе сказать, забьем стрелку, а нет — не обессудь.

И в трубке раздались короткие гудки.

Сережа Воронцов тревожно посмотрел на скорчившихся на лавочке в нескольких метрах от него Мыскина и Инну Фирсову и тихо сказал:

— Не понял. Мне все это напоминает бандитский винегрет. Стрелки, все такое. И они его называют Кондором. Что, Котляров стал отзываться на братовское погоняло? Ну что… проверим через несколько минут.

— А почему ты не назвал себя?

— А потому, что ты болван, Алик, — быстро вставила Лена. — Откуда ты знаешь, что на этот период времени телефоны Котлярова не прослушиваются спецслужбами… теми самыми, которые, по всей видимости, расправились с Вишневским и его главным телохранителем Адамовым?

Сережа как-то странно на нее посмотрел.

… — В общем, так, брат, — в голосе говорившего при повторном звонке звучало уже нечто смахивающее на уважение.

— Через час у памятника Пушкину в…

— Я понял, — поспешно перебил его Воронцов. — Котляров уже встречался со мной в этом месте. Тогда, когда он дал мне свой телефон, — добавил он после того, как положил трубку.

Человек в невзрачном сером плаще подошел к лавочке возле памятника великому русскому поэту и, тяжело закашлявшись, сел. Пригладил седеющие волосы под шляпой и, раскрыв газету, углубился в чтение. Судя по тому, с каким вниманием он читал ультраоппозиционную газетку «Завтра» с внушительным портретом Сталина и даже кивал каким-то особо понравившимся ему мыслям, изложенным на первой полосе, он был отъявленным коммунистом. Впрочем, подобное политическое кредо вполне соответствовало его возрасту: судя по всему, этому пожилому мужчине было около пятидесяти пяти-шестидесяти лет.

Но тем не менее это был ни кто иной, как Сережа Воронцов. Прирожденный шут — как назвала его совсем недавно Лена Фирсова, — Сережа и на этот раз остался верен себе и изменил свою внешность. Тем более что это было жизненно необходимо. А добился он этого очень простым способом — зашел в косметический магазин и приобрел там все, что надо для корректировки внешнего облика. Благо магазин находился возле той самой арки, куда — совершенно сознательно — завернул машину Воронцов. А потом он приобрел в секонд-хенде и одежду для своего нового имиджа. Гримировала его Лена, которая, собственно, и настояла на таких мерах предосторожности. А деньги, на которые все это покупалось, взяли в бардачке угнанной у толстячка машины.