Виктор Точинов - Драконоборец

– И вы…

– Мы работали над ускорением роста… гормональные добавки к пище… селекция наиболее быстро растущей в холодной воде породы…

– Но почему именно там, на озере? В принципе, ведь в ваши бассейны можно заливать воду любой температуры… Зачем тащиться в тайгу, за тысячу километров, да еще сидеть там несколько сезонов, когда здесь, в институте, все под рукой?

Она ответила не сразу; сейчас об ее взгляд, и раньше не слишком ласковый, можно было уколоться, обрезаться, обжечься… Наконец она разлепила губы и сказала совершенно мертвым голосом:

– Экспедиция планировалась комплексная, работала над многими проблемами северного рыбоводства; мы со Струнниковым занимались карповыми, а другие… Как вы, интересно, испытаете сорокаметровый экспериментальный образец нового трала в нашем бассейне?

Лукин все равно не понял, зачем они с профессором так упорно сидели на озере; он понял другое – разговор не получился и дальше продолжать его собеседница не намерена; и поспешил задать главный вопрос:

– Скажите, гормональные добавки, стимуляторы роста, они могли чисто случайно поедаться хищниками-аборигенами – щуками, к примеру?

– Исключено, – сказала она, вставая. – Они добавлялись в гранулированные комбикорма, хищники такими гранулами не питаются… Ну разве что мелодь местных карповых, просачивавшаяся сквозь ограждения вольеров, могла подбирать остатки… Извините, пожалуйста, но у меня сегодня много дел…

«Любой хищник стоит в самом конце пищевой цепочки, – подумал Лукин, спускаясь по узкой крутой лестнице, – и когда в воду сливают ядовитую химию, через какое-то время содержание отравы в хищной рыбе в десятки раз выше, чем в мирной – эффект аккумуляции… Сорожки подбирали остатки и излишки комбикорма, а щуки подъедали сорожек, а потом… Спутник номер два, вот что это такое – красивая теория, которая абсолютно ничем мне не поможет… Завод по производству гормональных комбикормов так и не построили… аллах ведает, как они там лепили свои экспериментальные партии гранул кустарным способом… дрогнула рука у лаборанта, сыпанул втрое больше стимулятора и начались голливудские страсти… Бред, но достаточно логичный… Лишь одно никак сюда не укладывается – придумай покойный Струнников такое , в стране давно не было бы проблем с продовольствием, а Эльвира Александровна не сидела бы в глухом закутке, перегруженная непонятными комплексами – черта с два, стояла бы во главе всего НИИ, как наследница и продолжательница великого дела…»

Звонок в дверь раздался ровно в четыре.

Лукин, подумал Володя Дземешкевич. И не ошибся – тот стоял на пороге, подтянутый, стройный, в тусклом свете мерцающей в коридоре лампочки казалось, что Лукин не изменился за годы, пролетевшие с их последней встречи.

– Ты все тот же! – радостно стиснул его в объятиях Володя. – Кавалергард! Гусар!

Лукин в ответ улыбнулся одними уголками губ (ах, как млели лет двадцать назад девушки от такой полуулыбки!); а Дземешкевич смущенно представил, как выглядит в его глазах: в линзах очков теперь больше диоптрий, и костюм больше на несколько размеров, и вообще многого стало больше – морщин и внуков, проблем со здоровьем и несбывшихся надежд.

А Лукин… Лукин, как всегда, выглядел молодцом; Володя не завидовал, он никогда и никому не завидовал – по-доброму радовался за старого приятеля.

– Ну пойдем, расскажешь, сто лет ведь не виделись… – Володя кивнул на дверь кухни, где на столе уже стояла запотевшая бутылка и кое-какая немудрящая закуска.

– Расскажу. Обязательно расскажу, Володя. Но не сейчас. Через три-четыре дня я возвращаюсь – и тогда поговорим вдоволь, до утра, как в старые времена… Давно я ни с кем…

Лукин не закончил фразу, Дземешкевич вопросительно посмотрел на него и вздрогнул – здесь, под ярким светом люстры, Лукин смотрелся так же молодо, подтянуто, напружинено… но вот глаза – глаза были усталые, пустые, очень старые…

– У меня самолет через два часа. И я хочу познакомиться с твоим аппаратом и разобраться в нем как можно лучше; я думаю, что сработать ему не доведется, шансы, как всегда, минимальны (прости, Володя, но я излишнемного сказал тебе тогда по телефону, и уж вовсе напрасно ляпнул, что там совсемодин; я знаю: если сейчас рассказать всё, то в одиночку ты меня не отпустишь, аставить на кон еще одну жизнь никак не могу… ). Но если вдруг сработает, осечки быть не должно.

– Ну пойдем, – разочарованно вздохнул Дземешкевич. – Ничего там особо сложного нет…

Был момент, когда Славе К. показалось, что он зря теряет время в аэропорту – ветер крепчал и крепчал, гнул деревья и гнал по небу тучи, обещавшие порадовать наконец дождем иссохшую землю. Несколько рейсов уже отложили по погодным условиям, поговаривали, что не прилетит и московский – но обошлось, самолет из столицы всего с десятиминутным опозданием побежал, замедляясь, по бетону посадочной полосы.

Никаких автобусов для прибывающих здесь не полагалось, вереница людей потянулась к зданию аэровокзала – Слава прильнул к железной изгороди, огораживающей летное поле.

Лукина сразу не заметил, а потом толпа взвихрилась водоворотом, перемешалась со встречающими: поцелуи и объятия, отцы семейств подхватывают сумки у жен, покрытых курортных загаром; мамаши радостно тискают чад, вернувшихся от бабушек-дедушек…

Через калитку в ограде проходили уже последние, поотставшие пассажиры, и Ковалев подумал, что Лукин проскочил мимо него в образовавшейся круговерти. Слава завернул за угол – возле знакомого уазика никого не было, торопливо вернулся обратно и наконец увидел того, кого искал.

Лукин неторопливо вышел из-за носовой части самолета – полы легкого плаща развивает ветер, на плече туго набитая сумка. Следом за ним два бича тащили объемистый ящик; новоявленные Сизифы картинно сгибались и не очень натурально постанывали от натуги, намекая, что их запредельные усилия явно заслуживают дополнительного вознаграждения.

– Игорь Евгеньевич!

Лукин не удивился и не обрадовался – сделал бичам знак остановиться и молча пожал Славе протянутую ладонь. Ковалев также молча отдал ему запакованный в бумагу сверток и ответил на немой вопрос:

– Маркелыч просил передать. Сказал, что сделано так, как вы и просили…

Лукин прикинул сверток на вес и кивнул головой. Опять молча.

– И еще он сказал… – Слава сделал небольшую паузу. – Что если кому-то захотелось вдруг отрезать свой кусок от его рыбного пирога, серьезный кусок… не побаловаться с сетью – то начинать такое дело проще и безопаснее в местах удаленных… Например, на Светлоозере, оно же Щучье, оно же Прошкино. Есть сейчас такие способы… промышленный электролов… можно обезрыбить небольшое озерцо за три-четыре дня. Другое дело, что потом несколько лет там вообще ничего и ничем не поймаешь. Но это уже головная боль хозяина. То есть Маркелыча. Ну и понятно, за такие шутки можно схлопотать по полной программе, штрафом рыбнадзору тут не отделаешься. И, как следствие, свидетели не просто нежелательны…

Лукин задумался. Бичи, видя, что разговор затягивается, уселись на ящик и задымили одной на двоих папиросой.

– Никак не получается, Слава. Согласен, Валера мог напороться на таких пиратов. Но Лариса в расклад не вписывается. Нет никакого смысла топить свидетеля и отпускать свидетельницу. А ей нет резона рассказывать потом странные и дикие истории…

– Могло ведь быть и по другому… Достаточно подплыть с аквалангом к резиновой лодке – и рассказ Ларисы получается вовсе даже не странным. И отнюдь даже не диким.

– “Амстердамский монстр”, – поставил диагноз Лукин. – Был такой боевичок… Или Бушков с его “морскими дьяволами”. Слава, я привез из Москвы аппаратуру, которая наконец поставит точку в мутной истории с мифическим звероящером. Привез, честно говоря, только ради Паши – пора прекратить игры в Лох-Несские чудища и заняться конкретными делами: адвокат, линия защиты… А вы предлагаете мне с места в карьер втравиться в новую сенсационную историю, на сей раз с маньяками-Ихтиандрами? Я согласен, кого сейчас удивишь девчонкой, перебравшей галлюциногенов… рутина для читающей публики. Подводное чудище или убивцы из спецназа ВМФ, тренирующиеся на мирных туристах – тема покруче, понимаю. Но помочь, увы, ничем не могу. Я здесь никак не в роли охотника за сенсациями…

Лукин говорил спокойно, твердо, уверенно, совершенно искренне глядя на Ковалева – а тот не поверил ничему. Ни единому слову.

«Нашел, он ведь что-то там нашел… – думал Слава, – нащупал какой-то горячий след… И решил пойти по нему один, рыцарь-драконоборец на белом коне… А мне, надо понимать, нет места даже в оруженосцах – куда уж со свиным-то рылом да в калашный ряд, мне, акуле пера и ловцу дешевых сенсаций… Тут святое – дружба двух ветеранов старой гвардии, и просунутая между ними рука с диктофоном вызовет единственную реакцию: прочь, merde! Он уже все взвесил, все отмерил и расставил все точки над i – можно вылезти из кожи вон, безрезультатно убеждая, что мне плевать на сенсации, что я не меньше его хочу помочь Ларисе. Но нет, Ланселоты совершают свои подвиги исключительно в одиночку, а окружающие по сюжету обязаны быть равнодушны или попросту враждебны…»