Айдар Павлов - Время Полицая

Откинув край одеяла, он полюбовался перебитой кистью правой руки. Любая попытка пошевелить пальцами сопровождалась безразличной гримасой на его лице. Да. Если б он отнесся ко всему, что происходит, с пониманием, небезразлично, от его физиономии не осталось бы ни шиша. Так что, как бы не возражал писатель Горький, безразличное отношение к действительности было и остается самым доступным опиумом для народа. Вадим сбросил ноги на пол, накинул одеяло на плечи.

Что бросалось в глаза?

Бардак. Всюду валялись вещи, вещи, вещи. А на ногах висели серые клочья с красными и черными подтеками - его брюки, сшитые в Доме мод под заказ. Классные были штаны. В своем роде шикарные.

Он задрал штанину – о, ля-ля! - и поскорее опустил ее на место: правая подставка выглядела ужасно - напоминала кусок мяса на вертеле. На ней лучше было не акцентироваться - безразличие, прежде всего.

Закутавшись в одеяло, он поковылял на кухню, закрыл окна и позавтракал: водой из чайника с колбасой из морозильника, строго, безвкусно, сердито.

Заморив червячка, он покопался в ворохе хлама на полу, нашел себе новые джинсы, старую кожаную куртку и кусок тряпки, из которой сделал лямку для руки. Он подобрал револьвер и воткнул его за пояс. Принарядившись, он вышел из дома и поехал к игровым автоматам за деньгами. У него не осталось за душой ни копейки.

Знакомый кассир игровых автоматов приветствовал его широкой улыбкой:

- А! Это вы, везунчик? Потратились?

- Привет, - поздоровался Вадик и осмотрелся.

Кроме них в зале никого не было.

- Что с вами?! - ужаснулся дядька. - Попали в передрягу?

- Мне страшно везет, - кивнул Вадим. - Три жетона в долг, пожалуйста, - попросил он и пообещал: - Через три минуты отдам три жетона и сверху накину тридцатник, идет?

- Нет, так не пойдет, - возразил дядька.

- Почему? - Он расстегнул куртку, показывая кассиру волыну под брючным ремнем.

Однако тот твердо смотрел на клавиши кассового аппарата, совершенно не замечая револьвера, которым его пытались напугать, и жестко стоял на своем:

- Потому что деньги вперед.

- Три жетона, - повторил Вадим, приставив к виску невнимательного кассира дуло "Кобры". Щелкнул затвор. - Пожалуйста!

- Попапожалуйста... - наконец, среагировал мужик. - Пожалуйста... - и выдал три жетона.

Вадим убрал пушку и направился к автомату. Не успел он забросить медяшку в "однорукого бандита", как сзади раздался ядовитый смешок. Он обернулся.

На столе, заслонив собой кассира, болтая в воздухе ножкой, сидела цыганка по имени Кобра. А рядом на том же столе красовался сумарь, черный кожаный бэг, с которого все началось.

- Отдай ему то, что взял, - попросила Кобра, кивнув на перепуганного кассира.

- Без проблем. - Вадим подплыл к столу и положил жетоны перед дядькой. - Приятно тебя видеть, - сказал он Кобре.

- Приятно меня видеть! - польщено растаяла та. - Продвигаешься, Чапаев. Очень немногим приятно меня видеть.

- Мои акции подскочили? - он кивнул на сумку: - Это мне?

- От Насти. - Кобра заботливо поправила торчавший воротник на его куртке. - А спасибо скажи Олесе.

- Я все-таки ее достал?

- Это что-то. Блицкриг. Как она была вчера счастлива! Олеся никому еще так не верила, никому.

- Почему Люшечка этого не знает?

- Тебе недостаточно, что знаю я?

- Ты видишь, что он со мной сделал? - Вадим покрутил перед цыганкой перебитой рукой.

- Так, он тупой, - улыбнулась Кобра. - Ты еще не понял?

- А мне пофиг. Я не хочу боли.

- И ему пофиг. Ему лишь бы кресло не съезжало, мальчик мой, а кто у него там: ты или Полицай, - какое ему дело?

- Короче, я уже задыхаюсь от твоих приколов, красавица. Я скоро подохну от этих шуток. Что это? - Он ткнул пальцем в сумку: - Зачем ты это принесла?

- Это Настя. Решила выйти сухой из болота, сама пришла.

- Отнеси ей обратно.

- Я что, носильщик?

- ... Слушай, зачем ты вообще с нами связалась? У тебя дел больше нет?

Он дотронулся до шоколадной ладони Кобры сначала одним пальцем, затем вторым, третьим... Наконец, осмелел, поднял ее руку с серебряными браслетами к своему лицу и лизнул впадинку между большим и указательным пальцами. Он прижал ее к губам и закрыл глаза. В это мгновение он пережил нечто божественное, ясное, блаженное. Всё сгинуло, всё растворилось, всё исчезло. Осталось беспредельное материнское лоно вселенной… Ни одного предмета, только любовь. Только любовь...

- Я так плакала о тебе, так плакала... - прошептала вдруг Кобра.

- Мама?

Цыганка коснулась второй рукой его темени, и в этот момент он понял, что победил.

- Я, правда, хочу тебя, правда... - Он без малейшего страха посмотрел в глаза Кобры. Это были самые чистые и простые глаза на свете, роднее тебя самого.

- Я знаю.

- Но когда ты рядом, я не живу. Посмотри, я еле стою. А я хочу жить, Кобра, я хочу жить. Ну, зачем ты к пришла? Ты смеешься, тебе все хи-хи-ха-ха? Люди такие маленькие, да? Такие жалкие, тупенькие... А что мы можем? Что с нас брать? У нас только деньги, Кобра, только деньги, над этим даже смеяться смешно. Если б мы могли, если б мы знали, что делать, кроме денег. Но нам же ничего не дали. Ничего, кроме денег. На свету мы дохнем как комары, в темноте ревем как молокососы. Если б кто-нибудь нам сказал, Кобра, если б кто-нибудь...

- Ладно, живи. - Кобра одернула руку, к которой он приклеился, и соскользнула со стола.

- Кобра! - Он попытался ее остановить. Глупо, конечно.

- Я проголодалась, пусти! - Она оттолкнула его и пошла к выходу. - Я хочу есть. И не дай божок, мне сегодня подсунут кетчуп вместо крови.

Дверь хлопнула.

Вадим остался один на один с обомлевшим кассиром.

- ... Вот это баба, - изумленно произнес тот, позабыв, как, чуть ранее, ему едва не разнесли череп из-за трех жетонов.

- Какая баба? - переспросил Вадик.

- Эта ж цыганка. Как ты ее назвал? Кобра?

- Где Кобра? Где цыганка?

- Была же...

- Да? Ты ее видел? Ты ее хорошо разглядел?

- …?

- Эта баба, - сказал Вадим, растопырив пятерню перед носом кассира, как при первой встрече. - Эта изумительная женщина хочет есть, ты слышал?

- Да, слышал. - Мужик вновь окосел.

- Если сегодня в этом городе не найдется того, кто сможет накормить эту бабу, она завтра поднимет Неву настолько, что не видно будет телевизионной вышки. - Вадим опустил руку: - Женат?

- Женат, двое детей, - отрапортовал кассир, чтобы его не убили.

- Любишь жену? - Вадим открыл сумку.

- Да.

- А детей?

- Да.

- Купишь детям игрушки, - распорядился Вадим, выложив мужику сто баксов двадцатками и десятками. - А с женой выпьешь за мое здоровье. А я выпью за твое.

13

Он выпил в "Корчме" на Среднем проспекте Васильевского острова, в кабачке студентов и промышленных кадров. Более того, он оставил там триста баксов, угостив всех, кто оказался с ним под одной крышей.

- "Ни земли, ни погоста не хочу выбирать, на Васильевский остров я приду умирать…" - затянул один осоловевший студент. Он сидел напротив Вадима, заливал пивом горечь нищеты и вспоминал Бродского.

- Как тебя звать? - спросил Вадим.

- Рома.

- А я Романов.

Рома с достоинством поднял вверх указательный палец:

- Почти тезки. Почти! - Он не собирался сокращать дистанцию. - "Твой фасад темно-синий я впотьмах не найду, между выцветших линий на асфальт упаду..."

- Классно - да? - "на асфальт упаду..." - прицепился Вадим. - А дальше? Что дальше?

- "И душа неустанно, отлетая во тьму, поплывет над домами в Петроградском дыму..."

- Да, да, да...

- И апрельская морось,

под затылком снежок,

и услышу я голос:

- до свиданья, дружок.

И увижу две жизни

далеко за рекой,

к равнодушной отчизне

прижимаясь щекой,

- словно девочки-сестры

из непрожитых лет,

выбегая на остров,

машут мальчику вслед.

- Я сейчас плакать начну, - сказал Вадим.

- А дело было так, - пояснил Рома, показав пальцем в пол: - У Иосифа здесь жила одна девочка...

- В "Корчме"?

- Не, - улыбнулся студент, - на Васильевском острове. Он приходил к ней с улицы Пестеля...

- Знаю, - кивнул Вадик. – Знаю, где Пестеля.

- Но у него не было денег. Поэтому она его игнорировала.

- Девчонка?

- Ага. Поэтому он приходил умирать. Пять лет ходил.

- Ого!

- ... "Зная мой статус, моя невеста пятый год за меня ни с места..." - Рома безысходно засмеялся: - Приходил умирать.

- Кто?

- Иосиф. Ходил... Потом умер, и уехал в Америку.

- Как-как?

- А вот так, - отрезал студент и с вызовом уставился в лицо Романова.

Вадим вдруг вспомнил Иосифа Блана:

- Какая у него была фамилия?

- Я сомневаюсь, что его фамилия тебе о чем-то скажет, - с миной интеллектуального сноба проворчал Рома.

- Не понял?

- Ты прилетел из другого мира, Вадя. Человек, который отдает в пивнухе триста баксов, - прости - не наш человек. Ты можешь напялить на себя бомжовский плащ, купить умную книжку, не стричься, не мыться, но ты так и останешься сытым, Вадя...