Яна Левская - За тёмными окнами

– Фрэя? Что ты де…

– Молчи, – перебила она и мягко обратилась к смотревшему на неё во все глаза ребёнку: – Малыш, ты знаешь этого дядю?

– Нет.

– Фрэя, опусти лук, – напряжённо и успокаивающе, как говорят с психами, произнёс Лиам.

Она посмотрела на него и задала вопрос:

– Зачем ты приходил сегодня утром и стоял перед моей дверью? Полтора часа.

Хедегор вскинул брови:

– Что? Я не… – и тут взгляд его начал меняться: от испуга, к пониманию и смятению. Едва слышно, севшим голосом он выдавил: – Полтора часа?

У Фрэи запекло глаза от выступивших слёз. Сейчас, когда она поняла, что Лиам не удивлён тем, что не помнит целые часы, выпавшие из его дня, ей стало по-настоящему страшно.

– Что я сказала Хольсту? Следователю, – голос дрожал, к горлу подступал бессильный плач. – Ты спрашивал меня тогда, у канала. Что я тебе ответила?

– Фрэя, – Лиам произнёс её имя с таким сожалением и отчаянием, что Кьёр и без продолжения поняла, каков будет ответ. – Я не знаю, – прошептал он.

Вот всё и встало на свои места. Жизнь полна дрянных ситуаций, и какао от них уже не помогает.

– Отпусти ребёнка, Хедегор, – приказала Фрэя.

– Я всего лишь хотел позвонить. Он поте…

– Отпусти сейчас же!

Малыш испугался крика и заревел навзрыд, Лиам дёрнулся к нему, подхватывая под мышки – и тетива сорвалась с пальцев Фрэи.

Стрела ударила в правый бок под рёбра, прошила ткань. Лиам охнул и в ужасе уставился на древко с жёлтым оперением. Он отпустил мальчика, ища рукой опору. Взгляд метнулся к Фрэе, губы зашевелились, но Кьёр не расслышала, что он сказал и сказал ли. Ребёнок, увидев проступающую на одежде кровь, перешёл на ультразвук. Хедегор начал медленно оседать на ступени.

Фрэя, пытаясь остановить плывущие стены, зажмурилась. Неутихающий крик бил по ушам, мешал думать. Распахнув глаза, она протянула руку к малышу, уговаривая его подойти и не плакать больше, но тот развернулся и, припадая на одну ногу, бросился вниз по лестнице.

Пред ней остался один Хедегор. Он сидел, прислонившись к стене, и зажимал рану ладонями. Ткань быстро темнела, пятно выползало из-под рук.

Кьёр сделала шаг, затем ещё один. И ещё… Опустилась на ступени напротив, положила лук – и он, клацая по мрамору, съехал вниз. Лиам поднял взгляд. Фрэе показалось, он собирается что-то сказать, и она поспешила остановить его:

– Дыши. Пожалуйста, просто дыши.

Лиам, коснувшись затылком стены, затих.

Фрэя сидела и смотрела, глотая слёзы, в глаза, обрамлённые белыми ресницами, где смешались сожаление и страх. Вдалеке зарождался вой сирен, накатывал волнами. Подбирался ближе. Ближе.

Лиам искривил рот и беззвучно шевельнул губами:

«Прости».

Ветер, срывая с деревьев сирени пожелтевшие цветы, засыпал ими подоконник. Из зарешёченного узкого окна виднелся кусочек двора с бетонными скамейками в центре. Фрэя отвернулась и легла на койку лицом к стене, чтобы свет неонового фонаря не бил в глаза.

Прошло всего две недели, а на завтра уже был назначен суд. Семья Лиама отвесила пинки каждому, до кого дотянулась, чтобы дело мчалось на всех парах. Фрэя случайно встретилась с Хедегорами в коридоре после одного из допросов, когда её отводили обратно в камеру предварительного заключения. Если бы давление откровенных взглядов затянулось хоть на минуту, судить стало бы некого – Кьёр умерла бы на месте.

Эйнар Хольст держался с обвиняемой отчуждённо. Во время первого допроса он уделял её словам не больше внимания, чем писку блохи. Методично требовал отвечать на вопросы по существу и записывал в протокол сжатую вытяжку из прозвучавших ответов. На втором допросе Фрэя уже не пыталась оправдываться. На третьем, во время очной ставки с сестрой Лиама – вообще молчала.

Спустя неделю, она уже сама не верила в обоснованность своих мотивов и не хотела защищаться. Когда Инге предложила оплатить ей частного адвоката, Фрэя отказалась. Суд назначил для неё государственного, которому было плевать на свою подзащитную, как, впрочем, уже и ей самой на себя. Хотя одно доброе дело для Фрэи он всё же сделал, сам этого даже не поняв – сообщил, что Лиам Хедегор вышел из комы, и его состояние стабилизировалось. Большего Фрэе знать и не нужно было.

Впервые за две недели она сомкнула веки и уснула без тянущей боли где-то в глубине тела – то ли за сердцем, то ли в отдалённом уголке самой души.

Родители просидели вчера у Лиама в палате весь день, стоило только доктору разрешить посещения. А сегодня у него «гостила» Агнете.

Рассудив, что касаться этой темы в присутствии матери не стоит, Хедегор решил разузнать у сестры. Терпеливо выслушав изъявления радостей, надежд и планов, Лиам поймал минуту и задал вопрос:

– Что там с лучницей, Агни?

Сестра поджала губы и сердито высказалась:

– Получит твоя лучница. Срок.

Лиам прищурился, но говорить ничего не стал.

Агнете вдруг встрепенулась и взволнованно воскликнула:

– Ольсена нашли же!

Хедегор впился в неё настороженным взглядом, и сестра принялась рассказывать:

– Ты пропустил много новостей. В газетах неделю назад напечатали. Нашлись ещё пять человек из пропавших, и эти трое деток – тоже. Дети живые, слава богу, а вот остальных выловили у доков. Подводным течением к сваям прибило мешки с расчленёнными телами. Среди них опознали и Ольсена.

Агнете, распереживавшись, умолкла, но вскоре продолжила:

– Дело раскрыли. Хирург из клиники, где работал Оливер, вёл чёрную торговлю органами. Он выбирал жертв из пациентов, делал в больнице все необходимые обследования и тесты, а потом с помощью сообщников «добывал» донора и проводил операцию в оборудованном фургоне. Первые тела постарались выдать за жертв сатанинского обряда, а остальных начали… Ну, ты понял. Так вот Ольсен, видимо, что-то заподозрил. Они были знакомы с этим хирургом. И последний, кому Оливер звонил в тот вечер, был он! – вот этот урод. И хоть он сам всё отрицает, но это ясно, как божий день – преступник просто убрал свидетеля. У Ольсена единственного сохранились все органы, да и тело – видно было – расчленяли впопыхах. Потому что не по плану. Вот такие ужасы…

Агнете прерывисто вздохнула.

Лиам смотрел не мигая, осмысливая услышанное.

– М-гм, – издал он наконец, отводя взгляд.

Несколько минут просидели в молчании. Агнете выглядела глубоко задумавшейся, несколько раз хмурилась и качала головой. Лиам лежал, прикрыв глаза.

– Я устал, Агни.

Сестра опомнилась и поднялась.

– Конечно. Отдыхай. Я завтра заеду. Привезти чего-нибудь?

– Апельсинов.

Агнете улыбнулась и, кивнув, вышла.

Хедегор сел в кровати, осмотрел трубки и электроды, облепившие тело, избавился от лишних, оставив необходимые, подтянул к себе стойку с капельницей и направился к умывальнику.

Уперевшись руками в столешницу, он посмотрел в зеркало и медленно выпустил на лицо широкую улыбку. Отражение, однако, не разделяло радости, продолжая хмуриться.

– Когда это случилось? – спросил уставший голос за ухом.

– Когда ты, прибрав на лестнице, двинул спать. Ольсен прикатил и начал трезвонить в дверь. Хотел куда-то нас везти. Я сказал, что не буду спускаться. И тогда он поднялся ко мне сам…

– Фрэе стоило стрелять тебе в шею.

– Вот уж точно. Но поезд уехал, – Хедегор усмехнулся, отворачиваясь, и рыкнул: – Сгинь.

На что голос в затылке неожиданно зло прошипел:

– Не дождёшься.

Лиам остановился. Ухмылка поблекла. Раздражённо дёрнув губой, он прошептал:

– Я умею ждать, – и услышал яростное: «Я тоже, сволочь. Я – тоже».

(перевод авт.)

Конец

5.09.2015 – 27.01.2016

Дом на Ved Stranden 10, где происходят события, существует в реальности. На первом этаже располагается одноименный винный ресторан «Ved Stranden 10» Vinhandel og Bar.

«Hjerteligt Velkommen» – Добро пожаловать. Дословно: «Сердечно пожаловать».

«Свободный город Христиания – частично самоуправляемое, неофициальное «государство внутри государства». Находится в районе Кристиансхавн Копенгагена.

Реставратор-переплётчик специализируется на работе с книгами. Реставратор-листовик занимается картами, гравюрами, литографиями.

«Портулан (или портолан) – морская карта эпохи Возрождения, от конца XIII до XVI века.

Эритроцитная масса – компонент крови, который получают из цельной крови путём отделения плазмы.

Альбинизм – врождённое отсутствие пигмента меланина. Гемофилия (один из видов геморрагического диатеза) – нарушение свёртываемости крови. Сочетание альбинизма и геморрагического диатеза называют синдромом Германски-Пудлака. Болезнь Гюнтера (эритропоэтическая порфирия) – врождённое заболевание, передающееся, если оба родителя являются носителями мутировавшего гена. Нарушение кроветворного процесса приводит к тому, что в крови накапливаются промежуточные продукты синтеза гемоглобина, которые под воздействием ультрафиолета превращаются в порфирины. Вступая в химическую реакцию с кислородом, порфирины образуют активные радикалы, повреждающие клетки кожи. Ожог может возникнуть даже при проникновении солнечного света через тонкую одежду. Воспаления повреждают хрящи – нос и уши, невероятно уродуя человека. В некоторых случаях болезнь проявляется так же и в нервно-психических расстройствах.