Очаг (СИ) - Гребенчиков Роман

— Но как… — Маша не верила в то, что слышала. — Мы были всё это время вместе.

— Она была с сыном всё это время. Тем более какой мотив ей сжигать ресторан, в котором был её ребенок? Она жертва в этой истории. К их семье у нас только одно подозрение, а именно — в убийстве Лаврова; её муж — пока главный подозреваемый. И здесь уже есть мотив.

— Моего адвоката избил тот же человек, что убил Лаврова.

Маша осознала, что всё это время Лера со своим мужем подкрадывались к её семье, чтобы отомстить, ей нужна была только информация о нахождении Марка и доказательствах его виновности в смерти сына.

— Знаете, мне даже стало интересно пообщаться с вашим адвокатом — может, он прольёт свет на всю эту запутанную историю.

— Какой у меня мотив? — промямлила Маша.

— Вы могли получить компенсацию по страховке, тем более многие сейчас недовольны налогами на бизнес, которые провел Гольдберг, поэтому речь идёт о сговоре. Так что дозвонитесь, пожалуйста, до Михаила — думаю, он тоже причастен. Он защищал в суде вашего мужа. Он же выбил для него страховку. Я прав? Тем более вашему мужу есть резон отомстить Гольдбергу после случившегося между ними скандала.

Маша уже ничего не хотела отвечать. Злость на Марка всё сильнее закипала внутри. Она жалела, что раньше не развелась с ним, но теперь уже было поздно. Она должна была расплатиться за Марка своей жизнью, в то время как он прохлаждался в Беломорске.

— Мой муж виновен в пожаре в своём ресторане, но я не знала об этом. Я не причастна. И Миша тоже. Поверьте мне. Но Марк не замешан в остальных поджогах, только в «Очаге». Мы с Лерой искали виновных в поджоге, но нашли только то, что ресторан — не дело рук поджигателя. Лера раньше меня сложила все факты, поэтому она подставила меня.

Офицер всё выслушал, но ничего не сказал. Он размышлял над услышанным, слегка качаясь на своём кресле.

— Вы неправильно размышляете, пытаясь обвинить кого-то другого. Лучше задумайтесь о том, как защитить беззащитных.

Маша с обескураженностью взглянула на офицера.

— Я говорю о вашей дочери.

— Что будет с Настей?

— Она отправится в сиротский приют — ведь обоим родителям грозит тюремный срок.

— Прошу: не надо! Она не заслужила этого.

— Это почему же? Разве вы подарите ей жизнь лучше той, что ей даст приёмная семья?

— Я стану для неё образцовой матерью.

— Не представляю, как вы это сделаете из-за решётки. Хотя я готов сделать для вас поблажку, если вы назовёте имена ваших сообщников.

— Сколько раз мне повторять: я не знаю! Кроме Даниэля, я никого больше не запомнила.

— Хорошо, а ваш муж? Где сейчас Марк Штерн?

— В Беломорске.

— Позвоните ему и убедите его вернуться. Тогда, может быть, мы обсудим о снисхождении для вас в суде.

Белое море… Как давно я не был на Белом море! Даже не верится, что пролетела целая жизнь с момента, когда мы с Кирком играли здесь! Но всё изменилось. Я изменился. Люди изменились. Теперь по берегу среди человеческого мусора лежат тела морских обитателей. Больше всего пугают туши белых китов. Кузьмич был прав: всё, куда приходит человек, подлежит уничтожению. Всё здесь вина человека. Возможно, в вере Писца действительно заложен благородный посыл. Человечество требует, чтобы его проучили.

Видимо, того же требовал и я. Только не понимаю зачем — какова конечная цель моих испытаний? Здесь, на берегу Белого моря, всё моё прошлое пролетает перед глазами, обходя только одно воспоминание — ресторан «Очаг». Это мой страшный сон. Сын Кузнецова — единственное сейчас напоминание о произошедшем со дня первой встречи с Кузнецовым и заканчивая случившемся в Пегреме. Но «Очаг» — такое же важное событие, и оно единственное старается затереться в глубинах моей памяти.

— Мне не нравится эта затея, — сказал Кирк.

— Свистнуть чужой кошелёк тебе нравится, а заработать на страховке — нет?

— Марк, там был вопрос чести, а здесь ты предлагаешь рискнуть всем!

На протяжении года ресторан нёс большие убытки, и публичный скандал с губернатором Ястребской области не сулил «Очагу» ничего хорошего. Когда жирный ублюдок вышел из ресторана, я уже пожалел, что влез с ним в конфликт. На следующий день весь Ястребск гудел о хамском поведении владельца ресторана, а мне в руки прилетела повестка в суд.

Я был в отчаянии, в поисках выхода замыкался в себе и постепенно отдалялся от семьи, хотя всё это время я думал о них — думал, как дать им достойную жизнь без моих проблем.

— Все, кто пострадал от поджигателя, получили компенсацию. К нам не будет вопросов. Кирк, прошу: поддержи меня, без тебя я не сумею всё провернуть.

Замысел был прост: платим постороннему лицу за случайный поджог, эвакуируем посетителей, скрываем все следы виновника в пожаре — и вуаля, выплата по страховке наша! Всё элементарно, как у ребёнка конфетку забрать. Только, как выяснилось, ценой жизни этого ребёнка.

— Кирк, мы банкроты, а это единственный шанс для толчка. Нового толчка в новую жизнь. Уедем в другой город, где нас никто не будет знать, и начнём всё заново. Я обещаю: в новом ресторане всё будет по-другому.

Он несколько дней обдумывал моё предложение, тянул время, верил, что всё образумится. Ему, в отличие от меня, рисковать было бессмысленно: семьи нет, да и без денег прожить он мог. Другое дело — что об этом просил я, его брат, который находился в плачевном положении.

— Хорошо. Провернём дельце, но при одном условии. Я сам найду для нас поджигателя.

Что-что, а в людях Кирк разбирался хорошо. Не знаю, как он его нашёл, но Лавров был отличным выбором. Возле нас он никогда не тёрся, был неразговорчив и вечно беспамятно пьян, да и мало просил от жизни, а точнее — десять тысяч рублей. На фоне того, что мы могли получить по страховке, десять тысяч были сущими копейками.

Найдя Лаврова, мы сразу же приступили к подготовке — нужно было ускориться, пока настоящий поджигатель бездействовал. Пожар наметили на следующий день — на удивление людную субботу, хотя несколько недель посетителей толком не было.

— Нужно всё отменить, — с дрожью в голосе выдавил из себя Кирк, когда увидел неожиданно нахлынувший поток гостей. — Больше людей — больше вероятность, что Лаврова запомнят.

— Успокойся. Никому здесь нет дела до окружающих. Тем более, когда пожар начнётся, Лавров уже исчезнет.

Это единственное, что нас волновало, — чтобы никто не запомнил Лаврова, — а до самого ресторана нам не было дела. Я, наоборот, был рад наплыву гостей: в толпе наш пропойца бы затерялся — он же бесцветная масса, никто.

Мы же с Кирком работали в зале вместо сокращённых официантов. Оживлённо общались с посетителями, чтобы всё их внимание обратить только на себя.

Лавров спокойно вошёл в ресторан и проследовал в одинокий уголок, где висел легковоспламеняющийся тюль. Всё шло по плану. Блеснул огонёк фитиля, поджигатель встал из-за стола и направился к выходу, но зажжённая искра побежала быстрее, чем мы думали, — тюль воспламенился мгновенно. Из-за этого наш пьяница замешкался между столами, споткнулся об посетителей, а после рванул прочь из ресторана.

Огонь… Я никогда раньше не видел такой красоты. Он разбегался по стенам и потолку, оставляя удивительные узоры своего неконтролируемого поведения.

Я, как и многие другие, заворожённо следил за происходящим пиро-шоу. Посетители не сразу пришли в себя с осознанием, что начался пожар. Меня же не отпускала скорость распространения окружающего хаоса. Из-под потолка вырывались чёрные клубы дыма вместе с кусочками, чем-то напоминающими лаву. Горел пенопласт, который при падении поджигал остальной интерьер и попавших под него посетителей. Для огня эта была игра, цель которой — поглотить всё на своём пути.

— Все на выход! — раздался крик Кирка. — Не спешите!

Кирк явно хотел как лучше, но толпа ринулась к единственному выходу. Люди сбивали друг друга, толкались, пытаясь быстрее вырваться наружу. Один из посетителей упал на пол, но вместо того, чтобы помочь ему, остальные попросту затоптали его.