Сергей Магомет - Человек-пистолет

Поеживаясь от холода после пива, я ждал Жанку около школы, несколько в стороне от бесившихся школьников, курил и стряхивал пепел в сугроб. Учащиеся средних и старших классов порасстреляли у меня почти все сигареты. Чтобы как-то настроиться на предстоящий разговор с Жанкиными учителями, я решил вспомнить что-нибудь из собственной школьной жизни. И я вспомнил, что была, например, у нас учительница литературы, которая сначала все цитировала Блока, а потом попробовала повеситься в физкультурном зале, когда по школе поползли слухи, что она беременна от ученика… Нет, это было не то…

Девочка показалась в дверях школы – стройная, смуглая, в шубке с капюшоном, с выбивающимися концами красного пионерского галстука. Она сразу заметила меня и стала медленно спускаться по ступеням крыльца во двор. Когда я любовался ею, вышедший следом мальчишка вдруг разбежался и что было силы пихнул ее обеими руками с крыльца – в сугроб.

– Жанка! – крикнул я. Я было погнался за мальчишкой, но тот, шустрый мерзавец, юркнул за угол и скрылся.

Я подбежал к Жанке и помог ей подняться, вытряхнул из-за воротника набившийся снег, для чего мне пришлось отвести ладонью в сторону ее светлые, прямые волосы.

– Кто это? – спросил я.

– Мало ли их, дебилов…

Она отдала мне свой портфель.

– Молодец, что пришел, братик.

– Ну, рассказывай.

– Много накопилось… Во-первых, учеба. Ты знаешь… Во-вторых, обследование…

– Какое обследование? – не понял я.

– А это тебе, братик, пусть Ледокол, наша классная, объяснит. Сориентируешься по обстановке. Пообещай ей что-нибудь или соври. В общем, выручай. Иди. Зовут ее Тамара Ивановна. Выручишь, поцелую, как обещала.

– Кажется, и в самом деле придется заняться твоим воспитанием! – строго сказал я.

– Придется, придется!

Я поднялся в учительскую. Там сидел пожилой человек и ковырял в носу. Это был учитель по труду.

– Могу я видеть Тамару Ивановну?

– Тамару Ивановну?

– Тамару Ивановну.

Учитель выглянул в коридор, поманил ученика и послал его на розыски «классной». Некоторое время мы сидели молча, потом учитель сообщил:

– Каждый подросток, видите ли, должен осознать в себе любовь к труду. Я не нашелся, что на это возразить. Еще через некоторое время из коридора донесся резкий стук женских каблуков.

– Тамара Ивановна, – сообщил учитель.

Я посмотрел. Сначала в дверях появился нос (точнее, носяра), затем мощный бюст, а уж затем сама «классная», причем нос и бюст оказались сбалансированы эффектно отставленным задом. Вот уж действительно «ледокол»! Особенно если представить ее во время перемены, пробивающей себе дорогу среди моря ребячьих голов. Головы так и трещат, надо думать.

– Ставлю вас в известность, что мы планируем Жанну в ПТУ, – решительно начала Ледокол. – Думаю, что спорить нам по этому пункту уже не имеет смысла. Таковы обстоятельства. Факты. Как бы нам ни было жаль, но оснований для перемены решения у нас нет.

– Роль школы в жизни общества, – ей в тон подхватил я, – именно такова, и я как представитель семьи не осмеливаюсь подвергать малейшему сомнению ваши выводы.

– Еще бы!

– Хотелось бы просто разобраться в своих упущениях…

– Не поздно ли хватились, товарищи родители?

– Ой, поздно! Ой, поздно! Нельзя не признать!

– То-то. Кроме самих себя, пенять не на кого.

– Увы, увы…

– Если бы мы даже хотели оставить Жанну в школе, то были бы бессильны это сделать. Судите сами…

– Я вас слушаю.

– Во-первых, учеба. Никак не тянет девочка.

– Но в нашей семье все знающие специалисты и научные работники. В безусловном контакте со школой мы могли бы попытаться исправить положение.

– Допустим… Но… во-вторых! Как быть с ее ужасающим поведением?

– Гм… Мы изыщем средства принудить ее к порядку!

– Сомнительно, но предположим…

– Неужели два таких мощных социальных института, как школа и семья, не способны принудить подростка? – фальшиво воскликнул я.

– Предположим, способны… Но есть еще одно препятствие, – сурово сказала Ледокол. – Обследование.

– Что такое? – заинтересовался я.

– Гинекологическое обследование. Мы специально пригласили в школу доктора обследовать наших учениц. А Жанна категорически отказывается. Вы понимаете, что это значит?

– Видите ли, степенно начал я, – я сам специалист-гинеколог… Но я не понимаю, что это значит и для чего вообще понадобилось обследование.

– Вы – гинеколог?.. – Ледокол сразу обмякла, и ее глаза, до того тусклые, как-то слащаво, странно заблестели.

– Вы хотите, чтобы я вас обследовал?

– Что вы, доктор! – Она даже подскочила, как будто я вознамерился сделать это немедленно, и впилась глазами в мои руки.

– Тогда вернемся к Жанне, – предложил я.

– Таков у нас порядок, доктор. Мы обязаны контролировать ситуацию. Мы должны знать, кого оставляем в девятом классе. Мы хотим нести ответственность только за порядочных девочек!

– Вы хотите сказать, что если имеет место факт дефлорации, ученице не место в школе?

– Как вы сказали? Факт… де… что? Я объяснил.

– Не совсем так, доктор, – заюлила Ледокол. – Но из трех «восьмых» классов мы должны сделать один «девятый»… И лучше, если девочки, так сказать, с ранним развитием выберут ПТУ. Согласитесь, так будет лучше и для них, и для школы.

– Педагогика – не моя специальность, – уклончиво пробормотал я, делая руками плавные жесты, которые, как я заметил, имели на Ледокол завораживающее действие.

Она с большим трудом стряхнула с себя оцепенение и, собравшись с духом, заявила:

– Так что, боюсь, ваша сестра из тех девочек, для которых будет лучше, если они поскорее встанут на ноги, овладеют общественно полезной профессией…

– Она должна осознать в себе любовь к труду, – вставил молчавший до этого пожилой учитель.

– Но она еще совсем ребенок! – сказал я.

– О, доктор, вы как близкий человек можете и не замечать того, что очевидно для нас, учителей, – сказала Ледокол. – А мой долг как классного руководителя – принять все меры.

В конце концов сошлись на том, чтобы на время оставить вопрос открытым. Ледокол согласилась подождать неделю, пока мы провентилируем вопрос в семье, но потом пообещала непременно вынести его на педсовет при участии родителей.

– Честное слово, она хотела, чтобы ты ее осмотрел! – захлопала в ладоши Жанка, когда я сообщил ей подробности визита. – Ну что, поцеловать тебя благодарно? – проказливо поинтересовалась она, когда мы вышли из школьного двора. – Нет?.. Ну как хочешь!..

Мы шли по району старой застройки Сокольников мимо приземистых, оштукатуренных домов с низкими арками и пожарными лестницами. Ветер сдувал с крыш сухой снег, который клубился как пыль.

– До свидания? – спросила Жанка.

– Э, нет! – неожиданно для себя возразил я. – Раз уж я взялся за твое воспитание… У нас еще сегодня в программе электричество!

Мы вошли в теплое парадное.

– Слушай, – сказал я, – почему бы тебе все-таки не пройти это дурацкое обследование? – Мне вдруг припомнился особый интерес Сэшеа к этому вопросу.

– Слушай, – разозлилась Жанка, – а может быть, ты сам меня обследуешь, раз уж назвался гинекологом? Обследуешь и справку выдашь, а?

Лифт медленно тащился на последний, шестой этаж.

– Ладно, – прикрикнул я на нее, – родителям будешь истерики устраивать!

Я снял шапку. Снежинки успели превратиться в капли, и я стряхнул их на пол. Жанка достала ключ от квартиры. За дверью послышалось мяуканье кота Антона. Когда мы вошли, кот бросился нам под ноги.

– Что, разве никого нет дома? – сказал я.

– Мы вдвоем, – сказала Жанка.

Я с удовольствием прошелся по пустой квартире. Эта квартира в Сокольниках всегда казалась мне особенно уютной. Обстановка полюбилась мне еще с тех пор, когда мы с Лорой жили здесь в свой «медовый месяц», вернее, несколько месяцев, пока маман не пробила нам кооператив. В квартире всегда было жарко, и по коврам ходили босиком. Мебель старинная, красного дерева, и Игорь Евгеньевич заботливо натирал ее воском. Библиотека богатая, но к книжным полкам специально для гостей присобачена табличка: «У нас не принято просить из дома книги выносить!»

Жанка быстро переоделась в синие шорты и зеленую футболку с белым трафаретом «LOVE» на груди. Она устроилась с ногами на диване, а я сел за ее письменный стол, покрытый стеклом, под которым теснились рекламные вырезки – сплошь красотки и красавцы.

– Антон! – позвала Жанка, и кот тут же оказался на диване; он потянулся и лизнул ее в голую, необычного, смуглого, цвета топленого молока коленку. – Фу, Антон! – взвизгнула Жанка. – Щекотно!..

«Все коты будут сходить с ума уже от одного цвета ее кожи!» – так говорила Лора о своей младшей сестре.