Роберт Ладлэм - Уик-энд с Остерманом

— Кажется, это с вами я говорил в Нью-Йорке? — спросил Джон.

— Да, со мной. Я представляю Управление. Как и Дженкинс. Он был направлен сюда полтора года назад.

— Вы очень убедительно исполняли роль полисмена, мистер Дженкинс, — сказала Элис.

— Это было нетрудно. Тут прекрасное местечко и очень приятные люди.

— Я думал, что тут обитал «Порванный ремень», — не скрывал враждебности Таннер. Пришло время для объяснений. И он хотел получить их.

— И это, конечно, тоже, — мягко согласился Дженкинс.

— Тогда вам лучше бы все выложить.

— Очень хорошо, — сказал Грувер. — Итог я могу подвести в нескольких словах. Разделять и убивать. Вот предпосылка, на которую опирался Фассет. Положение, которого придерживалась «Омега».

— Значит, это в самом деле Фассет. И я думаю, что он действовал под своим настоящим именем.

— Так и было. За десять лет Лоренс Фассет выказал себя одним из лучших оперативников в Управлении. Предан делу прекрасный послужной список. А затем с ним что-то произошло.

— Он продался.

— Не так просто, — сказал Дженкинс. — Скажем, он изменил свои взгляды и обязательства. Они претерпели чудовищные изменения. Он стал врагом.

— И вы не подозревали об этом?

Грувер помедлил, прежде чем ответить. Казалось, он искал слова, которые никому не причинят боли. Он чуть наклонил голову:

— Мы догадывались… Мы шли к этому постепенно, год за гадом. Перебежчиков уровня Фассета никогда не удается накрыть врасплох. Процесс идет очень медленно, и истина выявляется шаг за шагом. Но рано или поздно все становится на свои места. И когда наступает момент истины, все обретает ясность… Чем мы и занимались — приближали его.

— Но и я попал в чертовски запутанную и опасную ситуацию.

— Можно говорить об уровне опасности, но не о запутанности. Фассет прибегал к различным приемам, манипулируя вами и вашими друзьями. Он был привлечен к операции «Омега» в силу своей репутации. Ситуация оказалась взрывоопасной, а он считался великолепным работником… Мы правильно предполагали, что враг возложит на Фассета ответственность за сохранение «Омеги», чтобы спасти ее от провала. Он одновременно стоял во главе ее обороны и осуществлял охоту за ней. И, поверьте мне на слово, стратегия была хорошо продумана. Вы начинаете понимать?

— Да, — Таннер с трудом вымолвил это слово.

— Разделять и убивать. «Омега» продолжала существовать. «Порванный ремень» в самом деле обосновался в Сэддл-Уолли. Проверка ее обитателей привела к тому, что мы нашли счета в швейцарских банках у Кардоне и Тремьянов. Когда в поле зрения появился Остерман, выяснилось, что и у него есть счет в Швейцарии. Обстоятельства как нельзя лучше играли на руку Фассету. Он нашел три связанные между собой пары, за которыми числилась незаконная деятельность или, по крайней мере, весьма сомнительные финансовые махинации, связанные со Швейцарией.

— Цюрих. Вот почему это слово заставило их так нервничать. Кардоне просто оцепенел.

— У него были для этого все основания. У него и у Тремьяна. Один принимал участие в спекулятивной деятельности брокерской конторы, которую финансирует мафия. Другой оказывал юридические услуги фирмам по торговле недвижимостью, прибегающим к неэтичным методам, — речь идет о Тремьяне как специалисте. Их могло ждать полное разорение. Остерман мог потерять меньше, но ему, как представителю средств массовой информации, обвинение могло нанести сокрушительный удар. Вы лучше меня знаете, как чувствительна пресса к таким разоблачениям.

— Да, — не проявляя никаких эмоций, сказал Таннер.

— Всего за несколько дней Фассет смог так искусно и настойчиво запутать все три пары, что они стали обвинять друг друга. Следующим этапом должны были стать силовые акции. Как только представилась бы такая возможность, подлинная «Омега» уничтожила бы как минимум две пары, а Фассет мог бы представить нам «Омегу» разгромленную. Кто бы мог оспаривать его достижения? Все подозреваемые мертвы. Это был бы… блистательный ход.

Таннер с трудом поднялся и подошел к камину. Он не скрывал гнева:

— Я просто счастлив, что вы можете спокойно сидеть здесь и профессионально оценивать все происшедшее, — повернулся он к правительственному чиновнику. — Но вы не имеете на это права, не имеете права! Моя жена, мои дети едва не погибли! Почему поблизости не оказалось ваших людей? Что случилось со всем тем оборудованием, которое производят крупнейшие корпорации мира? Кто слушал эти электронные… штучки, которые вы, как говорили, натыкали по всему дому? Где были все? Нас оставили умирать в подвале.

Грувер и Дженкинс встретили его слова смущенным молчанием. Они спокойно и с пониманием приняли взрыв враждебности Таннера. Им уже приходилось сталкиваться с такими ситуациями. Пытаясь успокоить Таннера, Грувер заговорил спокойно и мягко:

— Мы признаем, что в таких операциях могут быть допущены ошибки. Честно говоря, тут речь может идти об одной большой ошибке. Но если вы прибегнете к логике, то увидите, что ошибка была неизбежна.

— Какая ошибка?

— Я бы хотел ответить… — вмешался Дженкинс. — Это была моя ошибка. Я был старшим офицером в этом деле и единственным, кто знал об измене Фассета. Единственным. В субботу днем Макдермотт сказал мне, что у Коля есть исключительно важная информация и он должен немедленно увидеться со мной. Узнав об этом, я как можно скорее помчался в город… Я решил, что Коль или еще кто-то здесь — из имеющих отношение к операции — узнал, кто на самом деле Фассет. В таком случае из Вашингтона поступил бы ворох новых указаний…

— Мы были к этому готовы, — прервал его Грувер. — Тут же вступил бы в действие альтернативный план.

— Я приехал в Нью-Йорк, поднялся в номер отеля, но Коля там не оказалось. Я знаю, что это звучит просто невероятно, но он спокойно пошел обедать. Просто пошел обедать. Он оставил название ресторана, и я помчался туда. Все это потребовало времени. Такси, уличные пробки. Я не мог использовать телефон — все разговоры записывались. Они могли дойти до Фассета. Наконец я нашел Коля. Он понятия не имел, о чем я говорю. Он ничего не просил мне передать.

Дженкинс остановился, потому что рассказ о происшедшем разозлил и смутил его.

— В этом и заключалась ошибка? — спросила Элис.

— Да. Она дала Фассету время, в котором он нуждался. И предоставил его я.

— Но не слишком ли рисковал Фассет? Ведь его могли разоблачить? Коль ведь отрицал, что искал вас.

— Риск у него был рассчитан. Чуть ли не по секундам. Ему нетрудно было внушить, что Коль в самом деле хотел мне что-то передать, потому что он был постоянно на связи со мной, но не имел права общаться через кого-то. И я попался на эту уловку. Откровенно говоря, после разговора с ним я тоже должен был быть убит.

— Но это не объясняет отсутствие наружной охраны. Ваша поездка в Нью-Йорк не объясняет ее исчезновения.

— Мы же говорили, что Фассет блестяще вел дело, — продолжил Грувер. — Когда мы объяснили вам, почему тут никого не оказалось, почему на мили в округе не осталось ни одного патруля, вы должны были понять, как умен он был… Он систематически внушал всем, кто был в засаде вокруг ваших владений, что вы и есть «Омега». Что люди, которых они, рискуя жизнью, охраняют, на самом деле и есть настоящие враги.

— Что?

— Вот и подумайте об этом. И после того как вас убили бы, кто смог бы опровергнуть утверждения Фассета?

— Но как они смогли поверить в это?

— Убедила электроника. Один за другим по всему дому ломались микрофоны. Один за другим они переел авали вести передачи. Вы были единственным, кто знал об их существовании. Значит, вы и уничтожили их.

— Но я этого не делал! Я даже не знал, где они были натыканы! Я и сейчас не знаю!

— Никакой разницы нет, если бы вы даже и знали об этом, — взял слово Дженкинс. — Эти микрофоны могли действовать от тридцати шести до сорока восьми часов — и не больше. Прошлым вечером я показывал вам один такой. Он был разъеден кислотой. Как и все остальные. Кислота постепенно проела их покрытие, и передачи прекратились… Но люди в засадах знали только, что они перестали действовать. И тут Фассет сообщил, что допустил ошибку. Что на самом деле «Омега» — это вы, а он этого не учел. Уверяю вас, что сообщил он это весьма убедительно. Когда такой человек, как Фассет, признает свою ошибку, он делает это очень смущенно. Он убрал охрану, а затем на пару с Маккалифом приступил к плану убийства. Они могли добиться успеха, потому что меня тут не было и я не мог вмешаться. Он убрал меня со сцены.

— Вы знали о Маккалифе?

— Нет, — ответил Дженкинс. — Его даже не подозревали. Прикрытие у него было просто гениальным. Фанатичный коп из маленького городка, ветеран нью-йоркской полиции, с головы до пят сторонник правых взглядов. Откровенно говоря, первое подозрение возникло у нас лишь после того, когда вы рассказали, что полицейский автомо-биль не остановился после ваших сигналов из подвала. Мак-калиф позаботился, чтобы ни одного полицейского патруля в то время поблизости не было. Тем не менее на его машине была мигалка. Знаете, такое простое устройство, которое ставится на крышу. Он сам кружил вокруг вашего дома, стараясь выманить вас. Когда он наконец появился, две вещи поразили нас. Во-первых, то, что его нашли по рации в машине, а не дома. Вторая относилась к рассказу тех, кто был на дежурстве. Что Маккалиф все время держался за живот, жалуясь на приступ язвы. У него никогда не было такого заболевания. И вполне возможно, что он просто получил ранение. Выяснилось, что предположение было совершенно правильным. Его «язва» оказалась дыркой в животе. Благодаря мистеру Остерману.