Дэвид Моррелл - Пятая профессия

Comitatus. Сорок семь ронинов. Савидж и Акира. Кодексы чести и долг. Честь и верность. Обязанность защищать своего господина, а в случае необходимости отомстить за него — даже ценою собственной жизни. Такова пятая, и самая благородная из всех, профессия.

Следуя профессиональной привычке, Савидж нажал кнопку этажа на один уровень ниже, чем тот, который ему требовался. Разумеется, непрошеный посетитель смог бы добраться на лифте лишь до второго сверху этажа. Только компьютерная карточка, опущенная в прорезь кабины лифта, автоматически поднимала нужных лиц на самый верх здания. Савиджу тоже выдали такую карточку, но пользоваться ею он отказался. Он вообще ненавидел лифты. Их обособленность внушала ему опасения. Никогда не знаешь, что может ожидать тебя за открывающимися дверьми. Нет, Савидж не ожидал на сей раз какого-либо подвоха, просто он считал, что за одним нарушением диктуемых профессией правил неизбежно последуют другие, и когда придет настоящая беда, то достойно встретить ее он уже не сможет.

Кроме того, в этот теплый сентябрьский день в Афинах он хотел проверить систему безопасности того человека, к которому его пригласили. Хотя у него частенько бывали богатые и влиятельные клиенты, как правило, политики и крупные предприниматели, встреча с человеком, совмещающим оба эти поприща, да к тому же являющимся живой кинолегендой, была для Савиджа особой честью. Такое случается нечасто.

Когда лифт остановился и двери распахнулись, Савидж отступил немного в сторону. Внутренне сосредоточившись, он острожно выглянул в коридор и, когда никого не обнаружил, расслабился и прошел к двери, на которой по-гречески было написано «пожарный ход». Ручка беспрепятственно повернулась.

Савидж осторожно шагнул за дверь и оказался на лестничной площадке. Каучуковые подметки заглушали шаги по бетону. Все двадцать семь этажей казались вымершими. Полная тишина. Савидж повернулся к находившейся рядом справа двери и подергал ручку. Отлично. Так и должно быть. С той стороны задвижка непременно — в случае необходимости — могла быть открыта. Но здесь непрошеные посетители остановились бы и не смогли подняться выше. Савидж сунул в замочную скважину два металлических зубца — один для доступа к системе рычагов, второй для отыскания щелей, через которые можно добраться до задвижки и отодвинуть ее. Через семь секунд он открыл дверь, огорчившись, что запор оказался таким простым. Полагалось бы провозиться по крайней мере с ним вдвое дольше… Н-да…

Савидж проскользнул в проем, медленно затворил за собой дверь и стал внимательно оглядывать идущие вверх ступени. Никаких телекамер ближнего обзора он не обнаружил. Здесь царила полутьма, что оказалось для него весьма кстати. Он добрался до следующей площадки и снова внимательно огляделся. Охраны нигде не было видно. Попробовал ручку, нахмурился: дверь была не заперта. Но мало того, когда он открыл эту дверь, то и за ней не обнаружил охраны.

По заглушающему шаги ковровому покрытию Савидж двигался вдоль коридора, отыскивая нужный ему номер. Едва войдя в коридор, он сразу же учуял резкий запах табачного дыма. И вот сейчас, повернув за угол, Савидж увидел в дальнем конце коридора сгрудившихся в кучку троих мужчин. Один стоял, засунув руки в карманы, второй покуривал сигарету, а третий пил кофе.

Между тем охранники тоже заметили Савиджа и насторожились. Внешне они походили на футболистов, широкогрудых, с бычьей шеей, так что костюмы им были явно малы. Человеку несведущему они могли внушить страх, но профессионалу было ясно, что при такой фигуре непросто «потеряться» в толпе, а могучие мускулы не всегда способны компенсировать ловкость и маневренность в ближнем бою.

Савидж постарался придать своему лицу дружелюбное выражение. При росте шесть футов он ссутулился так, что казался на несколько дюймов ниже. Приближаясь к охранникам, он изобразил искреннее восхищение по поводу их внушительной внешности, повергнув их тем самым в высокомерный восторг.

Изучая его документы, разумеется, фальшивые, охранники устроили настоящий спектакль. Они даже обыскали его, однако, не воспользовавшись детектором металла, не обнаружили у него за отворотом пиджака небольшой нож.

— Все в порядке, проходите, вас ждут, — сказал один из охранников. — А почему вы не воспользовались лифтом?

— Не сработала компьютерная карточка. — Савидж протянул ее охраннику. — Пришлось остановиться на этаж ниже и подняться по лестнице.

— Но ведь двери на лестницу заперты, — заметил второй охранник.

— Значит, на сей раз гостиничная прислуга оставила их открытыми.

— Как бы то ни было, виновному несдобровать, — пригрозил третий.

— Я вас отлично понимаю. Сам не терплю небрежности в работе.

«Футболисты» закивали, искоса поглядывая на визитера, расправили плечищи и препроводили Савиджа в номер.

«Нет, — подумал он. — Незыблемое правило охранника — никогда не покидать своего поста».

Савидж оказался в довольно просторной, со вкусом обставленной гостиной. Но что сразу же привлекло его внимание и к чему он отнесся крайне неодобрительно, это стена напротив входа, почти целиком скрытая плотными портьерами. А в широкую щель между ними виднелась часть огромного, от пола до потолка, окна, из которого открывалось великолепное зрелище — Парфенон на Акрополе. Хотя обычно Афины окутаны пеленой удушливого смога, сейчас ветер разогнал его, воздух очистился, и в лучах полуденного солнца засияли развалины древнего храма. Савидж позволил себе задержаться лишь на минуту у окна, любуясь великолепным зрелищем, — он вообще не любил огромных окон с раздвинутыми портьерами: они невольно привлекали внимание врага, побуждая установить телескопическое наблюдение или подслушивание с помощью работающих на микроволнах микрофонов, а то и пустить в ход снайперскую винтовку.

Потенциального клиента, с которым Савиджу предстояло встретиться, в гостиной не оказалось. Он огляделся по сторонам. Дверь слева от него — судя но всему, гардеробная, а может быть, ванная и спальня. Из-за двери справа доносился приглушенный женский голос, и Савидж понял, что спальня находится именно там. Видимо, женщина разговаривает по телефону, решил он. В голосе ее чувствовалась настойчивость, словно она пыталась в чем-то убедить своего собеседника.

С профессиональной выдержкой Савидж продолжал оглядывать гостиную. Чуть правее от двери, в которую он вошел, висели две картины Моне и три — Ван Гога.

Охранники-громилы откровенно заскучали. Двое из них, пошаркав ногами, поправили галстуки и отправились на свои посты в коридор, несомненно для того, чтобы снова коротать время за кофе и сигаретами. Третий, продолжая демонстрировать служебное рвение, закрыл за ними дверь и, подперев ее спиной, скрестил руки на груди. Он так сильно прижал их к грудной клетке, что со стороны могло показаться, будто его терзает невыносимая боль.

Прислушиваясь к шелесту кондиционера, Савидж перешел к горке и стал рассматривать коллекцию выставленных за стеклом китайских ваз.

Привалившийся к двери телохранитель вдруг вытянулся по стойке «смирно».

Дверь по правую руку от Савиджа распахнулась, и в комнату вошла женщина-легенда.

По официальным данным ей было сорок пять лет. Но выглядела она такой же ослепительно юной, как и в последнем своем фильме, снятом десять лет назад. Высокая, стройная, изящная.

Проницательные голубые глаза. Безупречный овал лица, обрамленного доходящими до плеч, выбеленными солнцем волосами, чувственные губы. Гладкая загорелая кожа. Мечта любого фотографа.

Десять лет назад на пресс-конференции по случаю присуждения ей «Оскара» за лучшую женскую роль года она удивила всех, объявив, что больше не будет сниматься в кино. А замужество месяцем позже явилось еще большей сенсацией — избранником ее стал монарх маленького, но необычайно богатого островного государства неподалеку от Французской Ривьеры. Когда пошатнулось здоровье супруга, она сама занялась его делами, удвоив доходы от туризма и казино.

Правила она так же, как играла в фильмах. Кинокритики называли ее манеру игры «огонь и лед». Страстно, но в меру. Именно так она исполняла в фильме любовные сцены. Сцена, в которой она обольщала блистательного похитителя драгоценностей, чьи ухаживания на протяжении всего фильма настойчиво отвергала, считается в истории кинематографа блестящим примером сексуальной игры. Она знала, чего хотела, но добивалась поставленной цели лишь тогда, когда была уверена, что это не сопряжено с риском. Казалось, ей было приятнее отдавать, нежели получать, как в сцене обольщения похитителя драгоценностей, — она даровала ему ночь, которую он будет помнить всю жизнь.