Эмиль Асадов - Золотой Крюк

Сейчас троица была занята перетаскиванием цемента из под навеса к месту возведения последней стены гаража. Булыга держал деревянные носилки с одной стороны, Шора прогибался под ними с другой, а Филипп остервенело вонзал лопату в кучу под целлофановым навесом и сгружал ее на это первобытное транспортное средство. За происходящим, спрятавшись под зонтик, зорко следил Палыч.

— Какие бабки упустили, — ворчал Филипп, хлюпая размякшими от дождя башмаками. — Могли бы сейчас в портвейне купаться вместо этой Колымы…

— А мне здесь нравится, — буркнул Булыга. — Харчи нормальные, труд физический, здоровью, значит, на пользу… Ты бы, Палыч, к ужину еще пузырь поставил — цены б тебе не было!

— Не положено, — отрезал надзиратель-любитель.

— Жмотяра позорный, — резюмировал Филипп, и в сердцах скосив зрачки в стороны, швырнул очередную порцию цемента мимо носилок прямо в ботинок Шоре.

— Ты чего творишь, добро разбазариваешь! — заорал Палыч, после чего добавил: — Теперь мяса в суп не получишь.

— А я забастовку объявлю! Нет такого закона, чтобы без мяса кормить!

— Ты и вправду, Палыч, обеспечил бы нормальные условия труда, — поддержал приятеля и Булыга, — поставь пузырь, жалко тебе, что ли?

— Закончите до вечера стенку класть — будет вам водка.

— А косяк? — поинтересовался обнаглевший Филипп.

— Накося! — показал ему дулю Палыч.

— Заметано, — обрадовался Булыга и сам начал прикрикивать на остальных, чтобы быстрее работали, после чего так помчался с тележкой к недостроенному гаражу, что Шора не помогал ему, а только болтался сзади колясок, как привязанный, с трудом успевая перебирать ногами по земле. Палыч только головой вслед покачал.

— Сколько волка не корми, а его все равно выпить тянет, — вздохнул он.

Напрасно, впрочем, Филипп неустанно жаловался на семью: другой человек имел сейчас на это больше законных оснований. Лев Семенович Бородянский, еще недавно — глава строительного треста, совладелец нескольких предприятий, гроза врагов и любимец правящей элиты, сейчас трясся на жестком сидении купе железнодорожного вагона, который уносил его не то в Воронеж, не то в Урюпинск — короче, с глаз долой от вице-премьера, который сразу после вызова "на ковер" и выяснения всех обстоятельств дела снял его с должности и объяснил, что на свободе он может остаться только в том случае, если в течении недели вернет ему долг ("можно без процентов" — милостиво сообщил чиновник, барабаня пальцами по столу). Впрочем, многоопытный Лев Семенович был вполне уверен как раз в обратном: вернув свои деньги, высокопоставленному чинуше уже не будет нужды покрывать его, Бородянского, темные делишки. И в самом деле, следователь из налоговой милиции, как верная гончая, смирно ждала сигнала, а пока прикапливала компромат. А когда Бородянский заикнулся Елене о мысли разменять квартиру, то ему напомнили, что жилплощадь оформлена на ее, любимой дочурки, имя, и расставаться с ней чадо не собирается.

— Это мне на память о тебе останется, если вдруг сядешь, — пояснила Елена, взглянув на отца так, как умела только она, да еще, правда давным-давно, одна женщина по фамилии Горгона.

Садиться Бородянский, как всякий здравомыслящий человек, не хотел, самолетами летать опасался, чтоб не схватили прямо в аэропорту, оттого и глядел сейчас в немытое с рождения окно вагона на проносящиеся мимо бескрайние просторы, поросшие где березами, где травой, где обветшалыми строениями станций. В конце концов у него еще оставались целый чемодан личных вещей, почти новое пальто, около тысячи долларов в портмоне и, главное, надежда, что на необозримых российских просторах наверняка найдется губернатор, которому специалист по утилизации госсобственности очень даже может пригодиться.

"Надо будет только паспорт сменить", — рассуждал Бородянский.

Между тем Витек все-таки добился своего: уговорил Чеботарева поехать с ним на рыбалку. Он уже не первый месяц донимал его этой идеей, и Сергей Степанович, хотя времяпровождение с удочкой у костра и не любил (потому что никогда не пробовал), скоро понял: легче согласиться и избавиться, наконец, от надоедливого, как комар, дружка.

Они сидели на невысоком скальном выступе, торчащем из воды. Сбоку потрескивали, качаясь от движения речной глади, камыши, и микроскопические волны терлись о камень, рассчитывая за тысячи лет дотереть его до основания. Такая тишина может быть насыщена звуками, потому что у нее есть более точное название — спокойствие.

Пашка, прибыв на место с собственным лап-топом, брезгливо оглядел все это нестерильное, в отличие от скрин-серверов, пространство, и уткнулся в свой жидко-кристаллический экран. Его ссутулившая спина выражала недовольство тем, что взрослые с виду люди тратят драгоценное время на глупые забавы без какой-то практической пользы. Эстетические вкусы Пашки вполне удовлетворялись хранителем экрана с изображенным на нем точно таким же лесом. В настоящем лесу Пашка боялся промочить ноги.

Марина возилась чуть поодаль: пока мужчины занимались своим мужским делом: разматывали удочки и насаживали на них приманку, припасенную Витьком в каких-то гадкого вида консервных баночках, она доставала продукты и раскладывала костер, выискивая для этого относительно сухие сучья, что было делом почти безнадежным.

Витек и Чеботарев зашвырнули лески подальше, приладили удилища к земле и взобрались на камень, выступающий над водной гладью.

— Интересно, вода теплая? — поинтересовался Витек.

— Проверим, — сказал Чеботарев, и спустил ноги прямо с камня в воду. — Теплая, — сообщил он.

Витек тоже скинул ноги в реку. Правда, трехсотдолларовые туфли, в отличии от Чеботарева, снял и аккуратно поставил на камне сзади себя.

— А я пиво захватил, — сказал Витек, указывая на оттопырившийся карман пиджака от "Валентино", — будешь?

— Давай.

Витек нашел выступ на камне, приложил к нему горлышко бутылки и долбанул сверху ладонью. Крышка отлетела, а пена перехлестнула через край. Витек передал бутылку Чеботареву и таким же образом откупорил вторую для себя.

— Хорошо, — сказал Чеботарев, отхлебнув пива.

— Да, — согласился Витек. Они помолчали. Вид заката убаюкивал, и впустую тратить слова не хотелось.

— А я Марине предложение сделал. — сказал Чеботарев. — Через месяц свадьба.

— Ну и правильно. Она девушка стоящая. В смысле души. А теперь еще и богатая невеста… Мы же теперь вроде как богачи?

— Ты полагаешь? Закатай губу обратно! На счете не больше трехсот тысяч осталось, да и те убегут за неделю — нужно сырье закупать и рекламу делать… Так что придется пояса затянуть.

— Затянем. Не впервой.

— Нет, нам еще повезло, что многие вкладчики просто наотрез отказались свои деньги принимать и потребовали взамен акции завода. Да, тут еще твой бывший приятель забегал, Алекс, друг сердечный, разве что не слезно умолял принять от него тридцать тысяч — так я не отказал, ты не против? Равно как и некоторым твоим бывшим коллегам по тресту.

— Справедливо.

— Ну, и весь рабочий коллектив теперь тоже, конечно, в акционерах. Включая Палыча. Им это, правда, ничего не стоило.

— Кстати о Палыче — что с его жильем делать, ума не приложу, — посетовал Витек. — Не хочет он в новую квартиру переезжать. Уперся старый хрен, бульдозером не сдвинешь. Говорит — привык к своей сторожке.

— Так давай мы ему сторожку подремонтируем… Сделаем двухкомнатку, пристроим раздельный санузел, под окном садик организуем с лавочкой… — предложил Чеботарев, — в конце концов, на в каких правилах не написано, что пропускной пункт должен быть похож на собачью будку!

— Здорово, — восхитился Витек, и вновь приложился к пивной бутылке. — Знаешь, чего он с остатками асфальтоукладчика придумал сделать? Тумбу для имен особо выдающихся сотрудников!

— Твое имя будет на нем накарябано золотым гвоздем, чтоб на века, — с усмешкой пообещал Чеботарев.

— Лучше уж золотым крюком.

Поплавки покачивались на водной глади. Клевать рыба не собиралась.

— Странно, — нарушил вдруг молчание Чеботарев. — Я бы ни за что вот так не открыл бутылку пива.

— Хочешь сказать — о камень? Могу научить, пополнишь свои хорошие манеры. Это не сложно.

— Не скажи. Знаешь, я ведь вырос во вполне обеспеченной семье. Родители из верхушки. Деньги имел карманные всегда, сколько себя помню. Потом отец мне работу подобрал попрестижней, потом меня женили, тоже, наверное, с прицелом на будущее. Только знаешь — деньги обладают удивительными качествами. Многие сложные вещи благодаря им превращаются в простые и доступные, это факт, зато другие, простые вещи, вдруг становятся не то, что сложными — невыполнимыми. Например, для пива у меня всегда находилась, в крайнем случае, открывалка. А еще чаще — официантка, или кто-то из подчиненных. Положение обязывало…