Макс Коллинз - Дорога в рай

– Инолия, Наппи, Карузо – они были твоими людьми, до того как я отправил их в ад.

– Кто говорит, что это не так?

– Ты сказал, что то, что случилось в Райском поселке, было не твоим приказом. Что какой-то безликий голос по телефону, символизирующий скелеты ЦРУ в твоем шкафу, сдал меня тебе, чтобы оказать тебе услугу…

– Да! Что ты не понял, Святой? Я во всеуслышание заявил, что я недоволен тем, что мои «друзья» не защитили меня от этих чертовых мексиканцев! У меня было десять миллионов в банке… И дядя Сэм ничего не может с этим сделать! А теперь я должен давать показания, и каждая параноидальная задница думает, что я могу выболтать ее секреты, как этот придурок Валачи.

– Они не смогли вернуть тебе твои деньги, и они не смогли воспрепятствовать Комитету сената… но они смогливыдать меня.

– Точно, черт возьми!

– Ладно. Кто конкретно эти «они»?

Последовало еще одно старательное пожатие плечами.

– Я встречался с десятками агентов – серыми задницами в серых костюмах, и я могу назвать тебе их имена, но ты думаешь, что это настоящиеимена? Ты думаешь, у меня есть список адресов и я могу послать тебя домой к каждому шпиону в Вашингтоне? Смотри на вещи трезво, Святой.

– Может быть. Но ты послал этих троих в мой дом. И Инолия убил мою жену. Объясни это – я слушаю.

– Подожди, подожди, подожди, черт возьми! Я был в этой проклятой больнице в Хьюстоне, на операции! Я назвал этому… этому голосуимя Инолии и контактный телефон. Неужели ты думаешь, что я велел бы им одеться как хиппи? Если бы я собирался убить тебя, Святой, я бы хотел, чтобы об этом узнали. Ты был бы наглядным примером. Разве в моих интересах, чтобы все выглядело как нападение Чарли Мэнсона?

Очень мягко Майкл произнес:

– Программа защиты свидетелей.

– Правильно, Майкл, правильно, – кивнул Гьянкана. – Если невинную семью убили сумасшедшие наркоманы, правительство обвинить не в чем. Но если бы на свидетеля и его семью напала мафия, ПЗС пришел бы конец. Им никогда не удалось бы заполучить еще одного игрока для своего шоу со сменой имен.

Синатра пел «Облик любви».

Слегка ошеломленный, Майкл спросил:

– Кто убил Сэма Ди Стефано?

Гьянкана небрежно пожал плечами.

– Как ты и предполагал – Тони Муравей и Марио, братец Бешеного Сэма. Эй, я не отрицаю, что я тебя подставил. Нет дыма без огня – я дал тебе конкретный приказ, а ты задрал нос. И что я, по-твоему, должен был делать? Кто заставил тебя стать частью нашей организации? Ты ведь сам выбрал эту дорогу?

– Сам, – признал Майкл.

– Хорошо. Я закончу. – Гьянкана встал, отодвинув стул и собираясь произнести речь. – Мое предложение идет от чистого сердца. Почему бы тебе и твоей дочери не… поехать отдохнуть ненадолго? Мексика для меня больше не существует, но у меня все еще есть друзья в замечательных местах – на Багамах, на Ямайке – где вы с малышкой сможете, как следует расслабиться… Позволь мне привести мои дела в порядок, отойти от этой проклятой операции – и я разделаюсь с сенатом, а тем временем Батч, Чаки и я соберемся с силами, и если это значит убийство Аюппы, да будет так.

– То есть мне нужно просто оставаться в стороне, – сказал Майкл. – А когда придет время, ты меня вызовешь.

Широкая усмешка расколола темное морщинистое лицо Гьянканы.

– И предложу тебе работать на меня!.. А сейчас мне лучше вернуться к моим сосискам и бобам. Будет обидно если пропадут такие продукты… Их сегодня привезла моя дочь Франсина.

Синатра перестал петь, альбом закончился.

Самонадеянной походкой Гьянкана направился через столовую в кухню, Майкл пошел за ним, держа пистолет наготове.

Гьянкана вернулся к плите и начал перемешивать сосиски.

– Немного подгорели с одной стороны, но все равно будет вкусно… Ты знаешь, Майкл, в чем наша проблема? Мы слишком похожи, ты и я. Жаль, что мы так плохо начали.

– Действительно, – сказал Майкл и выстрелил ему в затылок. Выстрел прозвучал как кашель.

Гьянкана дернулся и рухнул на пол, растянувшись на спине. Жизнь светилась в темных акульих глаза, он еще дышал, поэтому Майкл сунул дуло пистолета с глушителем ему в рот, и пистолет снова кашлянул.

Жизни в глазах больше не было, но Майкл, растянув губы в устрашающем оскале, сунул пистолет под подбородок гангстера и выстрелил снова, и снова, и снова, и снова. Мертвый Гьянкана лежал на спине, раскинув ноги, правая рука была согнута и приставлена к боку, левая поднята над головой, как будто в танце. Темно-красная жидкость струилась из ран в горле, из ноздрей, и возле трупа, на линолеуме постепенно образовывалась лужа.

Майкл выключил плиту и выскользнул в сад, закрыв за собой дверь. Он стоял под ночным небом, освещенным зарницами. Луна окрашивала симпатичный пейзаж в желтоватый цвет, приглушая яркие сполохи цветов.

Ему нужно было немедленно уходить, но он застыл на месте. В ушах у Майкла звучал голос, принадлежавший сестре его жены, Бетти. Голос говорил: « Что это изменит? Пат уже ничто не вернет».Сэм Гьянкана, человек, виновный в смерти Патриции, был мертв. И ничего не изменилось. Майкл ощущал только пустоту. Никакого удовлетворения. «Что чувствовал мой отец, когда умер Коннор Пуни?»Зарницы вспыхивали, словно закодированный ответ подталкивая Майкла разгадать эту загадку, когда он внезапно почувствовал что-то.

Он взглянул вверх, на легкие серые облака, конвульсии молний и желтую луну, взирающую на него с немым укором, и понял, что Бог смотрит на него.

И в саду Сэма Гьянканы, в нескольких ярдах от мертвого, все еще истекающего кровью на кухонном полу гангстера, Майкл О'Салливан-младший встал на колени в каменном дворике и молился, сложив руки в перчатках, одна из которых все еще сжимала пистолет.

– Прости меня, Отец, – сказал он тихо, но четко, не опуская головы и заклиная пульсирующее электрическими разрядами небо, – ибо я согрешил.

Завершив молитву, Майкл поднялся и ушел прочь. И он даже не понял, что плакал, пока не вернулся в машину и его дочь не спросила:

– С тобой все в порядке, папа?

– Да, дорогая. Все хорошо. Езжай. На обычной скорости.

Она повезла его по тенистым дорогам жилого пригорода. Пистолета в машине не было – Майкл выбросил его в сточную канаву.

– Ты плачешь, папа. Почему?

– Просто… из-за мамы. Думал о маме.

– Он мертв, папа? Человек… который убил маму?

– Да. Я убил его, малышка.

Они были в квартале от гостиницы, когда она спросила:

– Тебе стало легче, когда он умер?… Я должна почувствовать облегчение?

Только тогда Майкл заметил, что она тоже плачет.

Гранитно-серый монолит – одновременно приземистый и внушительный – на первый взгляд мог показаться административным зданием, храмом правосудия в стиле арт-деко, возможно, времен «Нового курса». [9]При ближайшем рассмотрении совершенно несовместимые геометрические выступы и египетские колонны бетонно-гравийного направления в кубизме предполагали что-то более возвышенное, чем можно было себе позволить на деньги, получаемые от налогоплательщиков, даже в УОП.

Это был Храм единства, самая известная из многочисленных церквей Оак-Парка, построенная по проекту Фрэнка Ллойда Райта в 1906 году из консольного бетона. Храм единства возвели на месте прежней церкви, разрушенной молнией и сгоревшей дотла в 1905 году – недвусмысленный намек Господа Бога, которому не вняло верховное духовенство. Возможно, этим объяснялось отсутствие шпиля у новой церкви, хотя Райт заявлял, что просто избегает штампов в своем творчестве.

Храм единства был архитектурной достопримечательностью и приманкой для туристов. В бетонной церкви на перекрестке Лейк-стрит и Кенилворс проводились ежедневные неофициальные экскурсии – не слишком отличающиеся от направления, определенного как «объединение всех религий».

Последняя экскурсия закончилась в пять часов пятнадцать минут. Майкл посоветовал заместителю директора Гарольду Шору посетить эту последнюю экскурсию.

Вернувшись прошлой ночью из дома Гьянканы, – Майкл позвонил по номеру «горячей линии» и сказал, что он готов к встрече и хочет увидеться с Шором как можно скорее.

– Где?

– В Чикаго.

– Можно конкретнее, Майкл?

– Можно, когда вы приедете.

– Тогда я вылечу завтра, первым рейсом.

– Я буду говорить только с вами или с Хьюзом. Больше ни с кем. Понятно, Гарри? Если я замечу кого-то еще, то тут же исчезну.

– Понял.