Джи Майк - Марионетки

— Деньги на базу, — скомандовал Шарк сидящему на переднем сидении пассажиру.

Вера перевела фразу на английский. Пассажир казался заторможенным, как и трое предыдущих. Прошло не меньше минуты, пока смысл фразы дошёл до него, и он выдал ответ:

— Я хотел бы убедиться, что оговоренная сумма переведена на мой счёт.

— Нет проблемов, — осклабился Шарк после того, как Вера перевела просьбу на русский. — Поляк, гони к банкомату, покажем лоху его деньги.

Через пять минут «Кадиллак» остановился у банкомата. Шарк с пассажиром вышли, и пару минут спустя в машину вернулся один главарь. В руке он держал переданный пассажиром кейс.

— Всё ништяк, — открыв крышку кейса и быстро осмотрев содержимое, каркнул Шарк. — Давай, Поляк, гони в стойло.

— А хвост, похоже, отвалился, — минуту спустя сказал Поляк, глядя в зеркало заднего вида. — А может, и не было его, хвоста, почудилось.

— В деле марионеток не всё так очевидно, как нам казалось, — открыл очередное совещание Гриввз. Вся четвёрка сидела за угловым столиком небольшого придорожного кафе. — Давай в подробностях, сынок, — повернулся он к Алабаме.

— Номер четыре — некто Хосе Оливейра, тридцать семь лет. Биография — копия предыдущих трёх. Выиграл позавчера два с половиной миллиона. Деньги передал Шаркову. Передача зафиксирована в банкомате Первого Бостонского, после чего Оливейра вернулся домой на такси. Сутки безвылазно провёл в своей квартире. За ней велось постоянное наблюдение, туда никто не входил. Сегодня в пять утра Оливейра набрал девятьсот одиннадцать и вызвал машину неотложной помощи. В пять пятнадцать его вынесли на носилках, в пять двадцать семь доставили в больницу Франклина. Ещё через десять минут он скончался, прямо в приёмном покое. Диагноза пока нет, но предварительный готов — разрыв аневризмы головного мозга. И можно с уверенностью утверждать, что Шарков с компанией к смерти Оливейры прямого отношения не имеет.

— А заставить принять яд его не могли? — спросил Трубецкой.

— Я задал этот вопрос своему другу, он врач, двадцать лет практики. Утверждает, что препарат, способный целенаправленно вызвать разрыв аневризмы, науке неизвестен.

— Мистика какая-то, — протянул Князь. — Если предположить, что Шарков непричастен и к предыдущим смертям, то получается, будто на этих людях лежит проклятие. А ведь судя по всему, он действительно непричастен, иначе не чувствовал бы себя настолько вольготно и удрал бы из города уже после первой, ну, пусть после второй акции.

— Мистика, вот как, — проговорил Гриввз. — Ты веришь в мистику, Князь?

— Нет, не верю. Думаю, что объяснение смертям фигурантов есть, и оно вполне материально. Только вот, — Трубецкой повернулся к Лерою, — не боитесь, мистер Джонсон?

— Я ничего не боюсь, — осклабился Мазафака, — а уж факаных ведьм, колдунов и чертей меньше всего.

— Ты вот что, сынок, — Гриввз смерил Лероя взглядом. — Если они на тебя выйдут, бояться ты у меня будешь. Играть не пойдёшь, узнаешь, сколько сумеешь, и соскочишь. И только так, тебе понятно?

— Понятно, босс, я вообще понятливый. Только не родился ещё на свете факаный бастард, которому удастся меня запугать. Я думал, вы это знаете, босс.

— Знаю, — вздохнул Гриввз, — и, тем не менее, на игру ты не пойдёшь. Ни под каким видом. Всё про это. Что у нас по Шаркову и остальным?

— Вот фотографии, — Алабама пустил по кругу стопку карточек. — Выполнены дальней съёмкой. Здесь все четверо, и рожи, доложу я вам, отвратительные. По крайней мере, у двоих.

— Давай коротко по каждому, — распорядился Гриввз.

— Хорошо. Информацию от коллег из России я получил. Вот это сам Шарков, кличка — Шарк, он, видимо, главный. Отсидел три срока, последний — восемь лет за вооружённый грабёж. В криминальной среде пользуется авторитетом. Последние годы был доверенным лицом некоего Хана, ещё большего авторитета, таких там называют ворами в законе. Возможно, этот Хан за ним и стоит. Шарк — игрок, в Москве был постоянным посетителем нескольких казино, играл по-крупному. Мой московский коллега предупреждает, что Шарков неглуп и очень опасен.

— Этот мазафака? — издевательски спросил Лерой и рассмеялся. — Это он очень опасен? Ты перепутал, браза — очень опасен я, а он так — мелкая факаная уголовная задница.

— Хорошо, не отвлекайтесь, — проворчал Гриввз, — давай, что там по следующему?

— Георгий Полянский, он же Жора Поляк, тоже из уголовников. Но Шарку не чета — в России таких называют шестёрками. По слухам, классный водитель, больше про него ничего не известно.

— Ладно, что насчёт остальных?

— Об этих совсем мало, только то, что удалось узнать по официальным каналам. Дамочку зовут Вера Титова, ей двадцать три года, с уголовщиной вроде бы не связана. Судя по всему, её используют в качестве переводчицы.

— Красивая, — задумчиво сказал Трубецкой. — Или, скорее, интересная. Одухотворённое лицо, словно с портрета конца девятнадцатого века. Таких в своё время называли тургеневскими девушками. Впрочем, внешность обманчива, особенно на фотографиях. Вполне возможно, что это та ещё штучка. И даже вероятно. Но бог с ней, господа, а вот это что за пугало такое музейное?

— Его зовут Геннадий Клейман, — сказал Алабама, — пятьдесят восемь лет, хотя внешность тянет на все восемьдесят. Больше про него ничего не известно, но очень похоже, что мозговой центр компании — именно он. Выглядит как свихнувшийся профессор из плохенького фантастического романа.

Шарк проснулся с первыми лучами солнца, пару секунд полежал, расслабившись, затем пружинисто вскочил и отправился в ванную. Он находился в отличной физической форме, которую умело поддерживал. Вчера они крепко врезали с Поляком по поводу удачной операции, и Шарка всё ещё немного мутило. Контрастный душ выбил из организма похмельное недомогание. Шарк докрасна растёрся суровым полотенцем, оделся и двинулся будить Поляка. Жора с надрывом и присвистом храпел, зарывшись нечёсаной башкой в подушку. Накануне, перед тем, как отправиться спать, Поляк в который раз попытался обратать Верку. Дело как всегда закончилось ничем, если не считать зуботычины, которой Шарк вынужден был наградить распоясавшегося подельника.

«Верку придётся мочить, — в который раз подумал Шарк. — Жаль, девка неплохая, и с работой справляется отлично, и истерик не закатывает, как многие другие, окажись они на её месте. Что ж, девка сама виновата, погналась за длинным рублём и влезла, куда таким, как она, дорога заказана».

Шарк вздохнул. Он не любил бессмысленных убийств и всегда старался обойтись без крови там, где это возможно. В случае с Веркой, к сожалению, без крови не обойдёшься, иного способа заставить её держать язык за зубами нет. Шарк подошёл к Поляку и, примерившись, от души отвесил тому пинка. Жора охнул во сне и в следующий момент скатился с кровати, держась за задницу.

— Ты что? — обиженно взвыл Поляк, стоя на четвереньках и снизу вверх по-собачьи глядя Шарку в глаза. — Сдурел?

— Ладно, извини, — Шарк дружелюбно похлопал Жору по плечу. — Храпишь ты больно паскудно. Давай, вставай, дела делать надо. Что там по следующему лоху?

— Хороший лох, быковатый, даром что черножопый, — по-прежнему сидя на четвереньках и потирая задницу, сказал Поляк. — Здоровый, правда, бычара, рожа жуткая, как на протоколе.

— У тебя, можно подумать, лучше, — проворчал Шарк. — Ладно, давай, надевай шмотки. Пожрёшь, оклемаешься — буди девку, пусть звонит лоху. Назначьте ему на завтра, часов на одиннадцать.

— А ты не думаешь, что пора когти рвать, Шарк? — спросил Поляк. — Стрёмно мне что-то. Денег мы хороших срубили, самое время отваливать, пока за жопу не взяли.

— Отваливать капитально надо, — буркнул Шарк. — Так, чтобы следов за собой не оставить. Отвалим, не бзди. Но пока ещё рано. Два-три прорыва ещё сделаем, и тогда…

— А если раньше повяжут?

— Ну, повяжут, большое дело, — презрительно сплюнул Шарк. — Сутки подержат и отпустят. Дел на нас нет, а за одни подозрения на нары не сажают. Ни у нас, ни здесь. Так что двигай, пан Жорик, шевели копытами.

Геннадия Клеймана Шарк и Поляк величали старым ослом. Иногда Шарк проявлял признаки остроумия, и тогда осёл заменялся на гада, сволочь и мудака. Поляк всякий раз ржал, видимо, слово «мудак» казалось ему необычайно весёлым. Вера же всегда обращалась по отчеству. Ей нравился неприхотливый, тихий и доброжелательный Геннадий Ильич, когда у него наступали периоды просветления. Правда, большую часть времени Клейман проводил в прострации и сидел, уставившись в одну точку, неразборчиво бормоча и пуская слюни. Тогда Вере приходилось брать на себя функции медсестры и ухаживать за стариком. Также в её обязанности входило разыскивать и покупать самые неожиданные предметы из списков, составляемых Клейманом, когда у него наступали прояснения. Получив такой список в первый раз, девушка крайне удивилась наличию в нём таких вещей, как ловушки для тараканов, противозачаточные пилюли и немолотые кофейные зёрна.