Яна Левская - За тёмными окнами

– Как у тебя всё сложно, – всплеснула руками Инге. – Пока дракон был в отъезде, ты сочинила себе из него принца. Но вот принц является во плоти, показывает зубы – ради тебя, между прочим – и ты мигом пририсовываешь ему обратно драконью голову.

– Мне прикатить к нему и отдаться прямо на больничной койке теперь?! – Фрэя грохнула кофемолкой по столу и отошла к окну, обхватывая себя за плечи.

Скрипнул стул – Инге встала – и возле плиты началась какая-то возня.

– Сколько сыпать? – деловым тоном осведомилась Сёренсен.

Фрэя, переборов себя, подошла и оттеснила подругу, вынимая из её рук открытую кофемолку и ложку.

– Кофе в этом доме варю я, – отрезала она.

Инге примирительно подняла руки, отступая.

– Всё-всё. Не прекословлю, мастер десятого дана… Но ты всё-таки несправедлива к Лиаму. И психуешь из-за ничего.

– Психую? – Фрэя ощетинилась, но снова пересилила желание поругаться. – Хорошо – психую. Он мне нравится. И он меня пугает. А оттого, что не могу свести страхи на нет и счастливо витать в состоянии «нравится» – я психую.

Инге кивнула, принимая к сведению, и вернулась на своё место за столом.

Отсутствие нравоучений с провокационными выкладками, тишина и умиротворяющий процесс приготовления кофе подействовали – Фрэя успокоилась, и ей стало совестно за резкость. Поставив перед Инге тёплую чашку с идеально сваренным, скрытым светло-коричневой пенкой напитком, Кьёр шепнула:

– Прости.

– Уже, – хмыкнула та и потянула носом аромат, выдыхая с явным наслаждением. – Я была у Йенса. Он передал готовые фотографии. Желаешь взглянуть?

– Конечно.

Фрэя сходила за лэптопом и подсела к Инге, пока та подключала флэш-карту.

– Как он?

– Плохо, – пальцы Инге, касавшиеся тачпада, дрогнули. – У него шрам на лбу в виде пентаграммы. Что думаешь, как он? С порога мне сказал: «Тебе пора сменить стиль, если не хочешь вот такое», – и чёлку в сторону отвёл… А вот и мы. Йенс, как всегда, на высоте.

Фрэя с поникшим энтузиазмом рассматривала фотографии. Если бы не знала, где и как они сняты, решила бы, что это студийные, обработанные крутейшими программами кадры. Интерьеры заброшенной, но вполне себе прозаичной текстильной фабрики было не узнать – она превратилась в потусторонний мир.

Очередной снимок ударил под дых. В бледном, туго спелёнутом чёрной тканью существе, Фрэя узнала себя. Худое тело изогнулось некрасиво, пугающе, а глаза смотрели с таким отчаянием, что у неё запекло под веками.

– Она прекрасна, – констатировала Инге.

Кьёр смолчала, чтобы не обижать подругу, стоявшую за Йенса горой. Ничего ужаснее этой фотографии она не видела. Безжалостный гений словно бы выдернул из тела саму её душу и ткнул в лицо – смотри! К дьяволу такие откровения. Фрэя нажала стрелку, переходя к следующему кадру и прикрыла глаза. Снова она. Скорченная, запутавшаяся, сбитая на землю в тени прядильного станка, от которого тянутся к её телу толстые шерстяные нити. Следующая фотография – гусеница-Кьёр. Следующая – новая поза, новый фон, а чёрная куколка с открытым лицом всё та же.

Их оказалось восемь. Восемь вспышек вытянутой из тела чистой агонии… В тот вечер, когда они отбирали удачные кадры после фотосессии, Фрэя ушла раньше остальных и этого кошмара не увидела. Лучше бы не увидела никогда.

Подогретые картинками, её нервы плавились и шипели. В тело возвращалась дрожь. Инге, ничего не замечая, пролистала альбом до конца и, довольная, скопировала на лэптоп Фрэи всю папку.

– Можно ещё кофе? Ты варишь его, как не варит никто.

– Да, – облегчённо вздохнула Кьёр, поднимаясь.

Она почти успокоилась, колдуя над турками и вспоминая, как папа учил её делать «вкуснейший в мире кофе», когда из-за спины донеслось расстроенное:

– О, нет.

Инге сидела перед компьютером, поставив руку на локоть и прикрыв глаза ладонью.

– Начали пропадать дети, – сдавленно произнесла Сёренсен и захлопнула крышку лэптопа.

Фрэя нахмурилась.

– Это не жёлтая ли пресса трубит?

– Нет, к сожалению. Вчера в газетах напечатали официальное заявление полиции о ритуальных убийствах и о первых обнаруженных жертвах. А сегодня комиссар города сообщил журналистам, что дела трёх пропавших за прошлую неделю детей перевели в региональную прокуратуру, где уже собраны предыдущие двенадцать дел о взрослых. То есть, их объединили.

Инге подняла глаза на Фрэю.

– Не дай бог всех найдут в том же виде…

У Кьёр перехватило дыхание – вспомнился кадр на смартфоне Сёренсен – она отвернулась и выдавила:

– Не надо. Пожалуйста.

В наступившей тишине раздался приглушённый стук входной двери. Через минуту заскрипела деревянная лестница. Фрэя закусила губы, прислушиваясь – Хедегор вернулся.

Лиама выписали спустя всего сутки после того, как ему прилетело в челюсть. Обколотый лекарствами и витаминами, он вышел за ворота больничного комплекса под руку с Агнете, до сих пор не веря, что всё обошлось в прямом смысле малой кровью. Сестра привезла его домой и пробыла в гостях до одиннадцати. Когда она ушла, Лиам упал на расстеленную кровать, как был – в пижамных штанах и футболке, в которых вчера помчался спасать Кьёр.

Старательно отгоняя от себя воспоминания об эпичном мордобое, Хедегор попытался заместить их какими-нибудь другими образами, но в голову не шло ничего, кроме раскатывающихся по мостовой апельсинов и сдавленного мычания Фрэи в грязный бородатый рот, накрывший её губы. От этой сцены злость перехватывала горло. Какой-то проходимец вот так просто, силой взял то, что для Лиама оставалось и, вероятно, так и останется недосягаемо. Сколько раз он уже приходил к одному и тому же выводу: верить надеждам – гиблое дело. Но вот же, размечтался, дурак, о новой жизни после операции. Нет. Даже начинать не стоило. И не важно, что там привиделось однажды во взгляде Кьёр. Реальность заключалась в том, что чердак у кое-кого поехал и возврату, судя по всему, не подлежал.

Покусать наркомана! Господи…

Лиама начал разбирать смех, прорвавшийся нелепым фырканьем. Хедегор многое бы отдал, чтобы отмотать обратно этот эпизод. Хорошо, что в памяти случился провал на самом интересном – без подробностей было даже лучше.

В тишине вдруг затилинькал квартирный звонок.

Хедегор сел в кровати и подтянул к себе смартфон, валявшийся на одеяле. Без четверти полночь. Поздновато для гостей. И в целом, странно, учитывая, что к нему ни поздно, ни рано, ни вовремя – без предупреждения гости не ходят. Лиам решил, что Агнете вернулась, и, встревоженный, соскочил с кровати.

Мельком посмотрев в глазок, он выпрямился и мотнул головой, подумав грешным делом, что ему чудится. От двери, не дождавшись, отходила Кьёр.

«Пусть идёт», – твёрдо решил Лиам, но пальцы уже повернули ключ.

– Фрэя, – окликнул он.

Девушка вздрогнула и оглянулась.

– Вы не спите…

Хедегор открыл рот, чтобы ответить, но проглотил слова. Под левым глазом соседки красовался лиловый кровоподтёк, а скулу расцветило рябое пятно сине-зелёного оттенка. Смотреть было больно и жалко. Сама Фрэя во все глаза уставилась на Лиама, и он вспомнил, что выглядит куда хуже неё.

– Привет, вождь На'ви, – пробормотала соседка.

Лиам сморгнул и тихо рассмеялся, качая головой.

– Здравствуй, соплеменница. Как ты?

Фрэя пожала плечом.

– Вам досталось сильнее.

– Давай без «вы». Я не настолько стар, – Лиам прищурился и просто объяснил: – У меня гемофилия – любые синяки выглядят страшно.

Из глаз Фрэи мигом пропали искры веселья. Теперь она смотрела обеспокоенно – видно, поняла, чем на самом деле рисковал Хедегор, сунувшись в драку.

– Спасибо, что вступился, – Кьёр опустила глаза. – Я, конечно, предпочла бы, чтоб ты этого не видел, но…

– Перестань, – Лиам оборвал её, не желая возвращаться к тому, что заставило его вмешаться. Он переступил порог и протянул руку, осторожно коснувшись пальцами мягкой щеки. Фрэя, кажется, задержала дыхание, следя за ним слегка округлившимися глазами. – Дай посмотрю.

Вблизи синяк под глазом выглядел настораживающе.

– У меня есть мазь. Одолжить?

Фрэя кивнула.

Хедегор сходил за лекарством, а когда вернулся, увидел соседку уже у себя в коридоре. Она выглядела спокойной и будто бы даже довольной чем-то. Водила пальцами по кованым деталям настенного гардероба, а завидев Лиама, опустила руку, смирно ожидая, что он ей выдаст.

Он протянул мазь с арникой и подшутил:

– Сама разберёшься или показать?

– Сама. Спасибо, – Фрэя улыбнулась и ни с того ни с сего спросила: – Ты художник?

Хедегор сначала растерялся, но потом понял, откуда такие выводы, и помрачнел.

– Нет. Я реставратор.

Кьёр уткнулась взглядом в тюбик с мазью и, краснея на глазах, заговорила:

– Я знаю, ты сразу заметил. Прости, что влезла в твои вещи. Я не удержалась. У тебя дома слишком интересно, чтобы удержаться… Боже мой, что я несу? – прошептала она, заливаясь краской до самых ушей и отворачиваясь.