Дин Кунц - Интерлюдия Томаса

Интуиция иногда шепчет мне, но крайне редко говорит громче. Сейчас же она буквально кричит, предупреждая, что место это может радовать глаз, но под привлекательной формой таится что-то ужасное.

На заднем сиденье вновь негромко рычит Рафаэль.

— Не нравится мне это место, — говорю я.

Аннамарию мои слова не волнуют.

— Если бы нравилось, молодой человек, не было бы причины приезжать сюда.

Эвакуатор стоит рядом с мастерской. Ворота одной из двух ремонтных зон подняты, и даже в такой час механик возится с «Ягуаром».

Модно одетый мужчина с копной седых волос — вероятно, владелец «Ягуара», недавно вызволенного с обочины автострады, — стоит, наблюдая за работой механика, маленькими глотками пьет кофе из бумажного стаканчика. Ни один не смотрит на нас, когда мы проезжаем мимо.

Три восемнадцатиколесных трейлера — «Мак», «Каскадиа», «Питербилт» — припаркованы в дальней части автозаправочной станции. Все чистенькие, сверкающие, водитель каждого, похоже, и владелец, учитывая раскраску кабины, многочисленные хромированные элементы отделки, отсутствующие в базовой модели, и многое другое.

За трейлерами длинное низкое здание, вероятно ресторан, построенное в том же стиле, что и заправочная станция. На крыше горит красно-синяя неоновая вывеска «УГОЛОК ГАРМОНИИ / ОТКРЫТО 24 ЧАСА В СУТКИ». Перед рестораном два пикапа и два внедорожника. Когда Аннамария паркует «Мерседес», фары высвечивают объявление, что об аренде коттеджа нужно узнавать в ресторане.

Третья, и последняя, часть зоны отдыха — десять коттеджей позади ресторана. Они выстроились дугой, в тени новозеландских елей и акаций. Все деревья мягко подсвечены. Похоже, на заре автомобильной эры это была гостиница для автомобилистов. В таком месте вполне мог прятаться Хэмфри Богарт с Дорен Бейкол, чтобы в конце фильма устроить перестрелку с Эдуардом Дж. Робинсоном.[2]

— У них два свободных коттеджа, — предсказывает Аннамария, заглушая двигатель. Когда я тянусь к ручке двери, останавливает меня. — Нет. Подожди здесь. Мы не так далеко от Магик-Бич. Вполне возможно, что тебя ищут.

Сорвав доставку террористам четырех термоядерных устройств несколькими часами раньше, я позвонил в отделение ФБР в Санта-Крусе, чтобы сообщить, где в Магик-Бич стоит контейнер Армии спасения для сбора одежды, в котором агенты смогут найти четыре взрывателя. Они знают, что я не участник заговора, но все равно очень хотят со мной поговорить. По мнению ФБР — это танцульки в школе, с которых я могу уйти только с ними.

— Они не знают моего имени, — заверяю я Аннамарию. — И у них нет моей фотографии.

— Они могут сделать хороший фоторобот. Прежде чем ты покажешься в ресторане, Одди, позволь мне узнать, как широко освещается эта история в новостях.

Я вытаскиваю бумажник из кармана.

— У меня есть наличные.

— У меня тоже. — От бумажника она отмахивается. — Чтобы снять номер, хватит.

На ней туфли для прогулок, серые слаксы и мешковатый свитер, который не может утаить ее беременности. Рукава длинные, скрывают первые фаланги пальцев. Выглядит она бездомной.

Люди относятся к ней очень тепло, и есть что-то сверхъестественное в доверии, которое она вызывает у них.

В Магик-Бич Аннамария жила в квартире над гаражом, за которую с нее не брали арендной платы. Она говорит, что люди всегда сами дают все, что ей нужно, хотя она никогда ни о чем не просит. Я могу подтвердить, что это правда. Видел своими глазами.

Она заявляет, что есть типы, которые хотят ее убить, но она их не боится, кем бы они ни были. Пока я могу сказать, что она вообще ничего не боится.

Раньше она спросила, умру ли я ради нее. Я без запинки ответил, что да, и не лукавил.

Я не понимаю ни своей реакции на нее, ни источника ее силы. Она совсем не та, кем выглядит. Она говорит мне, что я уже знаю, кто она такая, и мне нужно только признать за истину знание, которым я обладаю.

Странно. А возможно, и нет.

Давным-давно я узнал, что не являюсь уникумом, обладая шестым чувством, и мир — это место, где загадочного не счесть. Многие люди подсознательно заставляют себя не видеть истинной природы существования, боятся осознания того, что мир — место таинственное и все в нем имеет значение. Несравненно проще жить в мире, где нет ничего, кроме видимости, которая ничего не значит и ничего от тебя не требует.

Я люблю этот удивительный мир, поэтому по природе я оптимист и при первой возможности пытаюсь шутить. Мой друг и наставник Оззи Бун говорит, что жизнерадостность — одно из лучших моих качеств. Однако, хотя и предупреждая, что избыток жизнерадостности может вести к беззаботности, он иногда напоминает мне, что и дерьмо тоже плавает[3].

Но в мои худшие дни, которые случаются редко, однако сегодняшний как раз входит в их число, настроение у меня так резко падает, что я опускаюсь на самое дно, и мне кажется, что именно там мое место. Я даже не хочу искать способ подняться на поверхность. Полагаю, сдаться на милость печали — грех, хотя моя нынешняя печаль — не черная депрессия, а затянувшиеся сгустившиеся сумерки.

Когда Аннамария возвращается и садится за руль, она протягивает мне один из двух ключей.

— Хорошее местечко. Идеально чистое. И еда вкусно пахнет. Называется «Уголок гармонии», потому что принадлежит семье Гармони. Работают тут только родственники. Большой клан, если судить потому, что рассказала мне Холли Гармони. В эту смену она единственная официантка.

Аннамария заводит двигатель «Мерседеса» и едет в гостиницу для автомобилистов, то и дело поглядывая на меня, а я делаю вид, будто этого не замечаю.

Припарковавшись между двух коттеджей, выключив двигатель и фары, она говорит:

— Меланхолия может быть соблазнительной в сочетании с жалостью к себе.

— Я себя не жалею, — заверяю я ее.

— Тогда как ты это называешь? Может, сочувствием к себе?

Я решаю не отвечать.

— Симпатией к себе? — предлагает она. — Состраданием к себе? Соболезнованием к себе?

— Не думал, что тебе нравится кого-то подкалывать.

— Молодой человек, я тебя не подкалываю.

— А как ты это называешь?

— Сострадательным насмехательством.

Ландшафтные лампы в деревьях у коттеджей льют мягкий, прошедший через фильтр листвы, колышущейся под легким ветерком, золотистый свет на лицо Аннамарии и на мое тоже. Ощущение такое, будто на нас проецируется фильм, в котором множество крылатых персонажей.

— Этой ночью я убил пять человек, — напоминаю я ей.

— Было бы лучше, если бы ты не смог противостоять злу и не убил бы ни одного?

Я молчу.

Она настаивает:

— Эти потенциальные массовые убийцы… думаешь, они бы сдались без сопротивления, уступив твоей настоятельной просьбе?

— Разумеется, нет.

— Они собирались обсудить правомерность преступлений, которые намеревались совершить?

— Насмехательство имеет место быть, но я не вижу в нем сострадательности.

Аннамария неумолима.

— Может быть, они соглашались пойти с тобой на телешоу «Суд идет» и позволить судье Джуди решить, имеют они моральное право или нет взорвать термоядерные бомбы в четырех мегаполисах.

— Нет. Они слишком боялись судью Джуди. Я сам боюсь судью Джуди.

— Молодой человек, ты сделал единственное, что мог сделать.

— Да. Хорошо. Но почему я должен той же ночью приезжать из Магик-Бич в «Уголок гармонии»? Слишком много смерти. Какими бы плохими ни были тут люди, как здесь все ни было бы плохо, я не машина-убийца.

Она протягивает мне руку, и я беру ее. Не могу сказать почему, но от прикосновения к ней мое настроение поднимается.

— Может быть, тут не придется никого убивать, — говорит Аннамария.

— Но это нарастает, как снежный ком.

— Что?

— Моя жизнь, эти угрозы, это безумие… несется на меня лавиной.

Перышки мягкого света колышутся не только на ее лице, но и в глазах, когда она сжимает мне руку.

— Чего ты больше всего хочешь, Одди? Какое стремление движет тобой? Стремление отдыхать и ничего не делать? Стремление к спокойной, без стрессов и волнений жизни повара блюд быстрого приготовления или продавца обуви?

— Ты знаешь, что дело не в этом.

— Скажи мне. Я хочу услышать это от тебя.

Я закрываю глаза, и перед моим мысленным взором появляется карточка, которая шестью годами раньше выскочила из машины, установленной в одном из шатров ярмарки и предсказывающей судьбу. Сторми стояла рядом со мной, когда я бросил в щель четвертак.

— Мэм, вам известна надпись на той карточке… «Вам суждено навеки быть вместе».

— А потом она умерла. Но карточку ты сохранил. Продолжая верить, что на карточке написана правда. Ты по-прежнему в это веришь?