Ли Чайлд - Без следа (сокращ.)

— Нам все равно, — пожал плечами Спрингфилд. — Когда вы вернетесь, нас здесь уже не будет.

Я пошел в тот же магазин на Бродвее, где покупал рубашку перед рандеву с Элспет Сэнсом. Там я нашел все, кроме носков и обуви. Черные джинсы, черную футболку и черную ветровку на молнии, топорщившуюся на животе пузырем.

Идеально — если Спрингфилд понял намек.

Я переоделся в примерочной, выбросил старые вещи и заплатил продавцу пятьдесят девять долларов. После чего отправился в обувной. Там я взял пару черных ботинок — высоких, крепких и на шнурках — и пару черных носков. Еще около сотни баксов.

Вечер уже окутывал город темным покровом, когда я вернулся в гостиницу. Я поднялся в номер, сел на кровать и стал ждать.

Я ждал около четырех часов. Я думал, что жду Спрингфилда. Но оказалось, что ждал я Терезу Ли.

Ли постучала, когда до полуночи оставалось восемь минут. В руке у нее была черная спортивная сумка. Нейлон-баллистик. По тому, как сумка оттягивала ей руку, я сделал вывод, что внутри что-то тяжелое.

— Ты в порядке? — спросила Ли, ставя сумку на пол.

— А ты?

Она кивнула:

— Мы все снова на работе. Как будто ничего не произошло.

— Что в сумке?

— Понятия не имею. Какой-то мужчина доставил ее в участок.

— Спрингфилд?

— Нет, он назвался Браунингом. Он передал сумку мне, сказав, что ради предотвращения преступления я должна гарантировать, что она ни в коем случае не попадет к тебе.

— Но ты все равно ее принесла?

— Я ее охраняю. Так надежнее.

— Конечно.

Ли присела на кровать. В ярде от меня. А может, и ближе.

— Мы обыскали те три старых особняка на 58-й.

— Это Спрингфилд сообщил вам о них?

— Он сказал, что его зовут Браунинг. Наш спецназ устроил облаву пару часов назад. Хоцев там нет.

— Знаю.

— Они были там, но успели уйти.

— Знаю.

— Откуда?

— Хоцы сдали Леонида с подельником. Следовательно, они перебрались в другое место, о котором эти двое не знают.

Она посмотрела на меня:

— Ты найдешь их?

— Как у них с наличными?

— Мы не можем их отследить. Они перестали пользоваться кредитками и банкоматами шесть дней назад.

— Что еще предпринимает ваш отдел по противодействию терроризму?

— Розыск, — ответила Ли. — Совместно с ФБР и Минобороны. Улицы патрулируют шестьсот сотрудников.

— Круто.

— Говорят, все это связано с каким-то файлом, пропавшим из Пентагона. Записанным на флешку.

— Вроде того.

— Ты знаешь, где флешка?

— Почти.

— Так иди и возьми ее. А Хоцами пусть занимаются те, кому это положено.

Я промолчал. Ли поняла, что меня не переубедишь.

— Когда планируешь приступить? — спросила она.

— Через два часа. Плюс еще два, чтобы отыскать их. И атаковать в четыре утра. Мое любимое время. То, чему мы научились у русских. Самый лучший момент, чтобы застать врага врасплох.

— Пропавший файл имеет отношение к Сэнсому?

— Отчасти.

— Он знает, что файл у тебя?

— У меня его нет. Пока. Но я знаю, где он.

— А Сэнсом об этом знает?

Я молча кивнул.

— Значит, ты заключил с ним сделку, — сказала Тереза Ли. — Он вытаскивает нас с Догерти и Джейкобом Марком, а ты приводишь его к пропавшему файлу.

— Вообще-то идеей было вытащить из дерьма меня.

— Похоже, для тебя номер не сработал. У федералов ты по-прежнему на крючке.

— Зато сработал с Управлением полиции Нью-Йорка.

— Так же, как и для нас троих. Спасибо, Ричер.

— Пожалуйста.

— Как Хоцы планируют выбраться из страны?

— Не думаю, что это входит в их планы. Слишком поздно. Поезд ушел пару дней назад. Сейчас у них всего один путь — довести дело до конца. Победа или смерть.

— Пойти на верную гибель?

— То, что они умеют лучше всего.

Тереза Ли встала с кровати. Она сказала, чтобы я звонил ей в любое время, когда мне понадобится ее помощь, и, пожелав удачи, вышла из номера. Черная сумка осталась на полу рядом с ванной.

Я приподнял сумку, прикинул вес. Фунтов восемь, не меньше. Я перенес сумку на кровать, расстегнул молнию.

Первым, что я увидел, была картонная папка.

Двадцать один лист компьютерных распечаток. Иммиграционные бланки. Две женщины, девятнадцать мужчин. Все — граждане Туркменистана. Все въехали в США из Таджикистана три месяца назад. На каждом бланке — цифровое фото и отпечатки пальцев. Фотографии были цветными. Я без труда узнал Светлану и Лилю Хоц. И Леонида с его подельником. Остальных семнадцать я видел в первый раз. На четырех уже стояла пометка «Выбыл». Я выбросил их бланки в ведро и разложил на кровати оставшиеся тринадцать.

Все тринадцать лиц выглядели усталыми. Невысокие, судя по направлению взгляда в объектив, жилистые, ближневосточный тип, сплошь кости, мышцы и жилы. Я всматривался, изучая каждого, с номера один по номер тринадцать, пока их лица не впечатались в мою память.

Затем я вернулся к сумке.

Как минимум, я рассчитывал на сносный пистолет. Как максимум — на короткий ПП. Я не зря намекнул Спрингфилду насчет мешковатой куртки. Я надеялся, он поймет.

Он понял. Более чем. И превзошел все мои ожидания.

Он дал мне пистолет-пулемет с глушителем. Немецкий «Хекклер и Кох МП-5СД». Укороченная модификация классического МП-5. Без приклада. Пистолетная ручка, спуск, изогнутый магазин на тридцать патронов и шестидюймовый ствол с двухкамерным глушителем. Калибр девять миллиметров, быстрый, точный и тихий. Просто класс! ПП был с черным нейлоновым ремнем, предусмотрительно подтянутым почти на минимум.

С левой стороны ПП находилось комбинированное приспособление — предохранитель и переключатель режимов стрельбы. Белая точка — предохранитель, один маленький белый шаблон в форме пули — для стрельбы одиночными, три пули — для очередей по три выстрела и длинная цепочка маленьких белых пулек — для автоматического огня. Я перевел фиксатор в режим очередей по три выстрела. Мой любимый.

Я положил оружие на кровать.

Про патроны он тоже не забыл. Тридцать штук. Хотя тридцать — это не много. Для пятнадцати человек.

Я проверил сумку еще раз.

Но больше патронов не было. Зато был своего рода бонус.

Нож.

«Бенчмейд-3300». Черная фрезерованная рукоятка. Автоматический размыкающий механизм. Запрещенный во всех пятидесяти штатах — если только вы не военный и не сотрудник правоохранительных органов, коим я в данный момент не являлся. Большим пальцем я нажал спуск — лезвие молниеносно выскочило из рукоятки. Обоюдоострый клинок, копьевидное острие. Четыре дюйма длиной.

Я закрыл нож и положил рядом с ПП.

В сумке оказалось еще две вещи. Черная кожаная перчатка — на крупную левую мужскую руку. И моток черной изоленты. Я положил все в ряд с ПП, магазином с патронами и ножом.

Тридцать минут спустя, одетый, обутый и экипированный, я сидел в вагоне поезда R нью-йоркской подземки.

Поезда R оснащены вагонами старой модели — со скамейками, обращенными вперед и назад по ходу движения. Но я сидел на боковой, один. Было два часа ночи. Поезд ехал на юг.

Я вышел на «34-й», сел на скамью в вестибюле станции и еще раз мысленно прошелся по своим теориям. Я прокрутил урок истории от Лили Хоц: Обдумывая наступление, прежде всего следует распланировать свой неизбежный отход. Интересно, прислушались ли к этому совету ее начальники там, на родине? Я был готов поспорить, что нет. По двум причинам.

Первая — фанатизм. Идеологические организации не могут себе позволить мыслить рационально. Стоит лишь начать рассуждать трезво, и все их идеи развалятся как карточный домик.

И второе — любой план отхода неизбежно несет в себе семена краха. Шестьсот агентов патрулируют улицы. Я мог поклясться, что они ничего не найдут. Поскольку планировщики там, в горах, слишком хорошо знают, что единственный безопасный маршрут — это тот, которого в планах нет.

Поэтому сейчас Хоцы за бортом. Со всей своей бандой из тринадцати человек. Одни и без всякой поддержки. Они — в моем мире.

Телефон в кармане завибрировал. Я открыл крышку.

— И где ты? — спросила Лиля Хоц.

— Я не могу вас найти, — ответил я.

— Я знаю.

— Поэтому предлагаю сделку. Сколько у тебя наличных?

— Флешка у тебя?

— Я могу точно сказать тебе, где она.

— Но в данный момент у тебя ее нет?

— Нет.

— Тогда что ты показывал нам в отеле?

— Пустышку.

— Пятьдесят тысяч долларов.

— Сто.

— У меня нет таких денег.

— Вам все равно конец, — сказал я. — Неужели тебе не хочется умереть победителем?

— Семьдесят пять.

— Семьдесят пять, и вся сумма сегодня ночью.

— Шестьдесят.

— Договорились.

— Где ты сейчас? — спросила она.