Эшли Дьюал - Одинокие души (СИ)

В НОЧЬ СО СРЕДЫ НА ЧЕТВЕРГ найден труп семнадцатилетнего подростка. Тело обнаружил водитель автобуса, проезжая под центральным мостом в районе восьми-девяти вечера. Григорий Воронцов утверждает, что, когда обнаружил подростка, тот уже был мертв. Судмедэксппертиза подтвердила, что Владимир Ситков скончался на месте. По расположению тела…

Я откладываю газету, не находя сил дочитать до конца. Холод пробегает по спине. Вова учился со мной в одном классе. Я неплохо его знала, мы даже пару раз пересекались на общих мероприятиях, и становится жутко не по себе от того, что теперь и его имя числится в списке шестнадцати погибших за последние четыре месяца.

Я встаю из-за стола и поднимаюсь к себе в комнату.

Несмотря на приближение зимы, дома царит отвратительная жара. Я распахиваю окно и пытаюсь успокоиться. Мысли об изуродованном теле Ситкова не собираются покидать голову. Фотография с места преступления так и крутится перед глазами: его заломанные руки, лужа крови, синее от холода лицо. Я встряхиваю плечами.

— Лия, ты не собираешься с нами? — спрашивает мама, и я испуганно вздрагиваю. Она поднимает перед собой руки. — Прости. Напугать не хотела.

— Не могу… — Вижу: мертвое тело Ситкова. Вот он жив, вот — мертв. — Я дома останусь.

— Уверена? Мы достаточно хорошо общались с матерью Вовы, и было бы не прилично прийти на похороны без тебя. Он ведь твой одноклассник.

— Уже нет. — От своего же ответа, я пугаюсь. Смотрю на маму, и чувствую себя ужасно неловко. — В смысле, — добавляю я, заламывая пальцы. — В смысле мне не по душе идти к Ситковым.

— Страшно?

— Ещё как. До сих пор не могу поверить в то, что он умер.

Мама поджимает губы и понимающе кивает.

— Ты права. Некоторые вещи не поддаются никаким объяснениям. И всё же…

— Нет, — отрезаю я. — Пожалуйста, позволь мне остаться дома. Я не хочу видеть слезы матери Вовы, не хочу смотреть на его фотографии, не хочу есть уже холодную еду и поддерживать разговор с незнакомыми людьми. Это чересчур для меня.

— Ладно, — сдается она. — В таком случае, проследи, чтобы твоя сестра вернулась до девяти. Хорошо? Завтра рабочий день, и вам в школу.

Я киваю и слежу за тем, как мама выходит из комнаты. Вряд ли она знает, что Карина уже несколько месяцев подряд приходит домой далеко не к девяти. К тому же, я всё чаще начала замечать отеки, синяки и порезы на её руках, шее, порой, даже на лице. Это пугает меня и жутко злит, но когда я спрашиваю, где она шляется: Карина улыбается и нагло не отвечает, словно в глубине души радуется новой порции ушибов. Утром сестра обычно замазывает синяки дешевым тональным кремом и, не задерживаясь в одной комнате с родителями больше чем на две минуты, убегает в школу.

Иногда мне хочется схватить её за плечи и с силой встряхнуть. Хочется крикнуть: что ты творишь? Почему не слушаешь меня, убегаешь из дома, когда каждую неделю в нашем районе пропадают или умирают подростки? Но она не обращает на меня внимания. Это безумно выводит из себя, так как я старшая сестра, я главная, черт подери. Но Карина… Ей плевать, видимо. Абсолютно плевать.

Захлопывается входная дверь. Я слежу за тем, как отъезжает машина родителей и, задернув занавески, решительно выдыхаю. Если сегодня не увижу сестру дома вовремя, придушу её собственными руками.

Затем меня вдруг накрывает странное чувство безысходности. Я ведь догадываюсь, где она, догадываюсь, почему на её теле появляются синяки. Но мне не хочется признавать правду. Я упрямо отказываюсь верить в то, что Карина связалась с бандой подростков, которые славятся лишь тем, что у них абсолютно отсутствует чувство страха, совести и морали. Мне противно даже думать о том, что она проводит время с этими аморальными людьми, с этими животными.

Я протираю руками холодное от пота лицо, и неуверенно оседаю на кровати.

Каждый подросток нашего района знает, что едва наступают сумерки, на улицы выходят они…

Банда тинэйджеров. Место их гнездования: заброшенный парк аттракционов. Никто точно не знает, что они там делают, чем занимаются, но абсолютно все уверены: связываться с ними — подписывать себе смертельный приговор. Практически все из списка шестнадцати погибших проводили время с ними, и что теперь? Теперь их тела находят в районе парка, и гадают: то ли подростки и правда сошли с ума и стали накладывать на себя руки из-за забавы, то ли их убивают, толкая с моста, топя в реке или подставляя подножку на железнодорожных путях.

Мне всегда плохо, когда я думаю об убийствах, но сейчас всё по-другому. Сейчас речь идет о Карине, и поэтому вместо недомогания, я чувствую дикую злость. У меня внутри, будто разгорается пожар. Я готова сорваться с места, схватить папино ружье и убить каждого, кто захочет причинить ей вред. И мне плевать на последствия. Я ощущаю огромную ответственность и прекрасно понимаю, что сидя дома, сложив руки, позволяю Карине всё глубже и глубже запутываться в сетях этой банды.

Неожиданно мои мысли прерывает звонок в дверь.

— О, да. Слава богу! — чеканю её, выбегая из комнаты. Карина вернулась вовремя. Таким образом, она спасла жизнь не только себе, но и мне. Замечательная новость. — Клянусь, приди ты ещё минут через десять…! — восклицаю я, открываю дверь и вижу на пороге Лешу. — Черт…

— Черт? — удивляется он. — Я так плохо выгляжу?

— Я думала, это Карина, — признаюсь я и пропускаю парня вперед. — Она как всегда задерживается.

— Твоя сестра идиотка. — Он произносит это с явным укором, но я даже не пытаюсь переубедить его. Она идиотка — зачем отрицать? — Ты сказала ей, что те парни опасны?

— Ты же знаешь, что сказала.

— Почему же тогда она не дома?

— Откуда мне знать? — я захлопываю дверь и взволнованно заправляю за уши непослушные волосы. — Может, они держат её? Может, она не в состоянии уйти?

— Умоляю тебя…

— А что? Что я должна думать?

— То, что Карина попала в плохую компанию.

Леша — мой единственный и, пожалуй, самый лучший друг. Его слова, все его выводы — это мои слова, мои выводы. Мы неоднократно обсуждали данную ситуацию, я даже просила его поговорить с Кариной. Но всё бесполезно. Такое чувство, что мою сестру подсадили на наркотики, и теперь она не может сидеть дома, потому что идет за очередной дозой.

— Я думала, ты на похоронах. — Тихо протягиваю я, и смотрю на Астахова. Его каштановые волосы не уложены, смяты, словно он только что проснулся. — Кажется, у Ситковых соберется вся школа.

— Не для меня такие сборища. — Горько усмехается парень. — Как по мне, так похороны — это пустая трата денег.

— Почему?

— Сама подумай. Приходят незнакомые люди, начинают говорить о уже мертвом человеке так, словно он был их лучшим другом, едят, пьют далеко не вишневый компот. К чему всё это? Я считаю, что прощаться с человеком должны только близкие. Никого лишнего: родители и лучшие друзья.

— Наверно.

Астахов кивает и бредет на кухню. Там по-хозяйски наливает себе воды, и вновь поворачивается ко мне.

— А ты чего не пошла?

— По той же самой причине, что и ты, — сажусь за стол. — Тошнит меня от похорон. Не люблю мероприятия, в которых главную роль исполняют покойники.

Леша усмехается, и протирает руками лицо. Только сейчас я замечаю, что парень выглядит уставшим. Задумываюсь: может, он подавлен смертью Вовы? Они иногда общались, на перемене, но вряд ли это сделало их друзьями.

— Послушай, Лия, — медленно начинает он, и я выплываю из мыслей. — Мы должны что-то сделать, иначе потом будет поздно.

— О чем ты?

— Я о Карине.

— И что ты можешь сделать? Моя сестра сошла с ума, и единственное, чем мы можем ей помочь, это упрятать в психушку.

— Понимаешь… Я уже сталкивался с таким! — с горечью признается парень. — Ничем хорошим подобные вещи не заканчиваются, поверь мне.

— Я знаю.

— Так что, давай расскажем твоим родителям.

— О да, давай! А потом нас с Кариной обеих не будут выпускать из дома до сорокалетия!

— Но тогда она хотя бы будет цела, понимаешь? — Леша подходит ко мне и смотрит в глаза так серьёзно, что я буквально ощущаю, как на мои плечи ложится все больше и больше ответственности. — Твоим родителям пришлось многое пережить. Они ужасно переносили то время, когда ты была в больнице…