Николай Шебуев - Дьяволица

Взрыв аплодисментов покрыл находчивый тост. Как вдруг электричество померкло. Не погасло, а померкло.

— Второе предостережение! — пробасил Дормидонтов.

— В этом ресторане завсегда так. Сперва на стол свечи подадут, дескать, скоро ресторан закроют. Потом электричество при спустят. А потом и — шабаш, просят о выводе и о выходе…

— Для нас закон не писан! — пропищал хлыщеватый инженерик, более похожий на правоведа.

— Мы еще за тещ не пили…

— И за бабушек!..

— Господа, здесь у нас нет ни бабушек, ни дедушек! — выкрикнула Жюли. — Лучше обсудим, куда мы отсюда!

— Тост за тещ и бабушек будет провозглашен у меня на квартире… — ответил Неберучев.

Платов толкнул его в бок.

— Неудобно. Ты забыл, что мы с девицами? Что скажет твоя жена? Ведь половина четвертого ночи…

— Жена в мои служебные дела не вмешивается. Она знает, что необходимо для пользы дела. Я сегодня Дорми-донтова необработанным не отпущу.

— Едем куда угодно… Ну, хоть ко мне… Но не в семейный же дом… Ведь там одна Манька-Ковбойка может такой скандал устроить… Маньку выкинем. По дороге из автомобиля выставим.

— Без Маньки Дормидонтов не тронется… А если выкинешь — разозлится…

И еще раз зычным голосом Неберучев гаркнул:

— Господа, оканчивать наш милый праздник едем ко мне. Я предупредил по телефону, чтобы все было готово!

Манька-Ковбойка взвизгнула от радости.

— Ужасно люблю бывать в семейных домах!

Дормидонтов спросил:

— Всей семьей едем, или без дам?

— Всей семьей! Всей семьей!.. Я даже советовал бы дам забирать как можно больше! Потому, что у меня дома есть запас вин и закусок. Но запаса дам не имеется!..

— Будет! Будет!.. Неберучев такой хозяйственный, что дойдет и до этого… до склада дам.

— Ты меня в склад возьмешь? — крикнула Манька.

— Нет, ты у меня все вино перепортишь…

— Ми не пьючки. Нас склядивай нах скляд!.. Ми три скляди!..

— Немок беру. Все три сестры будут лежать про запас для Карла Антоновича!..

— Я тоже лягу! — Верка-Недомерка едва держалась на ногах. — Милый Иван Иваныч, вези меня на коленях… Я так не доеду…

— Я тебя посажу на колени к шоферу!..

Жюли была правой рукой Неберучева. Она была трезвее всех, хотя и симулировала опьянение.

Ее целью было отстранить от Дормидонтова Маньку-Ковбойку. Но Дормидонтову была более по душе Манька.

Жюли пробовала было вступить с ней в сделку.

— Даю четвертную, уступи мне старика.

— Только попробуй отбить. Я тебе публично морду рас-кровяню.

— Дура. Да ведь это для дела нужно. Меня Неберучев просил замарьяжить Дормидошку…

— А мне нет дела до твоего дела. У меня свое дело.

Все уж встали с мест, шумят, уговариваются, кто с кем поедет.

Пьяная Спаржа расплакалась:

— Ни за что не поеду в семейный дом! — сентиментально закатывала полные слез глаза и повторяла:

— Ах, семья! Это святое! Я сама происхожу из семьи. Ах, бабушка… Ах, тетки…

— Да ведь мы уже пили за теток!

— Едем, еще за бабушку выпьем!..

— Уговорили!

Жюли рассказала Неберучеву об упорстве Маньки.

— Не беспокойся, — многозначительно сказал он. — Она поедет. Но не доедет!

Платонов боялся, что все не усадятся в пяти автомобилях:

— Сколько нас?

— Четырнадцать человек и семь дам!

— По одной даме на двоих!..

— Я от своей порции отказываюсь! — процедил правовед. — Я удивляюсь, как вообще измельчала провизия… Раньше были шикарные дамы, устрицы… А теперь…

— Да ведь за бабушек будем пить…

— Урра!

Другие, не зная за кого, расходясь, пьют, поддержали. Темный коридор ресторана оживился беспорядочными криками.

Кто-то тормошил заснувшую на диване кабинета Верку-Недомерку.

Икая, она полубессознательно попросила воды.

Ей подали стакан, в который слили из разных рюмок и стаканов вина и ликеры.

— Долей пивом! — посоветовал Ефремов.

Та залпом выпила, глупо улыбнулась и спросила:

— Хрюшон?

— После такого захрюкаешь.

У подъезда гудели и фыркали автомобили. Многие из компании уже уселись. Другие одевались.

Вперед поехал Неберучев и Платонов, захватив с собой не хотевшую отстать от подрядчика Маньку-Ковбойку.

— Ты мне нужна!.. — солгал Неберучев. — На Жюли я не надеюсь!..

— Да ты-то мне не нужен!

— Авось пригожусь.

Подумала и опасливо села.

Еще какого-то юнца прихватили, который еле отдавал себе отчет.

Ему понравился ликер «Банан» и он один вытянул около двух бутылок этой приторной жидкости.

— Господа! Поскорее! Не забудьте себя в кабинете! — кричал Ефремов.

Хлыщеватый Ван-Ливен пробормотал:

— Мне хотелось бы забыть себя в кабинете. Уж очень мне дамы не нравятся.

— От него все качества!

— От кого?

— От Дормидонтова. «Не люблю, — говорит, — я этуали-стых. В простых скусу больше!».

— Неужели Неберучев так боится его…

— Неберучев у Дормидонтова в руках…

— Ну идем……………………….

— Поедем пить за тещ!..

— Как все это тупо!.. Пошло!.. Еще Жюли, если бы она не была так пьяна, могла бы меня позабавить…

— Жюли! Нет, брат, шалишь! Жюли, это штука в руках Неберучева…

— Она хорошенькая!

— Местами недурна…

Автомобили мчались.

Дормидонтов, замешкавшийся было в уборной, поспел усесться только в четвертый автомобиль, где его поджидала Жюли.

— А Манька где?

— Эге! Хватил! Она с Иваном Петровичем. У нее с Бе-ручкой давно канитель. Она рада, что дорвалась до него.

— Ну и черт с ней! — недовольно буркнул поставщик. — Что же она мне башку тормошила!

Автомобиль мчался.

Вдруг на полдороге чей-то отчаянный бабий крик огласил улицу.

— Задавили мы кого-то!

— Мало ли тут девок шляется! Всех не передавишь!..

— Нет… Это не модель!.. Шофер, стой! Стой, каналья!..

На мостовой валялась… Манька-Ковбойка и голосила на весь Петроград.

Окровавленную, вздрагивающую, голосящую, беспамятную ее положили в автомобиль Дормидонтова и повезли, куда едут все. Подкатили.

— Ну что? У вас все благополучно?

— У нас Спаржа оскандалилась! Укачало! Морская болезнь…

— Как же можно подавать спаржу без соуса…

— А у нас Ковбойка под красным соусом…

Неберучев гостеприимно просил:

— Весь дом к вашим услугам. Жена уехала ночевать к сестре.

Манька пришла в себя и, всхлипывая, рассказывала Дор-мидонтову, как Неберучев ее вышвырнул из автомобиля.

— Едем отсюда, Илья Ильич! Я тебе столько такого расскажу, что ты не опомнишься.

— Молчать!.. Она пьяна, — цыкнул на нее Неберучев. — Господа, в столовую!.. Илья Ильич, прошу вперед… Чем Бог послал!.. Закуска холодная и горячая… Может быть, мой повар спросонья что и переварил… уж простите…

Лакей сделал ему знак глазами.

— В чем дело? — подошел к нему Неберучев.

— Бочонок-то раскрывать что ли?

— Какой бочонок?

— С икрой… Который нынче прислали…

— Икра?.. Кто прислал?.. Тащи, тащи сюда. Мы ее из бочонка будем… Ставь на боковой столик… Ты ее во льду держал?

— Сейчас с погреба…

Под «ура» втащили двухпудовый бочонок и начали раскупоривать.

— А икра-то пахнет сыром!..

Неизвестно кто произнес этот каламбур, но все почувствовали себя неловко.

— Барин! Это не икра!.. А…

Иван не договорил, его словно отбросило от бочонка.

Нестерпимая вонь, трупный смрад охватил присутствующих.

Из жижи разлагающихся человеческих внутренностей виднелась голова с проткнутыми глазами и содранным скальпом. В паническом страхе все, давя друг друга, со стоном, с визгом бросились к дверям.

Спаржа упала и с ней повторилась опять морская болезнь.

Манька кричала:

— Это ему Бог за меня! За меня отомстил!..

— Полиция!.. Немедленно дать знать полиции!..

Кто-то повторял имя Невзорова.

— Какой Невзоров? Где Невзоров?

— Где!.. В бочонке!.. Это труп Невзорова.

— Петька Невзоров! — и Манька-Ковбойка с воплем бросилась к бочке.

— Как… Ты разве знала Невзорова?..

Манька запнулась за ковер, упала в лужу, образовавшуюся от растаявшего погребного снега и от всего пережитого, от падения из автомобиля, впала в глубокий обморок.

— Мммолчать! — раздался зычный голос Неберучева, но такой властный, строгий и неожиданный, что все вздрогнули.

Он стоял у выходной двери с ключом в руках:

— Молчать! Ни с места! Кто осмелился крикнуть полицию?

Все молчали и без того. Но Неберучев крикнул в третий раз: