Дэвид Балдаччи - Верблюжий клуб

Сверток, который несли мужчины, был пластиковый мешок для транспортировки тел. Они расстегнули молнию. Человек в мешке был разительно похож на Аднана и одет точно так же. Он был без сознания, но еще дышал. Его посадили спиной к дереву, и Аднан передал одному из мужчин свой бумажник. Ловким движением тот сунул его во внутренний карман пиджака неизвестного. Второй мужчина взял у Аднана ружье, зажал его руками Мухаммеда, направив в голову бесчувственного двойника, и выстрелил, снеся ему половину лица. Шансов, что к несчастному вернется сознание, уже не было. Аднан был экспертом в такого рода делах, хоть и не по своей воле. Да и кто, кроме абсолютного безумца, может добровольно избрать для себя подобное занятие?

Минуту спустя Аднан и оба мужчины торопливо шли к геликоптеру. Едва они взбежали по трапу, машина поднялась в воздух. Ни на бортах, ни на хвосте ее не было никаких опознавательных знаков, все прибывшие были в штатском. Они едва взглянули на Аднана. Усевшись на одном из задних сидений, он принялся затягивать на себе многочисленные ремни безопасности. Эти, с мрачными лицами, казалось, старались забыть о его присутствии.

О мертвых своих соратниках Аднан не думал. Мысли его были обращены к той великой славе, которая ожидала его в будущем. Если все пройдет как надо, в течение многих столетий человечество будет с благоговейным трепетом говорить об этом деянии. Аднан аль-Рими с этого момента покойник, но, несмотря на это, личность столь ценная и значительная, какой он никогда не был прежде.

Вертолет взял курс на север, в направлении западной Пенсильвании. Он летел в город Бреннан. Минуту спустя в небе над сельской частью Виргинии стало тихо, если не считать легкого шелеста дождя, неторопливо смывающего с земли следы крови.

Он бежал изо всех сил, а пули били во все, что его окружало. Он не видел, кто стрелял, и у него не было оружия, чтобы ответить огнем на огонь. Мчащаяся рядом с ним женщина была его женой. А бежавшая рядом с женщиной маленькая девочка – дочерью. Пуля пробила кисть руки супруги, и он услышал ее крик. Затем вторая пуля нашла цель, и зрачки жены немного увеличились. Это было мгновенное расширение, возвещавшее о смерти, которую еще не успел зафиксировать мозг. Когда жена упала, он подскочил к девочке, чтобы укрыть ее своим телом. Его рука дернулась, чтобы притянуть ребенка к себе, но он промахнулся. Он всегда промахивался…

Человек проснулся и сел на краю постели. Струйки пота текли по его щекам, чтобы окончательно исчезнуть в длинной густой бороде. Он ополоснул лицо водой из бутылки, чтобы холодные капли унесли с собой огненную боль этого вечно возвращающегося кошмара.

Когда он поднимался с постели, его нога слегка зацепилась за стоящий рядом с кроватью старый ящик. Немного поколебавшись, он поднял крышку. Внутри коробки находился изрядно потрепанный фотоальбом. Открыв его, он неторопливо, один за другим, просмотрел те немногие снимки, на которых была изображена его жена. Затем он обратился к фотографиям дочери – вначале к тем, где она была младенцем, а затем к тем, где она уже начала ходить. Более поздних снимков у него не было. Старик был готов пожертвовать жизнью ради того, чтобы хотя бы на миг увидеть ее молодой женщиной. Не проходило дня, чтобы он не рисовал ее в своем воображении такой, какой она могла стать.

Он осмотрел скудно меблированные внутренности коттеджа. На него же со стен взирали пыльные полки, забитые книгами самого разнообразного содержания. Рядом с большим, смотрящим в темноту окном располагался старый письменный стол, на котором лежали пачки исписанных четким почерком дневников. Покрытый копотью каменный камин служил в доме главным источником тепла, а в маленькой кухне он наскоро готовил для себя какую-то еду. Крошечная ванна завершала список удобств этого убогого жилища.

Старик посмотрел на часы, взял со стоящего рядом с кроватью рахитичного столика бинокль, а с письменного стола – изрядно потрепанный матерчатый рюкзак.

В темноте перед ним маячили старые надгробные плиты, лунный свет едва освещал замшелые камни. Когда он ступил с веранды на траву, порыв свежего ветра прогнал из его головы остатки ночного кошмара – из головы, но не из сердца. По счастью, до того как отправиться этой ночью на встречу, у него еще оставалось время. А в тех случаях, когда у него появлялись свободные минуты, он обязательно заходил еще в одно место.

Мужчина прошел сквозь металлические ворота. Железная кованая надпись на них возвещала, что это кладбище «Гора Сион». Кладбище находилось в северо-западной части Вашингтона и принадлежало расположенному рядом храму Объединенной методистской церкви. Эта старейшая церковная конгрегация, состоявшая первоначально в основном из черных, была основана в 1816 году. Основали ее люди, не желавшие посещать молитвенные дома, где царила сегрегация и предавалась забвению провозглашенная в Писании идея равенства. Этот участок земли площадью три акра был, кроме того, важным перевалочным пунктом на тайном пути, по которому во время Гражданской войны рабы южных штатов переправлялись на север, к свободе.

С одной стороны кладбище примыкало к Думбартон-хаусу, штаб-квартире Национального общества колониальных дам Америки, с другой – к невысокому жилому дому из красного кирпича. В течение многих десятилетий это историческое место пребывало в небрежении. Многие памятники оказались поваленными, территория заросла сорняками почти в человеческий рост. В конце концов церковь обнесла старый некрополь изгородью и воздвигла скромный домишко для хранителя кладбища.

Рядом располагался большой и более известный некрополь, именуемый кладбищем Дубового Холма. На Дубовом Холме нашли упокоение многие знаменитости. Однако старик предпочитал кладбище «Гора Сион» – именно из-за той роли, которое оно сыграло в истории США. Врата, ведущие к свободе, вот что это за кладбище.

Начав несколько лет назад трудиться кладбищенским сторожем, он относился к своей работе чрезвычайно серьезно, не жалея сил на то, чтобы содержать территорию и памятники в надлежащем порядке. Коттеджик, полученный им в придачу к работе, стал его первым настоящим домом – первым за много-много лет. Церковь, дабы избежать утомительной бумажной волокиты, платила ему наличными, но плата была столь мизерной, что с нее даже не начисляли подоходный налог. Этих денег старику едва хватало. И в то же время занятия лучше, чем это, он еще не имел.

Старик прошел по Двадцать седьмой улице, сел в автобус и сошел примерно в квартале от места, которое мог смело именовать своим вторым домом. Расположившись под сенью дерева, он извлек из рюкзака бинокль и принялся изучать здание на противоположной стороне улицы. Бинокль был казенный. Он украл его, после того как, честно отслужив своей стране, полностью разуверился в ее лидерах. Своим настоящим именем он не пользовался и вот уже несколько десятилетий именовал себя Оливером Стоуном,[1] что при известном желании можно было счесть неким актом сопротивления.

Приняв это имя, он как бы ассоциировал себя с бунтарем-режиссером, легендарная работа которого бросила вызов официальной трактовке истории. Присвоение чужого имени выглядело для него вполне уместным, ибо этот Оливер Стоун тоже блуждал в поисках истины.

С огромным интересом смотритель продолжал следить в бинокль за происходящим вблизи. Закончив наблюдение, он отправился к своей палатке, поставленной неподалеку, и, подсвечивая себе старым карманным фонариком, аккуратно занес результаты наблюдений в принесенный с собой же дневник. Старик хранил множество дневниковых тетрадей в своем жилище и еще больше – в других потайных местах. В этой палатке Оливер Стоун не оставлял ничего, ибо знал – ее регулярно обыскивают. Он постоянно держал при себе официальное разрешение на установку палатки и на право «протестовать» именно в этом месте, а к своим правам Стоун относился чрезвычайно серьезно.

Выйдя из палатки, он понаблюдал за охранниками, похлопывающими по автоматам и кобурам полуавтоматических пистолетов и время от времени переговаривающимися по рации. Все они его хорошо знали и относились к нему со сдержанной вежливостью, как обычно относятся к людям, способным на неожиданные агрессивные выходки. Ценой невероятных усилий Стоуну удавалось также демонстрировать по отношению к ним знаки уважения. К людям с автоматами следует относиться почтительно. Не будучи конформистом, сумасшедшим он все же не был.

Когда он встретился взглядом с одним из охранников, тот сказал:

– Эй, Стоун, я слышал, Шалтай-Болтай упал со стены. Передай там по цепочке!

Другие охранники, услышав шутку, рассмеялись. Губы Стоуна скривились в улыбке.

– Взято на заметку, – кивнул он.

Как-то ему довелось увидеть, как этот охранник застрелил человека. Справедливости ради следует заметить, что парень первым выстрелил в охранника.