Иори Фудзивара - Зонтик для террориста

— Ты кто такой?

— Я Синто из первого отдела расследований Управления полиции. Приходил взять показания у свидетеля.

Похоже, эта фамилия была известна и среди патрульных участка Синдзюку. Полицейский вытянулся по струнке.

— Виноват. Простите.

— Ничего страшного. Спасибо за службу, — сказал я, повернулся к нему спиной и медленно пошел. За поворотом я ускорил шаг, а по лестнице вообще побежал.

Я запыхался, выскочив на улицу. Поймал такси, назвал адрес: Западный Симбаси. Мне необходимо было сейчас снова связаться с Асаи. Позвоню, когда выйду из такси. В это мгновение диктор сказала по радио бодрым голосом:

«Сегодня опять будет ясная погода».

Я посмотрел в окно. Точно. Сегодня опять будет ясно.

Здание «Фартека» выглядело современно, десять с лишним этажей. Наверное, это так называемые умные здания,[70] модные в последнее время. Я вошел внутрь, остановился у стойки. Увидев меня, две девушки встали. Необычный прием в наши дни.

Я сказал одной их них:

— Хочу встретиться с директором-распорядителем Канеллой.

— У вас назначено?

Я покачал головой. Она осмотрела меня с головы до ног и учтиво ответила:

— Прошу извинить, но, к сожалению, Канелла не встречается ни с кем без предварительной договоренности. Таков принцип.

— Вы не могли бы передать, что пришел Тосихико Кикути. Думаю, принципы господина Канеллы позволяют исключения. Может, у меня ничего не получится, но я не думаю, что с ним так сложно связаться.

Наверное, ей не понравился мой тон. Я нахмурился, а она с подозрением посмотрела на меня, но взяла трубку внутреннего телефона и начала говорить по-английски. О чем она говорила, я не понял. Закончив разговор, она с удивлением посмотрела на меня. Видимо, ответ, который она получила, относился к разряду больших исключений. Она ответила, скрывая изумление:

— Он согласен встретиться с вами.

Она попросила обратиться в приемную на десятом этаже, где располагались кабинеты сотрудников. Я поблагодарил ее и направился к лифтам.

В лифте я оказался один. Я прокручивал в памяти разговор с Асаи, то, что услышал от него непосредственно перед тем, как войти в здание. Новая информация из отдела по борьбе с бандитизмом. Причина спешки главного штаба. Пока я раздумывал об этом, лифт остановился. Я вышел, передо мной опять была приемная. Видимо, здесь уже все знали обо мне. На этот раз мне ответил мужчина в пиджаке:

— Кабинет в конце коридора справа.

Я пошел по бесшумному коридору.

На двери висела табличка. На золотом фоне черным была выгравирована фамилия. «Альфонсо Канелла». Я постучал.

— Входите, пожалуйста, — ответил мне по-английски низкий голос.

Я тихо открыл тяжелую дверь.

Просторная комната. Отделка из какого-то материала, о котором я и представления не имел. А уж о его цене и подавно. Справа — дверь. Во всю стену, напротив двери, через которую я вошел, — стекло. Точно, сегодня опять ясный день. Сверкающие солнечные лучи светят через окно. У окна — стол. На нем — ваза с белоснежными космеями. Между столом и окном — худая спина мужчины, он смотрит на город, простирающийся перед ним. Безумно дорогой костюм. Мужчина стоит в тени. Я ступил на мягкий ковер с длинным ворсом, который будто хотел проглотить меня, и подошел к столу.

Мужчина оглянулся.

— Двадцать два года прошло, Кикути, — тихо сказал Кувано.

Он слегка улыбнулся. Такая же мягкая улыбка, как раньше. Двадцать два года. Время вполне достаточное, чтобы изменить все. Но человек, даже полностью переменившись, может улыбаться по-прежнему. Легко.

— А по-моему, совсем не так много, — сказал я. — Мы с тобой виделись четыре дня назад. В парке. Не поздоровались, правда.

Он заморгал:

— Я предполагал, что когда-нибудь ты здесь появишься. Но ты оказался проворнее, чем я думал.

— С годами становишься нетерпеливее. Но это, похоже, не про тебя. Ты разработал ужасно запутанный план и сидишь не дергаешься.

Он посмотрел на меня и сказал спокойно:

— Да, может, ты и прав.

Лицо его практически не изменилось по сравнению с молодыми годами. Только щеки стали впалыми, и чувствовалась в нем какая-то неприкаянность. Наверное, мы разделили поровну прожитое нами время.

— Мы можем говорить по-японски? — спросил я. — Ты, наверное, сделался потомком японских эмигрантов из какой-то латиноамериканской страны.

— Откуда ты узнал? — Те же ровные интонации, что и раньше.

— Я слышал, ваша компания два года назад привлекла к себе внимание вследствие участия зарубежного капитала и работы со специалистами-хакэн.[71] В компьютере я нашел газетные статьи за тот год.

— Вот как? — Кувано вновь слегка улыбнулся. — Ты теперь пользуешься компьютером? Не очень-то вяжется с твоим образом.

— Совсем не вяжется. Я к этой штуковине и за километр больше не подойду. Кстати, говорят, директор Канелла известен своей нелюбовью к интервью. Ни за что не соглашается. Во всех упоминаниях — только то, что он японских кровей. Но нашлась одна статейка. Нью-йоркский корреспондент экономической газеты взял интервью в головной компании «Мирна энд Рос». Очень короткое и простое. Талантливый инвестор, господин Канелла известен в некоторых кругах под прозвищем Брэ, он говорит по-английски и по-испански, но считается загадочным молчуном. Альфонсо обычно называют Алом. А здесь Брэ. Странно. Я изо всех сил пытался вспомнить занятия по языку в университете, на которых я практически не появлялся. Даже и представить себе не мог, что в мои-то годы возьму в руки французский словарь. Это же твое имя. VRAI.[72] То есть истина. Другими словами, Макото.[73] Прозвище, которое тебе, наверное, дали в Париже. Но мне потребовалось время, чтобы разгадать эту загадку. Все началось с сомнений, которые возникли, когда я узнал прежнее название вашей компании — «Хорида индастриз». Тут-то я и вспомнил швейную компанию, в которой ты когда-то давным-давно дослужился до старшего менеджера. В те времена она располагалась на Сибуе.

Он ответил, продолжая улыбаться:

— Тебе о нас рассказал тот странный якудза? По фамилии Асаи, да?

— Вроде того.

Я грустно усмехнулся. Асаи все постоянно называют странным якудзой. Даже Кувано.

— Но сейчас ты здесь один. И как ты заметил, я говорю только по-английски и по-испански. Даже в ресторанах по-японски я изъясняюсь крайне плохо.

Он отошел от стола и приблизился ко мне. Протянул мне левую руку. Видимо, для рукопожатия.

Естественная привычка тех, кто долгое время прожил за границей. Но я не пошевелился. Я смотрел на его правую руку. Она свободно свисала вниз, в белой перчатке.

— У меня нет желания пожимать тебе руку, — сказал я. — Даже если бы ты протянул мне свой навороченный протез.

Кувано спокойно поднял свою левую руку, оставшуюся без рукопожатия, положил на правое плечо и спросил:

— Вот как? Ты знал?

— Да. И не только я. Сейчас полиция проверяет ДНК частей тел погибших при взрыве в парке Тюо. В частности руку, по отпечаткам которой так быстро установили, что она принадлежала тебе. Обнаружив формалин, они, видимо, наконец-то поняли, что поторопились с выводами. А среди других частей тела нашли оторванный мизинец. Судя по отпечатку, он принадлежит неизвестному лицу. На экспертизу потребуется время, но когда-нибудь они поймут, что ты оставил в парке руку, которую уберег от разложения.

Выражение лица Кувано не изменилось.

— Разве мертвые ткани можно так хорошо сохранить?

— Образец налицо. Говорят, это очень просто, были бы деньги и соответствующий специалист, отвечающий за хранение. Я и у специалистов уточнил. Существуют препараты, которые расширяют стенки капилляров и не дают крови сворачиваться. Кровь вымывают, затем вводят формалин. И хранят в формалиновом газе при низких температурах. Тот же способ, каким сохраняют тело Ленина.

— Нда. И как тебе удалось найти такого специалиста.

— Среди бездомных.

— Бездомных?

— Да. На улице живут люди самого разного толка. Я говорил с бывшим университетским профессором, специалистом по судебной медицине. Там много интересных людей. Был даже тот, кого ты выдал за собственный труп. Старика звали Гэндзо Кавахара. Когда он работал на стройке, ему проволокой отрезало ухо. Про ухо мне рассказал свидетель взрыва. Ты ввел в свою руку его кровь. Хотел выдать за свежачок. Накачал дедулю какими-то наркотиками, притащил на место взрыва. А еще есть и такие бездомные, как молодой Тацумура, который умер под колесами автомобиля. Его убили. Они жили, дыша тем же воздухом, что и я.

Кувано все так же улыбался. Улыбку его можно было даже назвать обаятельной, если не знать, что она принадлежит убийце.

— Вот как? Но за это отвечал Мотидзуки. Что касается старика, то он выбирал из тех, у кого не было родственников. К тому же он провел необходимые исследования, чтобы совпала группа крови и всякие прочие тонкости.