Кристиан Мерк - Под маской молчания

На восток он направился по объездным дорогам, шоссе старался избегать. Ехал, как учила Джо, старался не маячить в одиночку, прикрывался попутными машинами, по возможности многоосными трейлерами.

Звонок по оставленному ею телефону… Он прокрутил в голове этот номер и вздохнул. Звонить больше некому. Его любовь рухнула в Большой канал. Четыре пули… Мгновенная смерть? Если и нет, если и не от пули, то от винта полицейского мотоскафо. Через месяц ее вспухший труп всплывет, и нему сбегутся собаки…

Но если… Если все же…

Актриса… Внушение?.. Фокусы!.. Иллюзион!.. Колдовство… — разрывала мозг разноголосица, в которой он выделил голоса Мейера, Морсби и Карреджо.

Будь она жива, выбрала бы безопасное местечко. Где «Десятке» не пришло бы в голову ее искать. Родители? Мать? Но родной город исключается, он им известен. Какое-нибудь мелкое безымянное банановое захолустье? Но бесследно исчезнуть она не сможет, ее не оставят в покое, найдут рано или поздно где угодно. Тем более что она ранена… если жива.

Всю ночь — дождь. Виктор медленно ехал по правой полосе, пропуская слева огромные фуры. Глядел им вслед и воображал, что за их дверьми, как за крепостными воротами, притаились янычары с ятаганами и абордажными саблями, готовые выскочить при первой возможности.

Около трех ночи впереди замигал зеленый щит вывески мотеля. Виктор понял, что больше не выдержит. Правую руку скрутила странная судорога, ладонь уродливо скрючилась. Он заплатил дежурному и принял ключ левой рукой. Войдя в комнату, заперся и примостил на дверную ручку пустую пивную бутылку.

Со столика его дразнил телефон.

Позвони, тупица, чего ты ждешь?

Виктор прошелся по комнате, стараясь не обращать на аппарат внимания. Потом подумал, как реагировать, если ответит посторонний человек. Подошел к двери, прислушался. Ничего, кроме жужжания холодильника в коридоре. Он поправил бутылку и направился к телефону.

«Набранный номер более не обслуживается. Сообщения принимаются по номеру три тринадцать», — ответил после гудка механический мужской голос. Он положил трубку и услышал, как бутылка свалилась с ручки и глухо стукнулась о толстый ковер. Ручка медленно поворачивалась. Анника? Уборщица? Он тут же очутился за окном и спрыгнул вниз. На стоянке кроме его машины только фургон и несколько мотоциклов.

Из мотеля донесся испуганный голос дежурного, оправдывающегося перед кем-то.

Вжав голову в плечи, Виктор забрался на сиденье, сел за руль и дрожащими руками вставил ключ зажигания. Отъехал, не зажигая огней, крадучись; прополз несколько миль и затаился за сараем автомобильных весов в стороне от дороги. Какие-то фары обшаривали местность, настойчиво искали его, неумолимо приближались. Преследователь остановил машину у ворот, опустил стекло. Неясное бормотание… спор? Замолчали. Чего ждете, сволочи? Виктор прирос к сиденью.

Дождь в очередной раз прекратился. Над землей парил метровый слой полупрозрачной дымки. В приехавшей машине щелкнуло радио и занудно взвыл какой-то хит «кантри». Дверца открылась, высунулись ноги женщины. С другой стороны вылез мужчина. Лиц не различить. Ну, ну, не тяните жилы… Они и не тянули. Но направились не к нему, а друг к другу. Обнялись, присосались… Свидание! Виктор чуть не захохотал в голос; согнулся и зажал рот руками.

Всю ночь Виктор неслышно ерзал на своем сиденье под аккомпанемент мерного скрипа пружин и тяжкого пыхтения и сопения неизвестной сельской парочки, стараясь различить мелодии, доносившиеся из старой аудиосистемы их автомобильного приемника. Заснул, проснулся, осторожно размялся, снова заснул… На заре проводил взглядом рыжее сияние растрепанной прически сельской Цирцеи, накинувшей на плечи трофейную мужскую куртку, и принялся ожесточенно тереть виски обеими ладонями.

Виктор продвигался на восток, избегая постов дорожной полиции. Под Амарильо он продал машину Морсби и купил вместо нее белую «хонду-сивик», автомобиль осторожных мамочек, который, наверное, понравился бы Кристе Албемарль.

Никто за ним не гнался. Либо он стряхнул преследователей с хвоста, либо они поджидали впереди. Выспался в заброшенном кинотеатре под открытым небом, загнав машину за готовый рухнуть от ветхости экран. Подъезжая к Талсе, с видом замученного работой товарища по несчастью кивнул какому-то помощнику шерифа, заступившему в ночную смену. Им овладевала рутинная апатия.

Сидя в дорожной забегаловке где-то в Миссури и посасывая через соломинку молочно-земляничный коктейль, он вдруг как будто получил удар по лбу. Захлебнулся сладкой жижей, закашлялся, улыбнулся озабоченной официантке. Озарило.

Помчался в Иллинойс, подгоняемый тем же безумным порывом, который вынудил когда-то агента ФБР пригрозить ему административными мерами.

Стеклянный дождь — да. Но куда попали пули? Да в стекло и попали.

Она упала, да. Но кто видел ее мертвой?

Однажды она рассказала ему историю из своего детства. О похоронах. И о мороженом в кладбищенском кафе.

Вечером следующего дня он въехал в Эвансвилл, Индиана. Мэйн-стрит, поросшая старинными постройками красного кирпича, видала лучшие дни. Уродливые вкрапления современных стекляшек, рынки и супермаркеты. В витрине парикмахерской календарь. Завтра Рождество. Двигатель зачихал. Спросить, не обращая на себя внимания, не у кого. Час он убил на поиски отеля «Фэрмонт армз».

Здание загажено, фасад изрисован и испрыскан надписями, стекла в нижнем этаже кое-где выбиты. Безопасное местечко? Но где еще? Тюрьма? Железнодорожная сортировка? Он вспомнил адмирала Брагадино. Путь к дому отрезан.

Угощать девочку мороженым здесь явно негде. За стойкой две профессионалки панели обсуждают перспективы трудовой деятельности. Виктор подошел к дежурному клерку, узкоплечему парню лет девятнадцати в слишком большом пиджаке с чужого плеча. Может, шестерка «Десятки», подумал Виктор и решительным тоном спросил:

— Не появлялась ли у вас в последние дни женщина… возможно, раненая?

Парень бросил взгляд на проституток, снова повернулся к Виктору.

— Около тридцати пяти лет, — продолжил Виктор. — Светлые волосы, короткая стрижка… может быть, порезы на лице…

Парень кивнул и пошевелил губами. Он пригнулся ближе к Виктору.

— Она сказала, что, если о ней спросит седой молодой человек… Вы в порядке? — насторожился он.

Виктор улыбнулся и кивнул. Парень чуть расслабился и опустил большой барабанный револьвер, который держал под прилавком. Он протянул Виктору калабашку с ключами:

— Девятый этаж, в конце коридора. Она просила, чтобы вы окликнули ее, прежде чем войти.

Беспрерывно кивая головой, Виктор сгреб ключи. Окликнуть… каким именем? Он понесся по лестнице, а парень принялся восхищенно вертеть в руках смертоносную игрушку, поворачивать барабан и прислушиваться к фиксирующему щелчку.

Бегом поднимаясь по лестнице, Виктор попутно заметил несколько висящих на одной петле или полностью отсутствующих дверей, выбитых полицией либо пьяными постояльцами. Узор ковра по мере продвижения вверх все упрощался и на шестом этаже исчез вовсе. Девятый этаж выглядел так, как будто здесь бушевал пожар. Все в копоти, свет ламп едва пробивается сквозь наслоения на стекле.

Он остановился перед последней дверью девятого этажа. «Ловушка! — кричал внутренний голос. — Беги!»

Но он постучал. Ничего. Ни звука.

— Арабелла, это я, Виктор.

Поздно. Слишком поздно. Он отвернулся, шагнул обратно к лестнице и тут услышал приглушенный дверью ответ:

— Милый Виктор…

Он рванулся обратно, не сразу попал ключом в замочную скважину. Вбежал, остановился. Вгляделся во тьму.

— Я звонил тебе…

— Телефон испортился, когда я нырнула. Вот такая я растяпа. — Она усмехнулась. — Переплыла канал под водой, винтом порезала ногу. Заплыла в боковой канал, там влезла в лодку к цыганенку. Он меня и доставил в Тревизо, а потом во Флориду контрабандой. А ты?

— На танкере в Техас. Галвестон.

— Быстро освоился. Молодец.

Она сидела в потемках, закутавшись в одеяло, как старуха. В номере большая кровать, совмещенный санузел без двери — и все. Из-под треснувшего абажура падал свет на ее пальцы, иссеченные сеточкой заживающих шрамов. Виктор медленно подошел, чувствуя себя, как при первой встрече в Венеции. Он прикоснулся к ее лицу, и она отпрянула дальше в тень.

— Что, Джо?

— Почему ты все время возвращаешься? — спросила она.

— Ты сама знаешь.

Она поддалась, когда он повернул ее лицо к свету. С улыбкой выслушала его стон.

— Теперь от меня никакого проку.

— Теперь от тебя прок мне.

— Они придут.

— Стефано больше не придет. Я буду защищать тебя. Иди ко мне.