Яна Левская - За тёмными окнами

Осознавать почти случившееся крушение этой второй «крепости» Лиаму было особенно тяжело. Потому что при следующей встрече Фрэя вполне могла не показать ни тени тех эмоций, которые, единожды промелькнув на её лице, уже встряхнули мир Хедегора. И это будет означать, что ничего не изменилось в жалком существовании затворника, кроме того, что ещё один клочок души, остыв, умер в коготках предательской надежды, скрывшейся из виду.

Когда от холода заледенели пальцы, Лиам решил, что вечер сентиментальных и бессмысленных размышлений пора заканчивать. Подняв крышу кабриолета, он поиграл газом, прислушиваясь к возбуждающему рычанию двигателя, и рванул с места, не жалея машину, выжимая обороты до предела перед тем, как переключаться. Душа требовала скорости. Срочно. Сейчас.

Инге предупредила Фрэю ещё перед лекциями, что хочет поговорить, но встретиться подругам удалось только под вечер по окончании последней пары. Девушки пристроились в безлюдном вестибюле на скамейке между автоматом с напитками и автоматом с едой. Инге купила пару круассанов, Фрэя взяла кофе. Из-за дверей лекционного зала доносился голос незнакомого профессора. В молчании поели. Сёренсен не спешила начинать, Фрэя не торопила.

– Вчера на Йенса напали скинхэды, – коротко сообщила Инге и отпила из стаканчика.

Фрэя, опешив, уставилась на подругу. Йенс – это был парень-фотограф, который вёл ту фотосессию на закрытой текстильной фабрике. Бледнокожий и светлоглазый, чистый скандинав, родом из Копенгагена. Чем такой мог спровоцировать неонацистов, она и представить не могла.

– Избили и вырезали пентаграмму на лбу.

– Что?! – Кьёр поперхнулась и торопливо глотнула кофе, чтобы остановить кашель.

– Погоди ужасаться. Это только следствие. А вот какие причины, – Инге достала смартфон, отыскала на нём что-то и протянула Фрэе.

Едва взглянув, та зажмурилась и перевернула телефон экраном вниз. Под веками вспыхивали и гасли фрагменты увиденной фотографии: вспоротый живот, чёрная каша сгнивших внутренностей, тёмная, словно из дубильни, кожа и очертания тазовых костей под нею.

– Что это, Инге? – скуксившись, проныла она.

– Труп. Знаки видела?

– Какие ещё знаки? Ты издеваешься?

– На груди и лице – оккультные символы.

Фрэя молчала, сглатывая набегающую слюну. Кофе и круассан явственно просились наружу.

– Там ещё вторая фотография, но, я так понимаю, ты не будешь смотреть, – Сёренсен, забрав телефон, включила блокировку экрана. – Помнишь сводки о людях, пропадающих в Христиании? Началось в марте, длится до сих пор. Вот это – первые два человека из списка. Полиция нашла тела на свалке в одном из контейнеров. Мусоровоз туда не заезжает из-за запрета на транспорт, и баки раз в три-четыре месяца сами жители выкатывают на границу, откуда их уже забирают городские мусорщики. Вот, две недели назад и выкатили.

– Откуда у тебя фотографии?

– Мой дядя – заместитель комиссара. Вчера мы с отцом навестили его на работе, и он показал нам дело, – Инге села так, чтобы смотреть прямо на Фрэю. – Если на телах обнаруживают символы, убийство относят к ритуальным. Хотя гексаграмма и несколько разных крестов на одной жертве – это ахинея. Сразу понятно, что никакого сатанинского обряда над телами не проводили, а просто собрали все «страшные картинки» в кучу. Только для полиции это мало что меняет. Среди кого в первую очередь искать маньяка, который дрочит на дьявольскую символику?

– Среди фриков.

– Среди них, конечно. Готы, сатанисты, фанаты разных крезанутых групп вроде Cradle of Filth – все попали под раздачу. «Чёрную скалу» и ещё с десяток похожих клубов временно закрыли, взяли на карандаш завсегдатаев, – Инге замолчала, уставившись на круассан в своих руках, почти растерзанный ею за время рассказа. Со вздохом отложив хлебные останки на салфетку, она отвернулась и продолжила, глядя прямо перед собой. – Дядя нарочно позвал нас с папой. Он предупредил, что для ребят, увлекающихся субкультурами, смежными со всякой, как он выразился «чернухой», грядут тяжёлые времена. Полиция пока не сделала официального заявления о ритуальных убийствах, но слухи и всякие жёлтые статейки уже попёрли. Быть мною, подруга, нынче опасно, – Инге нервно рассмеялась и умолкла.

– Что ты думаешь делать? – осторожно спросила Фрэя, глядя с сочувствием.

– А что мне делать? Умыть лицо и заплести косички, – губы Сёренсен презрительно изогнулись. – Слиться с фоном, забить на друзей… Эмма заявила, что пусть ей хоть клеймо на лоб поставят, хоть кол в грудь вобьют, она станется леди Мэнсон всем назло. Вот может же, а? А я не могу. Родители напуганы, я сама в прострации после того, как Йенса подловили. Легко быть смелым, когда солнышко светит и травка зелёная, – Инге тряхнула чёрными волосами. – Да и что такого? Просто снять костюмчик фрика. Сойду за свою – и никому в голову не придёт плюнуть мне в спину. Жить просто, когда можешь перестать быть уродом по щелчку пальцев.

Фрэя слушала эти бравурные заявления и чувствовала, как нарастает в груди что-то щемящее, ноющее. Инге, сильная и честная со всем миром, сейчас сидела и лгала: Фрэе, себе, завтрашнему дню. Осуждать её не было сил, но и слова поддержки почему-то не укладывались на язык.

По возвращении домой, Фрэю всё ещё преследовал этот разговор. Она сидела за книгой, пытаясь сосредоточиться на материале, когда раздался телефонный звонок. Незнакомый мужчина представился, как следователь полиции Эйнар Хольст, и попросил пару минут времени. Он задал несколько вопросов о последнем разе, когда Фрэя вызвала патрульных. Интересовался временем её возвращения домой, количеством крови на ступенях, поведением и внешним видом герра Хедегора, за которым фрекен Кьёр, по её словам, следила в глазок, пока он убирал площадку перед дверью. Не понимая, зачем, Фрэя отвечала уклончиво. Нет, она не помнит точно, в котором часу всё это произошло – наверное, около восьми вечера. Нет, крови было не так уж и много, как ей показалось в первые мгновения. Сосед выглядел, как обычно.

Распрощавшись с герром Хольстом, Фрэя крепко зажмурилась и потрясла головой, избавляясь от наваждения. Она только что изо всех сил выгораживала Лиама. Кто бы ей сказал в тот самый вечер, когда она сбежала к Инге, что так будет? Её суждения о соседе, и впрямь, менялись слишком быстро и кардинально. Как бы не пришлось пожалеть о том, что встала сегодня на его сторону.

Фрэя отложила телефон на стол и, прихватив учебник, перебралась на своё любимое местечко – широкий подоконник, застеленный пледом.

Мысли окончательно свернули к Хедегору, потекли, обволакивая. Когда увидела его пару дней назад на пороге, Фрэя подумала, что Лиам очень изменился, но сейчас поняла, что он лишь снова стал таким, каким был в их первую встречу: ослепительно белым. Исчезла сыпь, дёрганые движения стали плавными и, самое главное – пугающе неподвижный взгляд сменился живым, в нём снова можно было различить эмоции. Такой Лиам нравился ей. Гораздо сильнее, чем хотелось бы. Даже странная хворь, которой он мучился, не отпугивала Фрэю. Она не испытывала по отношению к Хедегору ни тени брезгливости или отторжения, с которыми часто взирают здоровые люди на хронически больных. Может, дело было в том, что, переступив границу личного пространства Лиама, она невольно оказалась сопричастна его миру и не чувствовала себя больше «по другую сторону».

За окнами смеркалось. Небо серое, с тяжёлой зеленью в низких облаках, похожей на отсветы неоновых огней, давило на город. Фрэя открыла книгу. Слов было уже не разобрать из-за темноты. Едва подумав о том, чтобы встать и зажечь свет, Кьёр замерла, глядя на улицу. Из дома вышел Лиам и зашагал, как всегда, вдоль набережной, в сторону Кристиансхавн. Она проводила его взглядом, пока он не скрылся из виду, и ещё несколько минут сидела, представляя себе его путь: мимо биржи до моста, на остров, там к церкви Спасителя и на Пушер-стрит…

– Чёрт. Понесло, – шепнула в темноту, поняв, что вспоминает прогулки по Христиании с Нильсом. Это с ним они начинали променад с «улицы толкачей», где Соммер запасался травкой, а потом шли покорять крыши Копенгагена, пожирали взглядами небо, глотали ветер, угадывая запахи, занимались любовью. Всё было так просто и естественно, пока не стало сложно и безобразно.

Фрэя, подтянув колени к подбородку, обхватила их руками и закрыла глаза.

Кто у Лиама там, куда он ходит после заката? Работа? Друзья? Подруга? Фрэя вспомнила девицу, заявившуюся к Хедегору. Если у мужчины есть женщина, вряд ли он станет пользоваться услугами шлюхи. Так? Наверное, так. Значит, у него нет подруги? Наверное, нет. Фрэя попыталась представить себе его друзей, но не смогла. Если они и были, то нарочно или по странному стечению обстоятельств навещали Хедегора исключительно во время отсутствия соседки. Или не навещали вовсе. Или их попросту не существовало. Если так, то Лиам был самым одиноким человеком, какого Фрэе доводилось встречать.