Эмиль Асадов - Золотой Крюк

— Не нужно, Сережа… Если из него дерьмо выколотить, в нем же ничего не останется. Он и есть — дерьмо в двубортном пиджаке.

Бородянский, напоровшись на такой отпор, только рот открыл от удивления. Он то предполагал, что пойманные с поличным воры будут трястись от страха и искать возможности договориться! Вспомнив истину о том, что наглость человеческая предела не имеет, Бородянский взял себя в руки, и на замечания девушки только пренебрежительно махнул рукой.

— Какая взаимовыручка, скажите пожалуйста! И на такую швабру ты променял мою Елену?

— На швабру я не обижаюсь — на фоне Елены кто угодно покажется шваброй. Не женщина, а пылесос какой-то. Вечно ей всего мало было, вся в золоте, а глаза голодные. Потому и решила, наверное, от меня уйти.

— И правильно сделала. Она тебя вовремя раскусила. А я то, дурак, в люди тебя вывел! Вот, получил в благодарность… Ладно, — Бородянский хлопнул рукой по столу. — Хватит переливать из пустое в порожнее. Распорядись давай, чтобы все мои деньги были немедленно мне возвращены. А после поговорим, что мне с вами всеми делать.

— Я бы на вашем месте не сильно хорохорилась, — предупредила Марина. — Что вас, собственно, не устраивает? Захотели фирму купить — купили, вот она, вся ваша…

— Ну, не совсем вся, еще у Арцибульдера немножко акций завалялось, — напомнил Сергей Степанович. — Вы, Лев Семенович, слово "Арцибульдер" не знакомо? Назвать это именем или фамилией у меня язык не поворачивается.

— Слышал где-то, — насторожился Бородянский.

— Наверное, в программе "Их ищет милиция". У нас при раздаче денег на всех немного не хватило, так что пришлось акциями поделиться. Так что он теперь — ваш компаньон. Кстати, о деньгах — так нет уже их! Вы же хотели, чтобы мы у людей сертификаты выкупили? Этим мы и занимаемся все минувшие дни. Ваши миллионы пришлись как нельзя кстати.

— Вы расплачиваетесь с ними моими деньгами! — заорал Бородянский. — Немедленно прекратите это! И вообще, я все закрываю, все счета арестовываю!..

— Хотите сами им об этом сказать? Милости просим, их там за порогом фирмы целое море, только и ждут. Но я бы не советовала — они могут этот офис просто снести физически за две минуты. А это плохо — во-первых, мы на первом этаже, и дом над нами просто рухнет, во-вторых, вам самому придется удариться в бега следом за Мавроди. Вот только он хоть с деньгами убежал, а вы помчитесь, сверкая голой задницей. Зато если вас Арцибульдер все-таки догонит, то ваше нежелание быть председателем "Золотого Крюка" решиться само собой.

— Это почему же? — не понял Бородянский.

— Так у мертвецов подпись в банке не принимают! — весело пояснил Витек, — а что же это за председатель без подписи?

— Ты меня не пугай! — предупредил Бородянский.

— Вы нас тоже, — предложила Марина. — Потому что ничего вы нам сделать не можете — ни по закону, ни по иному…

— Еще посмотрим. Вы меня за мальчишку держите? Я вам только вчера деньги отдал! При всем желании вы еще не могли успеть их потратить!

— Ну, потратили мы их загодя, получив в банке беззалоговый овердрафт, — пояснила Марина. — Вы, не будучи мальчишкой, должны знать, что существует такой вид ссуды, не так ли? Правда, на такие крупные суммы его обычно не выдают, но ваше имя и в самом деле творит чудеса. Стоило нам заикнуться знакомому вам банкиру, для кого мы производим указанное строительство, как деньги моментально поступили на счет. Ну не приятно ли, что вас так ценят?

— Чтоб вы сдохли!

— И вам тоже всего доброго. Хотя, с другой стороны, Лев Семенович, стоит ли так убиваться? Как-никак, вы теперь — не обыкновенный ворюга, а серьезный капиталист. Собственный завод имеете по производству арматурных блоков. Он, все-таки, тоже денег стоит! Поработайте на благо России — глядишь, и вернуться к вам ваши денежки. Причем довольно быстро. Глядишь, месяцев через 18 выйдете на первую прибыль…

— Через 18 месяцев! А как же ваши обещания четырехсотпроцентой рентабельности?

— Господи, Лев Семенович, вы же строитель со стажем. Неужели все, что научились — откаты делать да взятки давать? Не бывает такой рентабельности! Мы же не наркодельцы, правда? 15–17 процентов в год, и то не сразу — тоже немало.

— Это нечестно, — вдруг жалобно произнес Бородянский, будто только что осознал весь траур своего положения.

— Что есть, то есть, — вздохнул Витек, горестно качая головой. — Мне самому даже как-то стыдно. Больше никогда никому не буду говорить неправду. Вот прямо сейчас пойду исправляться.

— Я вас убью, — пообещал Бородянский.

— Не надоело вам обещать?.. Нет, мы бы с вами еще поболтали, но нам и вправду пора. Неудобно так засиживаться в чужом офисе… Пашка, глянь, что там на улице — никак дождь опять пошел? Вон как по стеклам барабанит.

— Это не дождь, это пожарные с брандспойтами приехали, митингующих разгонять, — сообщил юноша.

Бородянский сидел в директорском кресле и не верил, что все это происходит именно с ним. Его мобильник вдруг зазвонил, Лев Семенович поднес аппарат к уху и услышал спокойный голос вице-премьера.

— Тут до меня странные слухи дошли, — сообщил чиновник, за креслом которого в этот момент застыл изваянием, в ожидании дальнейших указаний, невидимый Бородянскому следователь налоговой милиции.

Начальник треста попытался придать голосу нормальное звучание. Не получалось — откуда только появились хрипота и легкое запинание? Но чем больше он запинался, тем суровее становился голос в трубке, и слушая его, Бородянский запинался все сильнее и сильнее. На лбу его стал проступать пот.

Чеботарев молча смотрел на человека, которого он знал могучим и недосягаемым, как пик Коммунизма, и странное подобие жалости покалывало его с другой стороны груди. "Так вот, оказывается, как выглядит возмездие", — подумал он.

Бородянский дал отбой и невидящими глазами посмотрел в его сторону. Он окончательно обмяк и стал похож на сдутую куклу. От недавнего урагана не осталось и слабого дуновения.

— Ты не можешь вот так просто взять и уйти, — почти прошептал он.

— Раньше не смог бы, — собрав волю в кулак, холодно ответил Чеботарев, — но вы сами научили меня этому. Прощайте, — и повернулся к выходу.

— Купите у меня завод обратно, — почти жалобно попросил Бородянский.

— Он нам без надобности. — сообщил Витек. Но тут Чеботарев просто не выдержал, резко вернулся и сел за стол.

— Ты чего делаешь? — удивился его приятель, но он только отмахнулся.

— Почем? — спросил Чеботарев у Льва Семеновича?

— Э-э… четыре миллиона.

— Да вы в своем уме? Сами знаете, в его восстановление вложено от силы полтора.

— Ну хорошо… Пусть будет полтора.

— А то, что мы вас же спасли от тюрьмы — ведь это при вашем попустительстве он был полностью разворован! — ведь тоже чего-нибудь да стоит?

— Тогда миллион, — в отчаянии произнес Бородянский.

— Вот это другой разговор… Можем хоть сейчас заново оформить все бумаги. Только знаете — мы этот миллион не вам отдадим, а Арцибульдеру. Во-первых, он хоть и вор в законе, но почестней вас будет, во-вторых, вам же лучше, сможете спать спокойно, не опасаясь, что он вас убьет. Договорились?

— У меня ж еще на пол-лимона долгов! — всхлипнул Бородянский.

— Да у тебя одна квартира больше стоит! — разозлился Витек. — Уж я то видел, я то знаю… Обменяешь ее на какой-нибудь район, подальше от Москвы, зато поближе к Ленинграду — и всего делов!

— Елена меня убьет, — вздохнул Бородянский, глядя в пол.

— Вы уж извините — вас, получается, при любом варианте кто-нибудь да ухайдакает — либо дочь, либо начальство, либо Арцибульдер… — несмотря ни на что Чеботарев так и не мог заставить себя перестать обращаться к бывшему руководителю на "вы". — Так что — будете завод продавать? Распечатать соответствующие бумаги?

— Валяйте, — устало кивнул Бородянский.

Завод достраивался. Вздымались в небо вымытые сначала строителем, а потом дождями свежеоштукатуренные стены. Блестели стекла в пластиковых рамах. Чахлые по молодости саженцы обживались в не по размеру больших ямах, выложенных по краям кирпичиками ("на вырост рыли" — пояснял Палыч). Через неделю завод должен был выдать первую продукцию.

Троица незадачливых рэкетиров тем временем завершала строительство первого гаража, но мстительный Палыч уже прикидывал для них новую работу. Филипп ныл на непогоду и примерзающие руки, Булыга работал молча и как будто даже с удовольствием, а вечером в рабочей столовой так наворачивал приготовляемый стариком-сторожем борщ, что зубы клацали. Молчание старшего брата с лихвой компенсировал Шора, засыпающий Палыча расспросами обо всем, что по недоразумению проезжало, пролетало или проходило мимо него. Палыч терпеливо разъяснял, осознавая, что постижение истин есть неотъемлемая часть перевоспитания, а к вечеру пил анальгин от головной боли. Зато после его бесконечных рассказах о войне голова начинала болеть у Филиппа.