Роберт Кормер - После Шоколадной Войны

Губы Оби издали странный звук — звук, издаваемый ребенком, услышавшим, что его мать и отец погибли в автокатастрофе в результате несчастного случая по дороге домой, звук, обозначающий смерть. И в нем была правда — ужасная правда, исходящая из уст Арчи. Он во всем обвинял Арчи, и даже хотел отрубить ему голову.

— Не расстраивайся, Оби, — в голосе Арчи снова появилась мягкость. — Ты всего лишь принадлежишь к человеческой расе…

Оби снова закачал головой:

— Не к твоей человеческой расе, Арчи. Ладно, возможно, я — давно уже не «хороший мальчик», признаю это и принимаю. Возможно, об этом я еще буду каяться на исповеди в церкви. Но что будет с тобой? Ведь ты будешь продолжать и продолжать. Что ты за дьявол?

— Я — Арчи Костелло, и всегда им буду. А ты и такие, как ты, всегда и везде будут со мной, где бы вы не были, и что бы вы не делали, завтра или десять лет спустя. Знаешь почему, Оби? Потому что я — это ты. Я лишь то, что ты так стараешься скрыть внутри себя. Это…

— Оставь, — отрезал Оби. Он ненавидел, когда Арчи в очередной раз начинал чудить, наматывая все на свои колеса. — Все, что ты говоришь — полное дерьмо. Я знаю, кто ты. И я знаю, кто я.

«Ну и кто же такой я?» — задал он себе вопрос.

Он развернулся и пошел прочь, хотя Арчи не удерживал его и не старался вернуть назад. Арчи пожал плечами, открыл дверь машины и, как обычно, двигаясь прохладно и непринужденно, оказался внутри, сидя за рулем. Оби был уже около своей машины, но все чувствовал вонзившиеся ему в спину глаза Арчи, те самые умные и полные холода глаза.

— Гуд-бай, Оби, — крикнул Арчи.

Прежде, никогда и ни с кем он еще не прощался.

«Я знаю, что мне нужно сделать — признать вину, собственную вину», — сказал Брат Лайн, адресуя свою речь всем сидящим в зале, собравшимся в последний раз в этом учебном году.

«Моя вина — это моя причастность к недавней трагической смерти учащегося «Тринити», Дэвида Керони.

Я полагаю, вы читали газеты, или до вас доходили слухи.

Созывая это экстраординарное собрание в последние дни учебного года, чтобы подвести последние итоги, хочу сказать о том, что «Тринити» является образцовой школой в академической успеваемости, в спортивных достижениях, и еще я хочу сказать о том, как высока честь учиться в нашей школе.

У нас в «Тринити» есть много славных традиций. Одна из них — поиск правды, истины. Мы ищем правду на наших уроках, в наших неофициальных беседах и обсуждениях, в нашей повседневной жизни.

Таким образом, мы должны понять и признать правду о Дэвиде Керони…»

Сегодня Генри Маллорен принес в школу завтрак, потому что ему надоело завтракать в кафетерии. Его воротило от одних и тех же сандвичей и яичницы с беконом, чем за годы, проведенные им в «Тринити», был сыт по горло. Все, что продавалось в кафетерии, на вкус казалось ему гнилым или протухшим. Его завтрак, взятый из дому, теперь лежал у него на коленях, потому что Брат Лайн неожиданно созвал это собрание еще до начала уроков, и он не успел положить его в шкафчик. Генри сидел и напряженно слушал речь Лайна. Он был потрясен смертью Дэвида Керони, даже притом, что почти его знал. Но смерть в столь раннем возрасте выглядела ужасно, и что еще хуже — была результатом самоубийства. Ему хотелось, чтобы Брат Лайн больше ничего об этом не говорил. На кой черт ему надо было знать, что и как этот парень чувствовал вообще?

«…Правда в том, что Дэвид Керони решился на самый трагический акт — сам лишил себя собственной жизни. Такого рода действия всегда вызывают слухи, догадки. Даже наша местная газета, которая так благосклонна к образованию, не смогла удержаться от смелого заголовка.

Мы видим, что здесь написано, и не можем себе позволить отвернуться от правды:

«Ученик «Тринити» сводит счеты с жизнью после нападения на директора школы»

Да, Дэвид Керони свел счеты с собственной жизнью, и, да, он напал на директора школы «Тринити».

Заголовок из другой газеты:

«Необъяснимое самоубийство»

Мы никогда не узнаем причину трагического акта Дэвида Керони. Причина объясняется где-то в записке, которую еще нужно будет найти, которая должна как-то отражать его чем-то обеспокоенную душу. Думаю, кто-нибудь из вас, возможно, знает об этой записке — в его словах было странное упоминание о букве из письма. Но никто так и не узнает, что же этот бедный замученный мальчик имел в виду.

В последний день своей жизни он пришел в резиденцию, и это было шоком, я знаю, для каждого из нас, для каждого преподавателя и учащегося «Тринити». Он пришел безо всякого предупреждения. Известно, что человек с жизненными трудностями часто обращает свой гнев против того, кто старается ему помочь. Следователи сделали все, чтобы докопаться до истины. Они взвесили все свидетельства и улики. Они взяли показания у преподавателей и учеников нашей школы — у всех, кто хорошо его знал, хотя нельзя отрицать, что у чувствительного мальчика почти не было друзей…»

Мать Генри Маллорена замечательно готовила. Ей было не отказать в изобретательности, и пусть у нее иногда что-то могло не получиться, например, суп из огурцов, но ее это не смущало. Ее бутерброды были просто чудом, например, те два, которые она ему сделала этим утром, положив в них тунца, картошку, яйцо, немного сельдерея, маринованного чеснока, залив майонезом и присыпав все это укропом и петрушкой. Еще она дала ему яблоко, помидор и плод, который, как она сказала, Генри еще не пробовал. На десерт было шоколадное печенье. Ему вдруг захотелось есть, и только он подумал о том, как бы вытащить печенье, Лайн начал говорить о произошедшем в День Ярмарки, хотя он, вероятно, был одним из тех, кто испортил жизнь Дэвиду Керони, как и всем остальным в «Тринити». Рука Генри нащупала в пакете печенье, аккуратно извлекла его из целлофановой обертки и приготовилась отправить его в рот.

«Следователи вынесли заключение, что в «Тринити» никто не причастен к смерти Дэвида Керони. Его нападение на вашего директора было объявлено ни чем неспровоцированным и без объяснимого повода.

И все же я чувствую вину.

Я обвиняю себя в невежестве, в незнании того, что происходит с учащимися у меня школе, в незнании того, что беспокоит каждого из вас на уроке и делает несчастным, в незнании того, где нужно проявить внимание, а где осторожность.

Но вы виновны также. Каждый из вас. И если я виновен в невежестве, то вы виновны в пренебрежении друг к другу, в слепоте. Дэвид Керони был одним из вас, таким же учеником, как и вы, таким же юным. На уроках он был среди вас, с вами же, на переменах между уроками ходил по коридору, в кафетерии сидел со многими из вас за одним столом. Он с вами говорил, а вы его не слышали, не видели, не давали ответов на его вопросы. Обеспокоенный человек всегда подает сигналы, может быть, умоляя о спасении. И вы должны этого стыдиться. Вы должны сгорать от позора…»

Генри Маллорен так и не смог понять, о чем все долдонил Брат Лайн, и в чем каждый был виновен и чего должен стыдиться: «Я не виновен», — думал он. — «Я его почти не знал и даже ни разу в своей жизни с ним не поздоровался». Брат Лайн утомил его, утомил его так же, как и то, что продавалось в кафетерии. «Почему каждый раз Лайн старается кого-нибудь перемешать с грязью? «Вы должны сгорать от позора». Все тело Генри Маллорена содрогнулось от гнева, и его рука полезла в пакет за еще одной галетой печенья, но его пальцы не смогли его найти. В них сначала попало яблоко, затем помидор… «Черт, должно быть еще печение».

«…но нам пора остановиться, пора стать добрее друг к другу, оставить в прошлом такого рода ужасные недоразумения и двигаться вперед, в будущее, при этом, не забывая прошлого, и учиться не повторять ошибки — свои и чужие. Тот, кто забывает ошибки прошлого, обречен повторять их в будущем.

В своем сердце я долго искал прощения за мое невежество и нашел его. И теперь, видя ваши глаза, я прощаю вас за вашу косвенную причастность к трагедии Дэвида Керони.

Мы будем двигаться дальше и сделаем «Тринити» еще прекрасней, и в будущем нас ждут еще большие успехи, что должно скрасить этот трагический акт. Не забывая прошлого, мы должны видеть наше прекрасное будущее.

Не смотря на то, что у вас в аттестатах выставлены еще не все отметки уходящего года, через несколько дней наступят каникулы.

Наше будущее в наших руках, и сделать его лучше — в наших с вами силах.

А теперь давайте склоним наши головы и тихо помолимся о душе Дэвида Керони… и о самих себе… а теперь о будущем…»

О левую щеку Брата Лайна смачно разбился сочный зрелый помидор, и брызги ярко-красного сока оставили пятна на его белой рубашке, в его волосах застряли сотни желтых семян, и алая мякоть, оставшаяся на лице, стала похожа на пятна крови. Никто не произнес ни звука. Никто не шевельнулся. Все продолжали сидеть тихо, даже не шелохнувшись. Лайн оцепенел от неожиданности. Затем он медленно достал из кармана носовой платок и вытер остатки помидора со своего лица. Не говоря ни слова, он сошел со сцены и покинул зал собраний. Находящиеся в зале ошеломленные учащиеся «Тринити» продолжали тихо сидеть еще какое-то время. Через несколько минут все бесшумно удалились из зала. Брат Лайн так и не узнал имя преступника. Он не старался это сделать. Никто и никогда больше не упоминал о произошедшем этим утром. На следующий день Генри Маллорен был избран президентом старших классов, и никто бы не осмелился пойти против него.