Теренс Стронг - Смерч над Багдадом

— Понятно, — медленно произнес президент. — И что конкретно это означает для операции «Щит в пустыне»?

— Это означает, господин президент, — вмешался министр обороны, — что Саддам Хусейн остается в Кувейте. Он выиграл.

Настольная лампа погасла, сверкнули люминесцентные трубки, заливая конференц-зал ровным светом.

— Хорошо, — объявил доктор Мелвилл Мейс. — На этом прервемся и выпьем кофе.

Медленно, но заметно спадало напряжение, охватывавшее собравшихся за покрытыми зеленым сукном столами экспертов и политиков с Капитолийского холма, каждому из которых была отведена своя роль в сценарии кризисной ситуации.[2]

Два иракских диссидента-эмигранта и психолог из Гарварда изображали Саддама Хусейна. От имени премьер-министра Маргарет Тэтчер выступали бывший британский посол в Соединенных Штатах и один из чиновников британского МИДа.

В образе президента Соединенных Штатов предстал бывший советник по национальной безопасности, а роли членов Комитета по чрезвычайным ситуациям играли специалисты-консультанты и бывшие руководители правительственных исполнительных структур.

«Президент» спрятал очки в нагрудный карман, благословляя судьбу, что ему не надо принимать решений, с которыми сегодня сталкивался настоящий президент, Джордж Буш, в связи с последствиями иракской оккупации Кувейта. Он встал, разминая ноги, пока доктор Мейс шел к нему от стола, за которым сидела группа, контролирующая ход эксперимента.

— Здорово сыграно, Мел. Мне даже жутко стало.

Не привыкший к комплиментам Мейс вспыхнул от смущения.

— Да, похоже на правду.

— Слава Богу, что на самом деле всего этого быть не может.

— Вы уверены?

— Надеюсь, черт побери! Я хочу сказать, что с той самой минуты, как Саддам занял Кувейт, ЦРУ и службы безопасности союзников следуют буквально по пятам за каждым известным иракским агентом и за всеми террористическими группами на Ближнем Востоке. — Он помолчал, подумал немного и вдруг добавил: — Но какой же дьявол применил биологическое оружие на Суперкубке и на стадионе Уэмбли? Как он это сделал?

Мейс, не желая касаться еще не обсуждавшихся в сценарии вопросов, передал собеседнику чашку кофе с подноса.

— Может быть, узнаете на следующем прогоне.

«Президент» кивнул, улыбнулся и пошел поговорить с другими, смеясь и шутя после исполнения трудной роли.

Но доктор Мелвилл Мейс не смеялся и не шутил.

Он знал, как это было сделано.

Он знал, как это можно сделать.

Он точно знал, как это сделает Саддам Хусейн.

И это будет уже не игра.

Что-то в этом американце настораживало Макса Эвери.

Что-то звучало в его шутках и хохоте, когда он рассказывал анекдоты и предлагал портер за стойкой бара в задней комнатке парикмахерской О’Кейси. Казалось, что грубый добродушный юмор может мгновенно смениться вспышкой бессмысленной ярости.

Может быть, все дело в некой физической несовместимости, чисто инстинктивной. Но Эвери научился доверять инстинкту; благодаря этому, он пока жив.

Он откинулся на стуле в темной нише и потянулся за стаканом пива «Гиннес». Оттуда можно было наблюдать за входом и любоваться собственным отражением в грязном зеркале с золоченой рамой. Господи Боже, уже и не скажешь, что он выглядит моложе своих лет. Волосы, правда, еще густые и темные, но каждый год из прожитых сорока отмечен морщинками вокруг беспокойных серо-голубых глаз. Щетина на подбородке, конечно, тоже не украшает.

Эвери беззвучно вздохнул и попытался расслабиться.

Может быть, он просто чересчур раздражен.

Ему совсем не хотелось ехать сюда, в захолустную ирландскую деревушку милях в пяти от границы с Ольстером.[3] Это было рискованно. Он не знал, зачем его вызвали, и поэтому нервничал, злился и подозревал всех и каждого.

Он с подозрением отнесся даже к огромному веселому американцу ирландских кровей, который приехал из Нью-Йорка искать свои корни. Они неожиданно обнаружились здесь, в деревушках графства Монахан, и транжире О’Кейси оказалось достаточно одного взгляда на пухлую пачку долларов, чтобы сдать комнату позади парикмахерской под «Логово Корригана».

И нет ничего подозрительного в том, что лысый парикмахер сидит сейчас в числе трех единственных посетителей «Логова» — тесной и темной комнатушке, насквозь пропитавшейся запахом солода и опилок. Устроившись за стойкой бара, он болтает с соседом, местным работником с фермы, смеясь и пропивая свою скудную дневную выручку. Время от времени оба замолкали и оглядывались на одинокого англичанина.

Не обращая на них внимание, Эвери вытащил из кармана пиджака смятую газету и принялся читать заголовки, с трудом улавливая смысл. Что-то о вторжении Саддама Хусейна в Кувейт. Больше войск, больше кораблей. Больше шума. Другой мир, другая война. Такое впечатление, что другая планета.

Стоячие часы с медным циферблатом меланхолически пробили одиннадцать, и все смолкли.

Работник встал, допил стакан и пожелал Лу Корригану доброй ночи.

Эвери встревоженно наблюдал за происходящим. Прекращение выпивки в положенный час не входило в число исконных ирландских добродетелей.

О’Кейси потащился за помощником фермера в переднюю комнату, где была парикмахерская. Эвери слышал, как они прощались под шум дождя, потом загромыхали задвигаемые засовы.

Назад О’Кейси не вернулся. Эвери чуть подвинулся в сторону и увидел, что парикмахер развалился в кожаном кресле, сбросив с него всякий хлам. В луче света от уличного фонаря блеснуло металлом ружье на его коленях.

Прокуренный бар вдруг показался вымершим. Клаустрофобия. Эвери вытер пот со лба. Он здесь, словно крыса в ловушке. В мозгу вихрем неслись какие-то слова, сердце начало давать перебои.

— Нравится комнатенка?

Голос Корригана нарушил его мысли, он расплескал пиво, с трудом выдавил беспокойную улыбку.

— Комната? Просто замечательная.

Американец вышел из-за стойки бара, явно тесноватой для такого верзилы. «Шестнадцать стоунов»,[4] — прикинул Эвери, широченные плечи, могучая грудь выпирает из красного жилета лесоруба. Вечный загар свидетельствует о долгих годах, проведенных под тропическим солнцем, которые на несколько лет состарили его грубоватое лицо. С седеющими, коротко подстриженными волосами он выглядит одногодком Эвери. Лет на сорок с хвостиком. «Что ж, некоторым наплевать на это», — подумал Макс.

— Теперь у нас два зала, — пояснил Лу Корриган. Бруклинский акцент причудливо смешивался у него с мягким ирландским провинциальным говором. — Я думал уломать О’Кейси открыть еще один к будущей летней ярмарке, да только парень, — он понизил голос, — настоящая задница.

— Отличная комната, — повторил Эвери.

На губах Корригана заиграла улыбка, но англичанин отметил, что суровые синие глаза не улыбаются.

— Ты выпивку пролил. Давай долью.

— Не стоит.

Американец отмел возражения взмахом руки и пошел со стаканом к стойке. Накачивая пиво, заметил:

— Местные не жалуют приезжих англичан, и те тут все время дергаются. Мне повезло — нас, янки, они любят.

Эвери решил, что нет смысла уклоняться от беседы. Время встречи со связником не оговорено.

— Я слышал, вы здешний уроженец?

— Точно, — ответил Корриган, возвращаясь с двумя стаканами. — Мы жили милях в двенадцати отсюда, пока мне не стукнуло восемь, когда предки мои эмигрировали. Я натурализованный гражданин добрых старых Соединенных Штатов Америки. — Верх снова взяло бруклинское произношение. — Стал наведываться сюда в восьмидесятых, порыбачить. Чувствую, хорошо на родной земле. Полтора года назад развелся, да и подумал — какого черта! — Он оглядел затхлый зальчик. — Устроился тут. Бизнес дохлый, но пойдет понемножку. Что-что, а выпивка ирландцу всегда нужна. Будь здоров!

Они чокнулись, и капли брызнули на газету, раскрытую на столе.

— Что думаешь? — вдруг спросил Корриган.

— Простите?

Огромная рука схватила газету.

— Про Саддама в Кувейте?

— Да ничего не думаю.

Это, конечно, была ложь. Он много думал, прикидывал, рассуждал. Вспоминал старые времена и старых друзей. Строил догадки, сбиваясь с толку. Но ложь легко срывалась с губ.

Если часто ее повторять, в конце концов сам начинаешь верить.

Корриган рассмеялся.

— Ну, вы, англичане, даете! Полмира воюет, а они об этом даже не думают. А еще называют американцев недоумками!

Эвери криво усмехнулся.

— Все, что я знаю, это как толкать машины на продажу.

— Твой бизнес — тачки?

— Импорт, экспорт, прокат, ремонт.

Американец снова захохотал.

— Самый ходовой товар. Колеса на втором месте после выпивки.

Замечание попало в точку. Визг покрышек на заднем дворе ни с чем нельзя было спутать. Стукнула дверца машины.