Хуан Рамон Бьедма - Рукопись Бога

– Люди из Союза здесь?

– Да.

– Альваро?

– Тоже.

Словно в подтверждение ее слов, в дальнем углу Апельсинового дворика послышались голоса. Ривен насторожился.

– Сдается мне, здесь не одна история, а несколько сплетенных вместе. Почему бы не начать с твоей?

– Моя очень простая, – Эрнандес ни капли не испугалась; она будто и вправду ждала момента, чтобы поведать о своей роли в этом деле.

– Я слушаю.

– Защитники Церкви вышли на меня через одну монахиню, которая работала вместе со мной в приюте. Я с охотой продала бы им чемодан, хранившийся у моего… отца. Но у них был другой план. Поскольку вы рано или поздно все равно связались бы со мной, я должна была оставить чемодан в укрытии и сделать его приманкой, чтобы втереться к вам в доверие и в конце концов привести их к остальным чемоданам. За это мне обещали очень много денег. И избавление от директрисы в качестве бонуса. Разумеется, я согласилась.

У Ривена не нашлось, что противопоставить столь примитивной логике выживания, которой он и сам следовал, сколько себя помнил. Напоминать о совместной прогулке в ад не было смысла. Эта женщина жила настоящим, прочие грамматические времена она не употребляла.

– Сегодня я пришла сюда в последний раз, чтобы получить свои деньги и выйти из игры… Нам давно известно, что пятый чемодан у тебя, Альваро они пытают лишь потому, что не знают, как к тебе подступиться, – Эрнандес сделала паузу, чтобы парковщик мог как следует прочувствовать ее слова.

– Я могу быть твоим посредником. Проси у них что хочешь. Потом мы оба исчезнем. – На мгновение ее взгляд снова потеплел. – Вдвоем, хотя бы на первое время… Если захочешь.

Ривен прижал лезвие к ее горлу.

– Не переборщи; еще немного сентиментальности, и твоя героиня лишится своей притягательной тайны. Я сам хочу с ними поговорить. Мы пойдем туда вместе.

Одной рукой парковщик придерживал Эрнандес за локоть, другой прижимал нож к ее левой лопатке; так они прошли под аркой и оказались в сумрачном Апельсиновом дворике. Оба двигались медленно, глядя себе под ноги и стараясь не угодить в одну из старых оросительных канав, мокрая листва нашептывала им дурные предзнаменования. В окнах северного крыла плясали отблески пламени. На крытой галерее, вход в которую стерег череп, выбитый в стене в память о рабочих, погибших во время строительства, отчетливо слышались голоса. Судя по всему, внутри полным ходом шло веселье.

Вход в нефы, примыкающие к Колумбийской библиотеке, оказался не заперт.

Эрнандес и Ривен шли на слабое сияние с ведущей в книгохранилище лестницы. Оставив по левую руку научный зал, конференц-зал и кабинеты, они стали подниматься по ступенькам. Внезапно голоса смолкли, и их со всех сторон обступили неизвестно откуда появившиеся нищие, вооруженные ржавыми кухонными ножами всех существующих размеров.

Слишком много клинков на один складной ножик.

Ривену хватило одного взгляда на своих противников, чтобы понять: прикрываться Эрнандес, как щитом, бесполезно. Разглядеть бродяг в полутьме было невозможно. Все та же масса лохмотьев, болячек и коросты, которую парковщик привык лицезреть в последние дни; готовые в любую минуту растерзать свою жертву, они выжидали, передавая по кругу бутылки дорогого вина… С Новым годом.

Впервые за очень долгое время Ривен бросил нож.

Бродяги отвели парковщика на второй этаж, в большой длинный зал, образованный тремя смежными часовнями, по стенам которого были развешены книжные полки. Половина зала лежала во тьме: люстры зажигать не стали, чтобы свет в окнах не заметили с улицы. Лишь в глубине помещения горели свечи. Там, у странной металлической конструкции, ждали несколько человек.

– Мы знали, что ты придешь.

Посреди зала в окружении веселых пьяных бродяг, с кривой усмешкой на губах, гостей встречал Амадор.

– Я знал, что ты придешь.

Нищие расступились, пропуская Ривена к слепому. Эрнандес оказалась у него за спиной и, подумав, отошла к стене, стараясь держаться подальше от пьянчуг, так и пожиравших ее глазами.

В книгохранилище не было никакой мебели, кроме полок из темного дерева, на которых в беспорядке пылились тома и рукописи. У полок не было защитных стекол, укрепленные на стенах канделябры находились в опасной близости от ценных и весьма горючих фолиантов.

Никто не произносил ни слова; только дождь стучал по крыше собора.

– Мы, незрячие, зависим от звуков… Этот бесконечный шум сводит меня с ума.

С этими словами Амадор резко развернулся, будто хотел убежать от ненавистного шума, и, опираясь на трость с крестообразной рукоятью, проковылял к «железной деве». Дверца орудия была открыта. Поводырь вворачивал два новых шипа, длиннее других, на уровне глаз Альваро. Старик, нагой и окровавленный, жался к задней стенке «девы», жадно хватая губами воздух.

Палач завершил свое дело, вытер о штаны испачканную красным руку и присоединился к остальным, уступив место Амадору.

Ривен медленно приблизился к жуткой металлической фигуре; если бродяги хотели его запугать, у них ничего не вышло. Какие важные персоны ни входили бы в пресловутый Союз, грязная работа, как всегда, доставалась оборванцам.

Подойдя поближе, Ривен оказался лицом к лицу с Альваро, задыхавшимся от боли и ужаса в тесном железном саркофаге. Узнав парковщика, священник окинул его долгим взглядом, полным отчаяния и внезапного тепла. Он ни о чем не просил, ни на что не надеялся… «Слава богу, мне не придется умирать в одиночестве, среди этого сброда».

Ривен отвел глаза и заметил в углу четыре чемодана, которые удалось собрать Защитникам. Нищие, не долго думая, взломали замки и достали драгоценное содержимое: кипы старых, пожелтевших газет.

Амадор с кривой усмешкой посматривал на парковщика, опираясь на дверцу «железной девы».

– Итальянская, а точнее сказать, падуанская пресса пятьдесят третьего – пятьдесят четвертого годов. Никакой ценности не представляет… – Слепой дернул уголком рта. – Сколько усилий и сколько смертей, и все ради жалких пяти килограммов старой бумаги… Наш Господь большой шутник, тебе не кажется?

– У святого отца из нашего приюта не было мнения на этот счет. У него все силы уходили на то, чтобы лапать воспитанников.

Слепой хохотнул.

– Ты в точности такой, как мне описывали. Надеюсь, у тебя обо мне тоже сложилось адекватное впечатление… – И, внезапно изменив тон, спросил почти заискивающе: – Заключим сделку?

– Для того я и пришел.

– Пятый чемодан у тебя?

– В надежном месте.

– Ты его открывал?

– …

– Ладно… Не важно. Сколько?

– Двадцать кусков.

– Я дам тридцать, если буду в тебе уверен; деньги не имеют значения. А в качестве бонуса можешь забрать эту рухлядь, – слепой кивнул на Альваро.

– Я, в свою очередь, должен быть уверен, что меня отсюда выпустят. Мертвецу деньги ни к чему.

– Как скажешь. Предлагай свои условия.

– Вы… не можете… этого сделать… Ривен. – Слабый голос священника не вязался с каменной твердостью его слов.

– Не бойтесь, я без вас не уйду.

– Вы не понимаете… Вы не можете этого сделать… если чемодан у вас, книга… Книга там, где должна быть.

Амадор, готовый заставить пленника замолчать, замер, положив руку на дверцу «железной девы», и жадно ловил каждое слово.

– О чем это вы? – грубо спросил Ривен.

– Я приехал в Севилью… чтобы найти вас, Ривен.

– Вы сами не знаете, что говорите.

– Уже пробило… двенадцать?

Никто не ответил.

– Полночь… наступила?

Амадор кивнул.

– Я могу… доказать. – Альваро отчаянно ловил губами воздух. – Мой дядя кардинал Тертулли приказал мне… просил меня отдать Рукопись Бога вам, Ривен.

Парковщик повернулся к слепому, стараясь не обращать внимания на бредни старика.

– Вернемся к вопросу о деньгах. У вас вся сумма с собой?

Альваро настаивал:

– Послушайте… я могу доказать, что вы… избранный. Если новый год уже… начался, должен появиться знак… Посмотрите на свое запястье, снизу.

Ривен не двигался.

Внезапно он вспомнил, как невыносимо жгло руку.

И резким движением отдернул рукав.

На запястье горела пентаграмма.

Парковщик не произнес ни слова.

– Вы новый… Хранитель.

– Проклятые маги, – пробормотал Амадор; он не нуждался в зрении, чтобы понять: на руке Риве-на и вправду появился знак, о котором говорил священник.

Ривен хранил молчание.

Первых лет своей жизни он не помнил, настоящее казалось ему форменным безумием, а будущее он не желал принимать, но не знал, как спастись от неизбежного.

Перед глазами Ривена мелькали воспоминания последних дней, неровного пути, которому он был не только свидетелем, но и пунктом назначения, тугой спирали, пружины, готовой вот-вот разжаться.

– Старый дурак… – прошипел Амадор, обращаясь к запертому в железном чреве, окровавленному, задыхавшемуся пленнику. – Я почти поверил, что ты посланник небес, а ты, оказывается, жалкий лакей дьявола, привыкший делать грязную работу за своего хозяина. А мы, отбросы, убийцы, чудовища по локоть в крови… последняя надежда мира.