Кирилл Григорьев - Галатея

— Лезь на крышу, — мотнул он головой в сторону джипа. — Постарайся их снять одиночными. А я попробую обойти слева. Гранаты есть?

Расул молча расстегнул молнию куртки.

У него их было всего три — обычные оборонительные Ф-1 с рифлеными квадратами секций. Радиус разлета осколков — 200 метров, вспомнил Немченко. Опыт подсказывал, что цифра взята с потолка и реальный разлет метров 30–40. Но, бессмертных братьев должно накрыть.

— Поехали! — кивнул ему Вадим, рассовывая гранаты по карманам.

Вблизи картина всеобщего разрушения была удручающей. Обломки деревянных конструкций, вырванные столбы с провисшей сеткой, разломанные деревья. Пламя бушевало на руинах чьей-то дачной гордости. Запыхавшийся от быстрого бега Немченко упал за опрокинутый стол, оглядываясь. По прямой до стены огня было метров двадцать, и перебросить через нее гранаты не составляло особой сложности. Сложность была в другом. Со своего места Немченко совершенно не видел Ханиных. Он мог только предполагать, где за этой огненной стеной сейчас находились братья.

Он разогнул усики у первой гранаты и выдернул чеку за кольцо. Ему почему-то вспомнились дурацкие фильмы, где раненные герои проделывали эту операцию своими геройскими зубами. Эх, заставить бы режиссера со сценаристом такое исполнить!

Первая граната, потеряв скобу, пролетела над огнем. Взрыв! У Немченко заложило уши. Поэтому он не сразу расслышал, как позади него начал стрелять Расул, заняв позицию.

Вторая граната. Чека, кольцо, бросок. Она не долетела, взорвавшись на кромке пляшущего пламени. Осколки засвистели над головой пригнувшегося Немченко. Джип бы не зацепить, подумал он, доставая третью гранату.

Он уже вытащил чеку, когда из-за огненной стены в черное небо взмыл фонтан пламени. Там что-то громко бухнуло, ему в лицо ударила горячая волна плотного воздуха, и Вадим едва не уронил гранату под ноги. Матерясь, он нашел в грязи вырванную чеку. Приподнялся, осматриваясь.

— Кончено, Вадим Дмитриевич! — прокричал от машины Расул. — Оба готовы.

Немченко осторожно вставил чеку обратно и облегченно вздохнул, поднимаясь. Только сейчас он ощутил пронизывающий холод. Брюки промокли насквозь, ноги заледенели. Куртка посерела от грязного снега. Пальцы еле сгибались на морозе.

Он нащупал заветную фляжку во внутреннем кармане куртки. Достал, глядя на пожарище и, отвинтив крышку, как следует приложился к фляге.

— Собирай выживших, Рас, — оборачиваясь, приказал он. — Пусть подтягиваются к дому.

Машка, подумал он. Дочка, я совсем рядом.

— Ты зря обидел парня, — крикнул Гарин Тензору. Вокруг них теперь переливалось всеми цветами радуги что-то очень напоминающее пленку гигантского мыльного пузыря.

— Он пришел за своим другом, пусть забирает его, а не лезет во взрослые дела. Тем более, за эти дни, его дружок меня основательно достал, — сказал Тензор. — Так что будем делать с вами?

— А что ты можешь? — поинтересовался Геннадий. — Мы на равных, коллега…

— Ты полагаешь?

— Да.

— Ладно, — сказал Гарин. — Хватит нам травматологии. Что ты хочешь, Петр?

— Твой Сергей знает, что я хочу. С самого начала нашей беседы он настырно пытается залезть ко мне в голову.

— Что же? — спросил Гарин.

— Какие-то артефакты, — разлепил губы Сергей. — Он так и назвал их — ар-те-фа-кты…

Гарин непонимающе покосился на Тензора.

— Что это такое?

— Ого! — искренне удивился Петр. — Шеф безопасности не в курсе? Ну, Петровский, ну, молодец… — он вытянул руку, указывая на Геннадия. — Товарищ Зиновьев… Он… Ну, он-то, знает…

Лицо мага медленно налилось кровью.

— Артефакты тебе? — выдавил Гена. — И что именно?

— Мне некогда выбирать. Мне нужны все артефакты, находящиеся в распоряжении вашей компании.

— Там нет ни одного, который бы усиливал некромантию, — после паузы произнес маг. — Зачем тебе этот хлам?

— Хлам? — усмехнулся Тензор. — Кольцо Ангела, дающее любому идиоту способность летать — хлам? Хм… Ожерелье Святой девственницы, залечивающее раны за считанные секунды — тоже хлам?… А уж, лезвие Потрошителя, о котором, вообще, ходят легенды, хлам однозначно и наверняка… Хватит дурить меня, Геночка… Я прекрасно знаю, что у вас есть, даже знаю, где… Но забрать сам пока, пока, не могу… Я меняю все это на ваши жизни, коллеги… По-моему, обмен равнозначный. Вы ведь любите жить, верно, Виктор?

— По моему сигналу проскакиваем по сторонам рва, — прошептал Гарин.

— Мы не успеем, — так же шепотом ответил ему Сергей. — У нас не будет времени.

— Будет.

— Так, как, Виктор? — повторил Тензор. — Жизнь в обмен на горстку никому, кроме меня, не нужных безделушек. Хорошая сделка?

— Это решать не мне, — ответил Гарин.

— Вопрос преданности, — кивнул Тензор. — Тебе нужно позволение Тараса? Или ты…

Он не успел договорить.

Из темноты к Тензору метнулось что-то темное, рычащее, огромное. Волк — переросток, — онемев, подумал Сергей. — Боже, страшный сон наяву. Стремительное и могучее создание тьмы опалило Сергея жаром кипящего энергией тела, одним прыжком преодолело разорвавший дорогу ров и, сбив, сметя, претендента на артефакты с ног, исчезло вместе с ним в глубинах клубящегося зеленого тумана.

— Что это… — попытался спросить Геннадий, но Виктор перебил его.

— Давай! — заорал он, вскидывая водомет. — Пошли, ребята! Совсем мало времени… Быстрее…

Машина неслась по заснеженному городу, разрывая ночь воем сирены и сполохами огня.

Тарас нервно крутил в руках трубку.

— Успокойтесь, — Тарас Васильевич, — сказал с заднего сидения Тополев. — Главное — живы они.

— Живы, — Петровский откинулся в кресле. — Главное — да.

Самое страшное в жизни — ожидание, — подумал он. Заставлять людей идти на смертельный риск, и ждать, ждать, ждать… Я должен был быть там. Почему я согласился с Виктором тогда, на последнем совещании? Черт… Хоть бы на связь выходили почаще, что ли…

Виктору придется сделать выговор.

Он пошел на неоправданный риск. Конечно, если бы я был там, я, наверное, сделал бы то же самое, но, тем не менее… Он рисковал жизнью трех человек. Мы не можем так поступать. Мы не войсковое подразделение, все-таки…

Когда создавалась «Полночь», Тарас и в страшном сне предположить не мог, что столкнется с подобными ситуациями. Вначале все было, как он и планировал: тихо, размеренно, неторопливо. А потом началась круговерть. В нашей стране очень ревностно относятся к чужим успехам…

Вепрь, когда уже стал начальником отдела как-то сказал Петровскому:

— А на что, вы, собственно рассчитывали, Тарас Васильевич? На то, что вас встретят с распростертыми объятиями? Да вы, как-нибудь, около метро пройдитесь, знаете, там бабульки сигаретами приторговывают… Видели бы вы, как они с конкурентами отношения выясняют… Гладиаторский бой прямо… Люди — звери… И так, к несчастью, будет всегда…

— Я всегда мечтал быть гуманистом, — ответил тогда Тарас.

— Иллюзия, — пожал плечами Вепрь. — Ты помогаешь одному и, непроизвольно, вредишь другому. Кто может взять на себя право решать и делить на правых и виновных?

— Я, — сказал Петровский.

— От этой прерогативы даже господь бог отказывается, — усмехнулся Вепрь.

— Может быть, поэтому, на земле так много дерьма? Как полагаете, Вепрь?

— Никак. Это очень тяжелая задача — делить, Тарас Васильевич.

Да…

Для того ли я создавал «Полночь», чтобы сейчас сидеть и ждать их возвращения? Охранное агентство — да, однозначно, оно появилось практически сразу после первого столкновения с Тензором. А все остальное? Огромный коллектив людей, уникальное, разложенное по полочкам знание… Для чего это все? И почему такие, как Тензор, толкают меня делать что-то совсем неверное?

Я ведь не убийца, подумал он. Полжизни мне приходилось им быть, но я не хочу. Я никого не желаю убивать. Я хочу покоя, счастья и мира… Почему же меня никак не оставят в покое?!..

Наверное, это крест, подумал он. Крест, который обязан нести человек, взявший на себя право делить. Ведь даже бог частенько отказывается от этого права…

Но что же делать? Защищать себя, «Полночь» и всех остальных или подставлять другую щеку? Как провести грань между террором и самообороной? И как потом научиться спокойно спать па ночам?…

Он вспомнил, как в лаборатории анализа беседовал с духом Александра Македонского. Духи обычно транслируют образы. Человек внезапно оказывается совершенно в другом мире, созданном памятью и воображением.

Тарас спросил его о доброте.

Что это такое, на взгляд величайшего воина прошлого?