Хью Лори - Торговец пушками

«Джавелин». Облегченная, сверхзвуковая, автономная ракетная система типа «земля — воздух» британского производства. С двухступенчатым ракетным двигателем на твердом топливе, эффективным радиусом действия от пяти до шести километров и весом всего в шестьдесят с небольшим фунтов. Вы можете получить ее в любом цвете, какой только пожелаете, но изначально он желтовато-зеленый.

Система состоит из двух очень удобных агрегатов. Первый — герметичная пусковая коробка с ракетой внутри; второй — полуавтоматическая система наведения, внутри которой очень много всяких маленьких, умных и дорогостоящих электронных штучек. В собранном виде «Джавелин» способна выполнять всего одну задачу. Но зато выполнять в высшей степени хорошо.

А конкретно — сбивать вертолеты.

Поэтому-то я попросил именно «Джавелин». Боб Райнер достал бы что угодно — хоть резиновую бабу, хоть фен для волос, хоть БМВ-кабриолет, — только успевай раскошеливаться.

Но я твердо ответил: «Нет, Боб. Давай погодим со всеми этими заманчивыми вещами. Мне нужна серьезная игрушка. Мне нужна “Джавелин”».

Конкретно этот экземпляр, по словам Боба, совершенно случайно завалился в кузов грузовика, покидавшего ворота артиллерийского склада под Колчестером. Вас может удивить, как такое вообще возможно в наше время — со всеми этими суперсовременными компьютерными системами учета и контроля, со всеми накладными и вооруженной охраной у ворот, — но поверьте, наша армия ничем не отличается, скажем, от дорогого универмага «Харродз». Усадка и утруска — извечная проблема.

Позже «Джавелин» очень осторожно извлекли из грузовика какие-то приятели Райнера, и он перекочевал под днище микроавтобуса «фольксваген», где и продержался, слава богу, до самого конца своего путешествия длиной в тысячу двести миль — до самого Танжера.

Мне неведомо, знала ли о нем супружеская пара, рулившая микроавтобусом. Достоверно мне известно лишь одно: супруги были из Новой Зеландии.

— А ну, положи это обратно! — орет Бенджамин.

— А то что? — осведомляюсь я с издевкой.

— Пристрелю на хрен! — вопит он, придвигаясь все ближе к краю крыши.

Снова пауза, но на сей раз ее заполняет глухой гул. Муха в бутылке сердится.

— А мне плевать, — говорю я. — Серьезно. Я ведь все равно умру. Так что давай, стреляй.

— Сиско! — Бенджамин заходится от отчаяния. — Мы же победили! Ты сам сказал, что мы победили.

Никто ему не отвечает, и Бенджамин вновь начинает подпрыгивать:

— Если он выстрелит в вертолет, они перебьют нас всех.

Крики все громче. Гораздо громче. Но сказать, кто кричит, я уже не могу, поскольку гул постепенно перерастает в грохот. Это грохочет солнце.

— Рикки, — говорит Франциско, и я понимаю, что он прямо у меня за спиной. — Опусти это.

— Он убьет нас, Франциско.

— Опусти это, Рикки. Считаю до пяти. Или ты опустишь эту штуку, или я сам пристрелю тебя. Я не шучу.

Похоже, он и правда не шутит. Он искренне верит: этот грохот, это биение лопастей — все это Жизнь, а не Смерть.

— Раз, — начинает считать он.

— Решай сам, Наим. — Я вжимаюсь глазом в резинку прицела. — Скажи им правду. Прямо сейчас. Скажи им, что это за машина и что она собирается сделать с нами.

— Два.

Я включаю систему наведения. Басовые ноты вертолетного шума. Биение лопастей.

— Скажи им, Наим. Если они убьют меня, то погибнут все. Скажи им правду.

Солнце, сплошное и безжалостное, закрывает все небо. Только солнце и грохот.

— Три, — говорит Франциско, и внезапно я чувствую металл за левым ухом. Это может быть и ложка, но вряд ли.

— Да или нет, Наим? Тебе решать.

— Четыре.

Шум все ближе, все сильней. Такой же большой и сильный, как бьющее в глаза солнце.

— Убей его, — говорит Франциско.

Но только это не Франциско. Это Умре. И он не просто говорит — он вопит. Словно помешанный. Он рвет наручники, истекая кровью, крича, лягаясь, расшвыривая песок по всей крыше. Кажется, Франциско тоже орет на него, велит ему заткнуться, а Бернард с Латифой орут друг на друга — или на меня.

Да, кажется — но я не уверен. Просто все они вдруг куда-то исчезли. Растворились, оставив меня одного в очень тихом, спокойном мире.

Потому что теперь я вижу его.

Маленький, черный и быстрый. Это может быть и крошечный жучок, присевший на линзу прицела.

«Аспирант».

Ракеты «Гидра». Ракеты «Хеллфайер». 50-миллиметровые пушки. Четыреста миль в час.

И всего один шанс.

Он скоро выберет свои мишени. Кого ему бояться? Кучки сбрендивших террористов, палящих из автоматических винтовок? Да им в дверь сарая и то не попасть.

Зато «Аспирант» может вышибить из здания целую комнату простым нажатием кнопки.

Всего один шанс.

Проклятое солнце. Лупит прямо в глаза, выжигая изображение в прицеле.

От слепящего сияния слезятся глаза, но я стараюсь не моргать.

«Опусти!»

Это Бенджамин. Он орет мне прямо в ухо — откуда-то издалека, за тысячу миль отсюда.

«Опусти!»

Господи, до чего же он быстрый! Осталось не больше полумили.

«Ты! Козел! Вонючий!»

Что-то холодное и твердое на шее. Кто-то явно пытается сбить меня. Пропихнув сквозь шею ствол.

«Я пристрелю тебя!» — орет Бенджамин.

Снять предохранительную крышку и щелкнуть на спуск. «Джавелин» к бою готова, джентльмены!

Поперхнуться выстрелом.

Опусти!

Крыша взорвалась. Просто разлетелась в куски. А через долю секунды — пушечный залп. Невероятный, оглушающий, сотрясающий все тело звук. Осколки камней разлетелись во все стороны — каждый не менее смертоносный, чем сами снаряды. Пыль, ярость, разрушение.

Моргнув, я отвернулся, и слезы хлынули по щекам.

Он сделал свой первый заход. Невероятная скорость. Быстрее я не видел еще ничего — кроме, пожалуй, истребителя. А какой разворот! Поверить невозможно. Мгновенный зигзаг, вход в штопор. Резкий крен, разворот, еще крен.

Привкус выхлопных газов на языке.

Я снова поднял «Джавелин» и боковым зрением увидел голову и плечи Бенджамина, в тридцати футах от себя. Хрен знает, где было все остальное.

Франциско опять кричал на меня, на сей раз по-испански, так что мне никогда уже не узнать, что именно.

Вот он. Четверть мили.

На этот раз я действительно видел его.

Теперь солнце позади меня. Оно поднимается, набирает высоту, шпарит прямо на узелок ненависти, что несется ко мне.

Перекрестье. Черная точка.

Идет прямым курсом. Никаких отклонений. К чему утруждать себя? Чего бояться? Просто кучка спятивших террористов.

Я вижу лицо пилота. Нет, не в прицеле — в своей памяти. Образ отпечатался в памяти после первого захода.

Поехали!

Я жму на кнопку, запуская тепловую батарею, и собираю все силы в кулак, пытаясь удержаться на ногах, чтобы отдача первой ступени не отбросила меня назад.

«Ньютон», — мелькает в голове.

Заходит для атаки. Ты все такой же быстрый, ужасно быстрый, но я вижу тебя.

Я вижу тебя, ты, козел вонючий!

Срабатывает зажигание на двигателе второй ступени, толкая «Джавелин» вперед — голодную и нетерпеливую. Пусть гончая увидит кролика.

Просто держать. И все. Просто держать его в перекрестье.

Видеокамера в блоке наведения поведет световой сигнал от хвоста ракеты, сравнивая с сигналом от прицела; малейшее расхождение — и траектория будет откорректирована.

Держать цель в перекрестье, только и всего.

Две секунды.

Одна секунда.

Осколком кирпича Латифе раскроило щеку, и рана сильно кровоточила.

Мы сидели в кабинете Бимона. Я пытался остановить кровь с помощью полотенца, а консул Бимон прикрывал нас «Штейером» Хьюго.

Некоторые из заложников также завладели оружием и рассредоточились по комнате, нервно поглядывая в окна. Я обвел взглядом возбужденные лица и вдруг почувствовал жуткую усталость. И голод. Волчий голод.

Из коридора донесся шум. Шаги. Крики — на арабском, французском, а затем на английском.

— Сделайте погромче, пожалуйста, — попросил я Бимона.

Он бросил взгляд через плечо, на телевизор. На экране шевелила губами какая-то блондинка. Титры внизу экрана поясняли: «Конни Фэрфакс, Касабланка». Конни что-то зачитывала.

Бимон шагнул вперед и повернул ручку громкости.

У Конни был красивый голос.

А у Латифы — красивое лицо. Кровь, сочившаяся из пореза, потихоньку густела.

— …переданное Си-эн-эн три часа назад молодой женщиной с арабской внешностью, — объявила Конни, и картинка сменилась на маленький черный вертолет, явно столкнувшийся с серьезными трудностями. Конни продолжала читать за кадром: — Меня зовут Томас Лэнг. Я принял участие в этой акции принудительно, под давлением секретных служб США, якобы для того, чтобы проникнуть в террористическую организацию под названием «Меч правосудия».