Карл Хайасен - Стриптиз

А Мордекай продолжал говорить:

– Нас не интересует, кто именно это сделал. Нас интересует, как и почему подобное оказалось возможным. Другими словами, речь идет об ответственности за случившееся. Мы собираемся добиться такой компенсации, которая не по карману ни одному из обыкновенных уличных хулиганов.

Джойс подошла к изголовью кровати и принялась поглаживать лоб Пола.

– Кто-то должен заплатить за это, – тихо сказала она.

Между тем Мордекай перешел к глобальному освещению проблемы:

– Вы – не единственная пострадавшая сторона в этом деле, мистер Гьюбер. Отсрочка свадьбы тяжело отразилась на всех близких вам людях, прежде всего на вашей невесте.

– Все пропало, – подхватила Джойс. – И приглашения (а ведь их заказывали не в обычной типографии, а у гравера!), и цветы, и зал у Хайетта – а ты ведь знаешь, сколько он дерет.

Пол закрыл глаза. Может, это все ему снится? Может, никогда и не было никакой голой девушки, танцующей под мелодию Вэна Моррисона?

А адвокат все говорил:

– Я с трудом поверил своим ушам, когда ваш друг Ричард описал мне все обстоятельства. Это же немыслимо – подвергнуться нападению на территории синагоги!

У Пола вырвался стон.

– Не беспокойтесь, мы уже взялись за дело, – утешил его Мордекай. – Все возможное будет сделано, можете не сомневаться.

Пол снова попытался открыть рот, но Джойс прижала к его губам два пальца.

– А сейчас тебе надо отдохнуть, – шепнула она. – Мы еще зайдем попозже.

– И никому ни слова, – предостерег адвокат Мордекай. – В моем деле самый лучший клиент – это беспомощный клиент.

Тонкое острие боли пронзило предплечье Пола Гьюбера, и он открыл глаза. Хорошенькая медсестра делала ему инъекцию снотворного. Пол ощутил такую признательность к этой девушке, что готов был расцеловать ее.

Мать Эрин жила в Калифорнии вместе со своим пятым мужем. Каждые две недели она писала дочери письма (больше походившие на подробные отчеты о сделанных за это время покупках), каждый раз заканчивая их уговорами бросить эту ужасную работу и это ужасное место и переехать к ней.

Мать Эрин не одобряла танцы в обнаженном виде как род занятий. Эрин не одобряла замужество как способ обогащения. Поэтому редкий разговор между ними обходился без дискуссий. Каждый очередной отчим Эрин предлагал ей финансовую помощь, но она никогда не соглашалась принять ни цента. Это просто бесило мать. «Игра, в которую мы все играем, – говорила она, – называется „деньги“, и мы, женщины, должны быть в ней заодно».

Родной отец Эрин, также человек состоятельный, погиб в автомобильной катастрофе, когда она была еще совсем девочкой. Однажды ночью, находясь в сильном подпитии, он свалился со своим «эльдорадо» в дренажный канал. Три молодые особы, ехавшие на заднем сиденье, сумели выбраться из тонущей машины и доплыть до берега, а вот отцу Эрин это не удалось – впрочем, может быть, и к лучшему.

По дороге на кладбище мать вслух сожалела о том, что этот сукин сын не остался в живых, лишив ее возможности отомстить за его скандальные похождения не менее скандальным бракоразводным процессом. Одни ее браки завершались разводом, другие – вдовством, и с годами она приобрела и в том, и в другом солидный опыт. Отнюдь не случайно каждый следующий отчим Эрин оказывался богаче и старше своего предшественника. Повзрослев, Эрин поняла и вынуждена была принять тот факт, что мать ее по природе является неутомимой золотоискательницей, которая никогда не бывает счастлива и удовлетворена. С другой стороны, ее мужья точно знали, что они получают, и, казалось, это их вполне устраивало. Так Эрин усвоила один из великих уроков жизни: привлекательная женщина может добиться всего, чего желает, потому что мужчины – существа до смешного слабые, готовые на все, если им светит хотя бы отдаленная перспектива затащить ее в постель.

Однако со временем Эрин успела почти забыть этот урок и снова вспомнила о нем лишь тогда, когда ее брак рухнул и ей пришлось бороться за развод и за Анджелу. Вернее сказать, ее заставил вспомнить об этом адвокат, ведший ее дело о разводе: он объяснил, в какую сумму могут обойтись ей хлопоты по передаче ей постоянной опеки над дочерью. Эрин была буквально потрясена: столько она не сумела бы собрать и за три года работы секретаршей в каком-нибудь офисе. Все зависит, сказал адвокат, от того, насколько большую кучу дерьма придется разгребать по милости ее бывшего супруга.

– Да уж можете не сомневаться: самую большую, какую ему только удастся наложить, – уверила его Эрин.

Она понимала, что никакая обычная работа с отсидкой с девяти до пяти не даст ей нужных средств и что необходимо найти какой-то иной выход. Вечером, придя домой, она подошла к большому зеркалу в спальне и, пристально вглядываясь в свое отражение, начала медленно раздеваться. Первой полетела на кровать блузка, затем другие предметы туалета. Однако все это выглядело просто смешно. Включив музыку – Митча Райдера и «Детройт Уилз», – Эрин попробовала еще раз. Она всегда танцевала хорошо, но ей никогда еще не приходилось делать этого совершенно голой перед зеркалом, отражавшим ее во весь рост. «Фигура у меня, конечно, что надо, – подумала она, – но до чего же по-идиотски я выгляжу! Кому придет в голову платить деньги, чтобы посмотреть на это?»

Следующим вечером Эрин отправилась в «И хочется, и можется», чтобы почувствовать атмосферу этого заведения. Народу было полно, музыка так и грохотала. Прошел целый час, прежде чем Эрин удалось взять себя в руки настолько, чтобы попытаться объективно оценить и танцовщиц, и глазевшую на них публику. Эрин заметила, что большинство девушек танцует весьма посредственно, пытаясь компенсировать это разными ужимками. Основной прием состоял в том, чтобы, повернувшись спиной к зрителям, наклониться и продемонстрировать им голый зад, а совсем уж безнадежно выбившись из ритма музыки, стриптизерша обычно останавливалась на половине шага и, поднеся ко рту указательный палец, с исполненной намеков томной улыбкой принималась облизывать его кончиком языка. Это неизменно вызывало ажиотаж среди мужской части публики, которая, очнувшись от скуки, разражалась неистовыми воплями одобрения. Эрин с улыбкой наблюдала, как то один, то другой из зрителей нетвердыми шагами направляется к сцене, свистя и помахивая в воздухе мокрыми от пива зелеными бумажками. Как легко завести их, думала она. По сути дела, нет почти никакой разницы между тем, чем занимаются эти девицы, и тем, что делает ее мать. Основа и тут, и там одна и та же: пользуйся тем, что имеешь, чтобы добиться того, чего желаешь.

Наутро, выпив две чашки крепкого кофе, Эрин позвонила матери в Сан-Диего.

– Спорим, не угадаешь, зачем я звоню? – И щебечущим голосом сообщила о своем решении.

Мать не одобрила его. Это дурной тон – зарабатывать на жизнь подобным способом, пусть даже и недолго, сказала она. Стрип-бар – не то место, где можно подцепить действительно стоящего парня.

– Заработать там можно, – сказала Эрин, – и, по-моему, у меня получится.

– Это с твоими-то прыщиками? – высокомерно изрекла мать.

Скромные размеры бюста Эрин являлись постоянным предметом беспокойства этой почтенной дамы. Сама она трижды прибегала к помощи специалистов по усовершенствованию прелестей, дарованных женщинам матерью-природой, и считала, что хирургическое вмешательство увеличит шансы Эрин на поимку подходящей добычи. Своего бывшего зятя, Дэррела Гранта, она всегда считала недотепой: может ли выйти толк из человека, отдающего предпочтение женщинам с маленькой грудью? По ее мнению, существовала некая математическая взаимосвязь между размерами бюста женщины и финансовыми возможностями ее поклонников.

На презрительное замечание матери Эрин ответила, что вполне удовлетворена тем, что имеет, и надеется на успех.

– Ну-ну, – скептически произнесла мать. – Надежда, конечно, умирает последней, но очень скоро ты сама увидишь, кто там получает больше чаевых. Девица с самыми большими буферами, вот кто!

Однако она ошиблась. Ее дочь была прирожденной танцовщицей.

Эрин даже вздрогнула, внезапно обнаружив на автомобильной стоянке заведения дожидавшегося ее Джерри Киллиана. Вручив ей букет чайных роз и изящную коробочку, в которой оказалось бриллиантовое колье, он торжественно объявил Эрин, что любит ее больше жизни.

– Неужели? – невольно улыбнулась она, выслушав это признание.

– Да! Знаете, я просто голову потерял...

– Я заметила.

– Это от любви, Эрин.

– Но вы же совсем не знаете меня, – возразила она. – Если вы и правда влюбились, то не в меня, а в то, как я танцую. Ну и, наверное, сыграл свою роль тот факт, что я делаю это в чем мать родила.

Лицо Киллиана исказилось, словно от боли.

– Что вы говорите! Да я любил бы вас точно так же, если бы вы служили кассиршей в каком-нибудь банке.