Дени Робер - В паутине Матильды

Я даже изменил свой голос, чтобы подчеркнуть это. Матильда подозрительно смотрит на меня. Я вообще, довольно мягок. Впервые в жизни мне набили морду. Знаю, что жив, но не знаю, как проснусь. Конечно, еще более помятым.

Часа через три мадам Безар в домашнем халате приносит мне сырный пудинг. А также мою сумку, найденную в прихожей. Маленький толстяк оставил мне мои бумаги и книгу Трумэна. Еще не все потеряно, хоть он и стащил мои кассеты. Я не пропускаю мадам Безар в квартиру и разговариваю из-за прикрытой двери.

– Я немного не в форме сейчас.

– Вообще, у вас странный вид.

– Знаю, мадам Безар.

– Снова ваш боксер?

– В этот раз их было двое…

Вижу, что она мне не верит. Когда слишком лжешь, всегда сгораешь. А я и так уже обжегся.

Они оставили мне на донышке виски, к которому я не прикасался вот уже три месяца. Залпом выпиваю. Желание писать. Даже сердце колотится. Сажусь. Беру свою чернильную ручку. У меня в голове первая сцена романа. Я хочу описать Эмиля выходящим из завода в день его исчезновения. Беззаботный, в утренней туманной дымке, он за рулем служебной машины, насвистывает модную песенку. Я хочу описать просыпающееся солнце. Я – Эмиль, всем доволен, впереди прекрасный уик-энд. Должен встретиться с женщиной. Романтическая поездка в Эльзас. Я хочу также описать Матильду, ослепленную ненавистью и любовью, которые уже неотделимы от нее. Уставившийся в одну точку взгляд, навязчивая идея насчет 22 июня. Поймать Эмиля, отомстить ему. В голове у меня все это происходит одновременно, первым планом. Как в кино. Совершенно точный образ. Но как только перо приближается к бумаге, все теряет равновесие. Гипс давит на запястье. Чем больше я пытаюсь писать, тем туманнее становится образ. Страница остается пустой. Образы стираются. Я все забыл. Боюсь этого. Я боюсь, что уже никогда не смогу писать.

Ужасный период. Мне так и не удается выкарабкаться. Потеря кассет становится для меня наваждением. Часами смотрю на трупы Джона и Йоко в аквариуме. Никого не хочу видеть. Автоответчик отключен постоянно. Избегаю осуждающего взгляда Матильды. Мой кабинет – эпицентр действий ее астрального окружения. Чувствую себя пойманным. Я похож на голодающего в знак протеста. Устаю все больше. Я как будто покрыт мразью. Похож на большого гадкого червя. Мой мозг – старая измочаленная губка. Я не люблю себя таким. А Матильда подсмеивается над этим. Однажды утром, когда я услышал ее смех за спиной, запустил в нее книгой. Промазал. Страницы с «Холодной кровью» разлетелись.

Пьем чай. Приятное занятие.

Я принес от матери вишневый пирог, он оказался очень вкусным. Попиваем чаек, дуем в чашки, болтаем. Мило улыбается Клэр. Габи в своей красной фуражке просто сияет. Не спускает с нее глаз, трогает за руку, гладит ей шею. Клэр заработала состояние. Плиссированная юбка, лакированные туфельки, маленькие упругие груди. Свежая, милая, кокетливая. Спрашиваю у Клэр, что она собирается делать после возвращения из Парижа. Отвечает: «Ничего». Так и сидим.

Рассказываю Габи историю с сауной. Он убеждает меня, что маленький толстяк имеет столько же оснований сердиться на меня. Больше всего я злюсь из-за кассет. Но, в конце концов, Трумэн написал свою книгу вообще без всяких записей. Гипс мне снимут только через неделю. А пока я еле управляюсь с машиной, которую мне одолжила мать.

Чай остыл. Клэр ушла.

– Кажется, у вас все в порядке, – говорю я.

– Да, все нормально.

Он выждал несколько секунд, а потом изрек:

– Она хочет, чтобы мы поженились…

Мы одни в пустой, тихой квартире. Габи только что спокойно сообщил мне, что Клэр хочет выйти за него замуж. Я не осмеливаюсь повторить. Разглядываю его. Вид у Габи, как у больного коккер-спаниеля. Ждет моей реакции.

Чувствую его смятение. Лена тоже предлагала мне как-то пожениться. Не надо мне было тогда отказываться. Зачем я сказал «нет»? Лена, сейчас я предлагаю тебе выйти за меня замуж. Я согласен даже на венчание в церкви, среди толпы родственников. Хоть в секте Муна в оранжевом одеянии и с бритым черепом.

Габи играет на компьютере, я роюсь в его компакт-дисках и джазовых журналах. У меня нет никакого желания возвращаться к себе. Матильда полностью захватила мою территорию. Чувствую себя коммивояжером без товара.

– Ты случайно не знаешь, где Лена? – спрашиваю из гостиной.

– Наверное, у Мари, – отвечает Габи из кабинета.

Я выскакиваю, как черт из шкатулки с сюрпризом.

– Почему ты так думаешь?

У Габи удивленный вид.

– Я думал, ты в курсе, что они живут вместе.

Сквозь стену проходит каратист с базукой в руках. Его миссия – убить Мари.

– И давно?

– По-моему, с самого начала.

Каратист делает себе харакири.

Мари лгала мне, чтобы я не мешал Лене жить. Набираю ее номер.

– Это ты? – спрашивает Лена.

– Да, – мурлыкает убийца.

Я становлюсь нежным, как ирландский пони. Ах, Лена…

– Зачем звонишь?

– Я? Так просто. Мы уже давно не виделись, правда? Я не знал, что ты вернулась. Мари дома?

– Нет, ушла.

– Что-то ты не очень разговорчива. Не хочешь встретиться?

– Почему? Можно.

– Сегодня вечером?

– Нет, сегодня я занята.

– Со своим гитаристом?

– Нет.

– С другим?

– Нет.

– Хорошо, значит, можешь?

– Я же тебе сказала, что не могу. Завтра в обед, если хочешь.

– Я хочу увидеть тебя прямо сейчас. Я не очень люблю болтать по телефону. Когда заканчивается твое собрание?

– Откуда ты знаешь про собрания?

– Твой гитарист сказал, что ты снова связалась с этими сборищами в соцпартии.

– Странно, что Давид мог сказать тебе это.

– Спроси у него.

– В любом случае, ты всегда все высмеиваешь. Впрочем, мне плевать.

– Ничего я не высмеиваю, просто хочу поговорить с тобой сегодня после собрания.

– Нет.

– Ты уже утомила меня.

– Ну и отстань от меня, раз я тебя утомляю.

– По-моему, Мари на тебя дурно влияет. Говорю это просто для того, чтобы заполнить паузу.

– А мне плевать, что ты думаешь. Если бы не Мари, я не знаю, что бы со мной было. И вообще, оставь меня в покое.

Бросила трубку. Снова набираю номер. Без ответа. Мы опять вдвоем с Габи. Все, что я хотел ей сказать, укладывается в одно слово: «Вернись».

Всего одно слово.

Звоню в офис социалистической партии. Собрание состоится в общежитии молодых рабочих.

– Габи, перед тобой самый искренний сторонник рабочего движения, – радостно сообщаю ему.

Итак, я притопал в общежитие молодых рабочих.

Десяток типов слоняются в холле. Обращаюсь к ним:

– Я хотел бы переговорить с вашим шефом.

– У нас нет шефа, только секретарь ячейки, – отвечает мне лысый бородач в широких синих джинсах.

Он окликает другого типа в точно таких же джинсах. Они похожи, словно братья.

– Роже, тут клиент к тебе.

– Я бы хотел записаться в социалистическую партию, – говорю ему.

Роже смотрит на меня так, будто я сообщил ему, что он выиграл лошадь в лотерею.

– Это не так просто, – отвечает он, почесывая подбородок.

– Почему? Я хочу поддержать ваше движение.

– Вы из какой группировки?

Я не ожидал этого.

– А из какой лучше?

Секретарь ячейки считает, что я просто смеюсь над ним. Он призывает другого деятеля в бархатном костюме.

– Познакомься, это Эрнест Дарришо. Он – генеральный советник, принадлежит к нашему движению и поддерживает линию премьер-министра.

– Ты уверен, что ты не из желтого крыла? Кто тебя послал? – говорит Эрнест, уставившись мне прямо в глаза.

– Он наверняка от Бертье, – предполагает тип с кейсом.

– Успокойтесь, я не знаю никакого Бертье. Я пришел из чистого желания поддержать деятельность президента и премьер-министра. Я готов заплатить членский взнос. Я укреплю ваши ряды.

Выпячиваю грудь и достаю чековую книжку. Изображаю самую приветливую улыбку на своей физиономии.

– В любом случае, сегодняшнее собрание не представляет для тебя никакого интереса. Мы будем ставить на голосование вопрос о съезде. Приходи завтра, – говорит Марсель.

Эрнест что-то шепчет ему на ухо. И Марсель вдруг меняет свое мнение:

– Учти, если ты действительно хочешь участвовать и поддерживать наше движение, ты должен заплатить триста франков – это вступительный взнос. Где ты работаешь?

– Я безработный. А к какому течению вы принадлежите?

– Течение С. Мы сейчас в контрах с интриганами Бертье, – доверительно сообщил мне Эрнест, похлопывая меня по плечу.

Так я вступил в социалистическую партию.

Все устраиваются за столом. Жду Лену. Ровно в девять часов Марсель берет слово. Нас четырнадцать человек, двенадцать мужчин и две студентки социологического факультета. Марсель объявляет:

– Прежде чем открыть собрание, я должен вам представить нашего новичка. Он выбрал наше течение, и пусть сам объяснит, почему он это сделал.

Вот этого я не ожидал. Улыбаюсь. Кашляю. С чего начать? Смотрю, как они разглядывают меня. Медленно поднимаюсь. Жмурюсь от яркого неонового света ламп. Марсель нетерпеливо смотрит на меня. Пожелтевший холодильник, наверняка заполненный до отказа пивными бутылками, урчит, как старый локомотив.