Виктор Каннинг - Проходная пешка

Итак, под разноголосый хор свистков, сирен и гудков лайнер развернулся к морю и начал свой первый трансатлантический рейс. А в спецкаюте лежало три тонны золотых слитков и полторы — серебряных. Подвыпивший сосед перегнулся через стол и обратился к Рейксу:

— Пусть они строят свои «боинги» и «конкорды». Я предпочитаю прочувствовать путешествие. И не люблю безвкусного цыпленка в проклятом целлофановом пакете, сидишь и караулишь паспорт — ведь времени хватает только на то, чтобы потерять его, а на поиски уже не остается. Я ставлю судно наравне с женщиной, а джентльмен всегда должен путешествовать с дамой. Поверь мне, эта штука поистине голубых кровей. Современная, со всеми причиндалами. За нее!.. — Он поднял стакан, увидел, что тот пуст, и подозвал официанта.

Белла прилегла и размечталась, совсем забыла, зачем она здесь. Где-то в Девоне стоит дом только для них двоих, у девочки будет няня… Да, первой она видела девочку, сначала ее. А потом Белла родит ему целую кучу мальчишек… сделает все, что он захочет. Постарается не раздражать разговорами. Наберет в рот воды. Будет ходить в лучшие парикмахерские и магазины, по уши залезет во все модное. Костюмы из твида, простые, но дорогие коротенькие платьица… охота и рыбалка… Она выучится делать ставки на скачках, драться как тигрица, если придет беда. Если он потребует ее пять раз в день или пять раз в год, она все равно будет счастлива. Миссис Рейкс… Белла потянулась к столу, включила радио, потом легла и принялась мечтать вновь: яркий свет, мягкая музыка, победа любви…

Когда два часа спустя в каюту постучал Рейкс, она все еще грезила.

— Я принес из кафетерия бутерброды, — сказал он. — Тебе надо поесть. Нельзя работать на пустой желудок.

Рейкс запер дверь, снял башмаки и лег рядом.

— Если постучат, не забудь о душе.

Через десять минут он уже спал.

Усадьба, что они арендовали, лежала милях в пяти от города Лудеак. Небольшой замок, уже немного обветшалый, был скрыт за деревьями. Позади простиралась широкая долина, где и поставили вертолет. На нем не было опознавательных знаков. Его не пытались маскировать или прятать — завтра после полудня и след Бернерса простынет.

А сейчас Бернерс сидел в маленьком кабинете и смотрел в окно. В десять утра ему позвонил человек из Бреста и передал сводку погоды: ветер вест-норд-вест, сила — три балла.

— Это двадцать узлов, — перевел Бернерс стоявшему рядом Бенсону.

В полдень прогноз не изменился. Облака над Нормандскими островами немного сгустились и опустились с тысячи до семисот метров.

— Где бы вы предпочли быть? — спросил Бенсон. — Здесь или там, на корабле?

Бернерс в ответ улыбнулся.

— Я здесь. И он тоже, хотя никогда не видел эти места. Но я и там, потому что он верит в меня, знает, как я буду мыслить и действовать. Мы изучили друг друга вдоль и поперек.

— Но вы близко с ним не знакомы, верно?

— Зачем? Я много работал с ним. Хватит и этого. Не обязательно знать, сколько у человека пиджаков в гардеробе.

— Что он делает сейчас?

— Спит в каюте мисс Виккерс.

— Вы не можете этого знать.

— Могу. Вы с Манделем посвящены в дело только в общих чертах. А мы с ним не успокаиваемся, пока не разработаем план от корки до корки. С точностью примерно до десяти минут я могу рассказать вам все, что он сделает на корабле.

— Вам бы близнецами быть, — улыбнулся Бенсон.

— А мы и так близнецы, когда работаем вместе.

— Что он сделает, если вдруг придется спасаться бегством?

— У него есть американская виза. В Нью-Йорк он попадет во что бы то ни стало. Это вопрос лишь нескольких дней. Не так-то просто найти прилично одетого «зайца» на огромном корабле, в бесчисленных барах и ресторанах. Ловят тех, кто прячется в шлюпках. Здесь, как в лондонском клубе: стоит посолиднее одеться, и вас пропустят. Члены клуба проживают и в Ирландии, и в Шотландии, и за границей, а в Лондоне бывают раз в год по обещанию. Если хотите, чтобы вас не остановили, запомните золотое правило: нужно выглядеть и действовать так, будто вы имеете полное право быть там, куда вы направляетесь.

— Его могут схватить.

— Тогда — конец. Вы же слышали, что он сказал. Это не пустые слова.

— А вы?

Бернерс засмеялся.

— Я очень люблю жить. Но по своим законам. В тюрьме все равно отдашь концы, так уж я позабочусь, чтобы умереть на свободе.

— Мисс Виккерс тоже так думает?

— Не спрашивал, но уверен, что нет. Такие, как она, мирятся со всякой жизнью. Белла, как говорится, и из камней похлебку сварит. Впрочем, мы с Рейксом никогда еще впросак не попадали. А вы?

Бенсон крутнул золотое кольцо на пальце, загорелое лицо его сверкнуло белозубой улыбкой.

— Честно говоря, попадал. Давным-давно. Видите ли, однажды я просидел три года в турецкой тюрьме. Получил жестокий урок.

— Вы случайно не задумали какой-нибудь подвох на корабле? — спросил Бернерс.

— Нет. Иначе я не начинал бы этот разговор. Меня интересует Рейкс. Вам операция — в удовольствие, ему — нет. Это мы его заставляем. Но почему бы и ему не начать наслаждаться ею?

— У Рейкса и так уже все есть.

— А у вас?

— Как я недавно понял, моим желаниям нет предела. Они такие прочные, осязаемые, красивые, их так много. Но Рейксу нужен он сам. И не сегодняшний, а тот, каким он мог бы стать. Он считает, что сумеет прожить вторую жизнь. А у меня не хватает смелости сказать ему, что это лишь воздушные замки.

В шесть часов ветер не изменился, облака поднялись на двести метров и поредели, но иногда посверкивали зарницы.

В восемь часов Бернерс позвонил мисс Виккерс на «КЕ-2» в Гавр. Из совершенно безобидного разговора она узнала, что ее тете не стало ни лучше, ни хуже.

Белла положила трубку, и Рейкс сказал:

— Все в порядке. А теперь поешь. Не спеши. Я уже ухожу. Если случайно столкнешься со мной, не подавай виду. Часа через два заглянет стюард заправить постель. Шляпу, пальто и все остальное я заберу в половине двенадцатого. Без четверти двенадцать мы встретимся у открытого бассейна на первой палубе.

Рейкс провел кончиками пальцев по ее щеке и ушел. Через несколько минут он уже смотрел, перегнувшись через поручень, как с гаврского причала на корабль садятся новые пассажиры со всей Европы. Потом хлынул дождь и загнал его под навес. Рейкс купил в киоске журнал, устроился в кресле на прогулочной палубе. В гриль-баре, в ресторанах посетители копались в меню, официанты объясняли, что такое «Пэлла а-ля Валенциана», советовали вино к «Кебаб а-ля Тюрк»… Сотни людей развлекались, только Рейкс сидел и невозмутимо читал статью о возрождающемся интересе к древней мальтийской культуре.

Через час он пошел в кают-компанию. Шторы уже опустили. В девять он вышел на корму и, облокотившись на поручень, поглядел, как корабль салютует Гавру и медленно входит в воды Ла-Манша. Французское побережье и огни города исчезали в сгустившихся сумерках. Рейкс стоял на корме, пока холодный воздух не заставил его уйти в театральный бар и выпить большую рюмку виски. С безразличным видом мимо прошла Белла. Рейкс смотрел, как она проталкивается сквозь толпу. На ней было простое черное платье, косынка на плечах и тот же жемчуг на шее. И вдруг Рейкс загрустил. Ему не многое в ней нравилось, он любил, в общем, одно ее тело, но смущенно понимал — их связывает нечто большее, чем один секс. И не только ребенок, которого она носит, или нить тех событий, что связали их в последние месяцы. Более всего, конечно, он ценил ее преданность. Он знал: она пойдет за него в огонь и воду, несмотря ни на что. Совсем как Бернерс. Бернерс сказал бы: это оттого, что мы одной крови, люди вне общества, наши интересы скреплены простым желанием отличаться от других. Но — самое главное — он, Рейкс, никогда и нигде не чувствовал себя чужим. Ведь люди в основе своей такие же, как он. Под натиском угроз, когда решается, жить или умереть, большинство людей и солгут, и украдут, и убьют. Честно говоря, многие без этого просто не могут. Вот почему люди счастливы на войне. Вот почему они бузят, громят стадионы и автобусы после футбольных матчей. В нем, как и во всех остальных, сверху лежат первобытные инстинкты, которые так и норовят показать себя. Да, Бернерс одной с ним крови, так же, как и Белла… как и любая живая душа на корабле — в роковую минуту.

Он еще два часа бродил по кораблю. Со вчерашнего утра он не ел, но тело не требовало пищи, оно попросту умерло. Рейкс стал машиной, частью плана и операции.

В половине двенадцатого он вошел в каюту к Белле. Молча взял шляпу, надел пальто и перчатки. Потом протер ракетницу и патроны, маленький пистолет, чтобы не оставить отпечатков. Уже на пороге он сказал:

— Я у бассейна на первой палубе. Пальто неси в руке, наденешь, выйдя на корму. Возвращаясь, снова перебрось через руку, чтобы оно хоть немного скрывало сумку.