Полина Дельвиг - Чисто семейное дело

— Что это? — осипшим от горя голосом спросил он товарища.

— Дубленки, — неуверенно ответил тот.

— Вижу, — взорвался несостоявшийся бизнесмен. — Позволь спросить, для кого? Для члена общества давших руки на отсечение?! Ты куда смотрел, когда их брал? Себе в жопу? Что прикажешь теперь с ними делать?

— Придумаем что-нибудь, — робко пискнул Вася, — в Москве чего хочешь продать можно, подумаешь, двадцать дубленок. Да у нас их с руками оторвут, — неосторожно обмолвился он.

— Я тебе, козлу, самому руки оторву! Короче, ищи покупателя где хочешь, но через неделю деньги должны лежать на столе.

На этом деловые переговоры были окончены, и каждый пошел со своим горем дальше. Пню ясно, что ни через неделю, ни через две Лева денег не увидел.

Судьба дубленок сложилась следующим образом: одну забрал себе Вася, в «отопительных» и рекламных целях, вторую — его приятель, лишенный стипендии и родительской поддержки. Оставшиеся восемнадцать штук унесли две мрачные личности, у которых Карпухин имел неосторожность занять полторы тысячи долларов. Кредиторы, брезгливо морщась, затолкали негнущийся мех в багажник, нецензурно выругались и, пообещав в следующий раз набить морду, уехали.

Вася не стал дожидаться ни их, ни Левиного визита, собрал пожитки и навсегда исчез из студенческого общежития.

Получив столь предательский удар в спину и окончательно потеряв веру в человечество, Либерман пустился во все тяжкие. Он торговал сибирским кедром, сингапурскими компьютерами и неведомой красной ртутью. На сделку века — продажу двух подводных лодок — приехало восемь человек посредников: разного пола, возраста и национальности, все в деловых костюмах того времени от фирмы «Адидас».

Через полчаса оживленных переговоров выяснилось, что покупателя среди них нет и, вероятно, никогда не было, первый хотел купить для восьмого, таким образом, замкнув круг. Выругавшись и на всякий случай обменявшись телефонами, они разъехались для поиска новых сделок. Так зарождалась в России эра капитализма.

И тем не менее, вопреки всем экономическим законам и здравому смыслу, что-то продавать удавалось, а полученных денег с лихвой хватало на рестораны, такси и Светкины лекарства. Сгубило Либермана то же, что и всех остальных — глупость и жадность.

Как-то под вечер ему позвонил солидный мужчина, представился директором подмосковного пансионата и предложил купить последний по бросовой цене. Цена действительно была выгодной и тем не менее внушительной.

Лева обсудил полученное предложение с двумя приятелями, и было принято единственное неправильное решение — брать кредит в банке. Сказано — сделано.

В результате сделки концессионеры приобрели пачку отксерокопированной бумаги с не поддающимся осмыслению юридическим текстом и размытыми печатями, а также сомнительное право на 99-летнюю аренду ветхого здания с пьющим персоналом и лечащимися пенсионерами.

Буквально через несколько дней стало очевидно, что никто, включая как здание, так и предпринимателей, столько не протянет. С персоналом проблем не возникло — каждого из них можно было уволить минимум по трем статьям. На пути капитализма, как всегда, грудью стали большевики. Пронюхав о сделке, старички мгновенно организовали первичную ячейку — опыта им было не занимать, и завалили все вышестоящие инстанции письмами и жалобами.

Бизнесмены приняли ответные шаги — пенсионеров пытались травить, заливать, был устроен даже небольшой пожар, в результате чего ушли все тараканы и крысы, но старые большевики, пережившие войну и советскую власть, остались на месте. Использовать объект в коммерческих целях, таким образом, не представлялось возможным, других дураков на субаренду не нашлось, бывший директор исчез в неизвестном направлении.

И тут разразилась настоящая катастрофа: пришло время возвращать кредит. Левины подельщики лишь беспомощно развели руками. Высчитав свою прибыль от предстоящей операции, они деньги обналичили и давным-давно потратили. Либерман хоть и поступил умнее — передал свою долю родителям, но оказался в том же положении, то есть с фигой в масле.

В ответ на несуразную просьбу сына вернуть деньги мудрый еврейский папа лишь глянул строго из-под очков и произнес, не повышая голоса: «Из нашего сейфа, сынок, как с Дона — выдачи нет», — после чего вновь углубился в чтение, показывая, что разговор окончен.

Документы к переезду были уже готовы, посему, не дожидаясь стука в дверь, Либерман-младший взял ноги в руки и отчалил в Германию.

По факту невозвращения кредита возбудили уголовное дело. Кроме того, банк, не рассчитывая на успех официальных органов, предпринял собственное расследование, и двое Левиных партнеров, не успевших предусмотрительно покинуть родину, лишились всего имущества и трех зубов (в общей сложности).

Казалось, для бизнесмена-любителя все кончилось благополучно, но частенько по ночам, лежа без сна и покрываясь холодным потом от каждого шороха, Либерман подолгу проклинал и Россию, его отторгшую, и Германию, их приютившую, а заодно и банк, так легкомысленно выдавший кредит. Жить не хотелось вовсе.

Вот и сегодня с самого утра Лева испытывал непонятную тревогу. Несколько раз звонил телефон, но трубка молчала. Может, соединение было плохое, а может…

После третьего звонка Либерман почувствовал легкую дрожь в ногах. Ехать в таком состоянии в клуб вряд ли было разумным.

«Пойду немного прогуляюсь, — решил Лева, — а то я тут совсем с ума сойду».

Людей на улице почти не было, до обеда оставался еще час, и только неспешные домохозяйки в прохладе тенистой аллеи с возмущением обсуждали повышение цены мяса на два пфеннига.

Либерман зябко передернул плечами и направился к недалекой придорожной гостинице, куда частенько захаживал пропустить кружку-другую пива и поболтать с темпераментным хозяином-испанцем, которого угораздило жениться на немке.

Он уже отошел на значительное расстояние от дома, когда каким-то шестым вдруг почувствовал, что за ним следят. Резко обернувшись, Лева почти налетел на человека, идущего следом.

«Все-таки они меня достали», — со странным спокойствием подумал он и сухо спросил:

— Чем обязан такому вниманию?

— Лев, это ты? — в свою очередь удивился незнакомец, чуть отступая назад, — а я иду и думаю, ну надо же как похож на Либермана! Честно говоря, хотел пройти мимо, просто не мог поверить, что в такой глуши встречу знакомого.

Лева внимательно оглядел мужчину, одет по-европейски — дорого и неброско, светлые усы и очки в тонкой оправе делали его похожим на типичного немца. Выглядит приблизительно ровесником, но где они могли встречаться?

Незнакомец рассмеялся:

— Не помнишь! Конечно, сколько лет прошло. А я до сих пор не могу забыть ту тусовку после зимней сессии, когда ты на радостях учил всю группу пить водку, как настоящие мексиканцы. Мои соседи до сих пор со мной за это не разговаривают.

У Левы камень с души свалился — сокурсник! Все, что было связано с университетом, вызывало у него самые теплые чувства.

— Вы куда-то исчезли, курить было нечего, — продолжал мужчина, — и мы с Лукичом пошли собирать деньги на сигареты. Я играл на скрипке, кстати, ты не помнишь откуда она взялась? А Лукич, набрав в рот портвейна, звонил в дверь и когда выходил человек — прыскал винищем ему в лицо. На третьей квартире нас взяли. Потом чуть не отчислили, помнишь?

Лева смущенно хихикнул, Лукича, известного алкоголика-отличника, он помнил прекрасно, так же, как и последствия той катастрофической вечеринки: залили вечный огонь в университетском городке, сына замминистра, упившегося первым, отправили самолетом в Махачкалу, из общежития выкинули несколько столов и кроватей, а перед окном ректора вместо снежной бабы поставили огромный ледяной фаллос.

Отчислить хотели человек двадцать, но влиятельные родители бросили все силы, и дело замяли. А начиналась вечеринка действительно с невинного Левиного предложения.

— Да, ладно, ладно, чего в молодости не бывает… Ты сам-то здесь какими судьбами?

— Жена уговаривает переехать… Она немка, помнишь Жанку с филфака?

— Конечно, помню, симпатичная такая, только маленькая.

Мужчина хмыкнул:

— Зато все рядом. Вот приехали в гости к родственникам, присматриваемся. Может, посоветуешь чего?

— О чем базар, — Лева впервые за эти годы почувствовал себя кому-то нужным, — но только давай зайдем пивка выпьем, не на дороге же разговаривать?

Сокурсник посмотрел на часы и почесал затылок.

— Ладно, давай, минут сорок у меня есть. Заодно расскажешь, как тут живут. Может, и переезжать не стоит?

— Зависит от того, как ты к немцам относишься , меня лично от них тошнит…

Почти в обнимку мужчины вошли в гостиницу, похожую на сотни других маленьких гостиниц-пансионов, разбросанных по всей Германии, с традиционной мебелью из массивного дерева, накрахмаленными салфетками, цветами в горшках и особым, устойчивым запахом вкусной еды, пива и сигаретного дыма.