Антон Леонтьев - Танцующая с дьяволом

Лариса взглянула на торжествующего Люблянского и спросила:

– А ребенок вам зачем? Хотите меня убивать – черт с вами, убивайте.

Банкир вздохнул:

– Да, есть женщины в русских селеньях! Точнее, в русских концернах и холдингах, учитывая профиль вашей работы, Лариса Игоревна. Ну, вы ведь сами знаете, зачем нам ребенок.

Ларису словно током ударило.

– И к тому же какой эстетический параллелизм! Одного вашего сына Тимыча мы у вас забрали, заберем и второго! Такого у меня еще никогда не было!

Взглянув на Ларису, он добавил:

– Кстати, вашего второго Тимыча сейчас забрал первый. Ну, с братом, хоть и неродным, он плохо не поступит. Хотя как знать?..

– Что вы хотите? – еле слышно сказала Лариса. – Чтобы я забыла о расследовании и о том, что где-то имеется ваш мерзкий «Клуб»? Даю вам слово, что забуду! Только не делайте ничего Тимычу…

Банкир пододвинул к ней чашку кофе и сказал:

– Это вы сейчас так говорите, но вспомните ли о своем обещании, если я вас, предположим, отпущу? Но вы хотите торговаться… Тогда выпейте этот кофе!

Лариса поднесла кофе к губам и сделала глоток. Потом еще один и еще. Банкир с удовлетворением следил за ней.

– Отлично, до дна! Извините, что не шампанское, как в последний раз. А теперь нам пора, потому что это средство действует гораздо быстрее, чем то, которым я вас вывел из строя в «Луи-Филиппе». А любопытные личности, старающиеся помочь потерявшей сознание дамочке, мне тут не нужны!

Они поднялись, банкир швырнул на стол тысячную банкноту и подхватил коробку с приставкой.

– Как вы любите сына, на все ради него готовы! Но ведь это ваш неродной сын. А родной, быть может, ревнует. Вы какого из них больше любите – родного или неродного?

Лариса ничего не отвечала, так как не знала, что и сказать. Кого она больше любит?..

Люблянский поддерживал ее под локоть. Они вышли из кафе и направились к припаркованному неподалеку черному фургону. Банкир распахнул дверцу и приказал:

– Залезайте.

Лариса исполнила это, чувствуя, что у нее начинает кружиться голова. Люблянский застегнул ей на запястьях наручники, проверил их и распорядился:

– Ложитесь на пол. Сейчас отправимся в небольшое путешествие.

Он захлопнул дверцу, и Лариса сделала так, как он приказал, и улеглась на грязный пол фургона. Заурчал мотор, автомобиль пришел в движение, и она почувствовала, что головокружение нарастает, а потом отключилась.

Когда она пришла в себя, то увидела, что сидит, хитроумно привязанная к металлическому стулу, который прикреплен к бетонному полу. Судя по обшарпанным стенам и высоким потолкам, дело происходило на территории какого-то заброшенного завода.

Лариса попыталась приподняться, но не смогла – тот, кто привязал ее к стулу, явно знал свое дело. Это ведь только в романах и фильмах героиня исхитряется вытащить руку из петли, а затем одолеть главного злодея.

На этот раз все было иначе: главный злодей одолел ее саму.

Лариса поняла, что голову ее сжимает какой-то странный обруч, неприятно давивший за ушами. Но, что хуже всего, обруч был частью механизма, похожего на очки, который впился ей в веки и препятствовал тому, чтобы она закрыла глаза.

Зачем все это?

Шея ужасно затекла, Лариса попробовала пошевелить ею, но поняла, что голова, вероятно, при помощи все того же обруча зафиксирована так, что повернуть ее она была не в состоянии.

Что он задумал?

Послышались шаги, словно кто-то перемещался по усыпанному битым кирпичом полу, и перед ней предстал банкир Илья Люблянский – на этот раз без парика, демонстрируя свою наголо выбритую голову.

– Очнулись, Лариса Игоревна? – произнес он насмешливо. – Что ж, можем приступать…

Оттуда-то сбоку донесся детский крик – и Лариса похолодела, узнав голос Тимыча. Ее нынешнего Тимыча. Ее единственного Тимыча.

Другого ведь и не было. Или все-таки был?

– Не думал, что вы такая клиническая идиотка, – вздохнул банкир, подходя к ней и проверяя узлы на веревке. – Точнее, конечно, предполагал. Ведь вы один раз уже помогли мне, подсобите и в другой… Хотя я ведь не шутил – заори вы тогда в кафе, я бы вас на месте кокнул. А пока шум да гам, удрал бы. А ваш Тимыч был к тому времени у нас в руках…

Лариса посмотрела ему в водянистые глаза и спросила:

– Что вы хотите? Резать меня на кусочки? Вырывать калеными щипцами язык? Тыкать в глаза ржавым гвоздем?

– Фу, какого вы о нас плохого и, главное, предвзятого мнения! – фыркнул с гримасой превосходства Люблянский. – Мы ведь не клуб садистов или каких-то там джеков потрошителей. Хотя и такой, кажется, существует. Никто вас пытать не будет. Просто я хочу, чтобы вы стали свидетельницей того, как вашему сыну придется помучиться. Прямо у вас на глазах. Причем мучить его буду не только я, но и ваш первый сын. Здорово я придумал? А потом по ситуации я решу, убивать вас или нет. Склоняюсь к тому, чтобы оставить вас в живых. Чтобы до конца вашей никчемной, Лариса Игоревна, жизни у вас в ушах стояли крики сыночка, а перед глазами – ужасные картинки истязаний…

Лариса дернулась, но не двинулась ни на миллиметр. А Люблянский усмехнулся:

– Можете орать, визжать, пускать слюни. Вас все равно никто не увидит. Эта территория принадлежит одному из моих друзей и последователей, тут мы в полной безопасности. Кстати, и закрыть глаза, как вы уже поняли, вы не в состоянии, и повернуть голову тоже. Так что представление, единственным зрителем которого станете вы, начинается! Я ведь тогда, в СИЗО, на руке у вас увидел четкую линию – вам придется страдать. И потерять второго сына!

Он скинул кожаную куртку, обнажая литой накачанный торс.

– Зачем все это? – произнесла еле слышно Лариса. – Почему вам недостаточно… Недостаточно просто причинить боль… Просто издеваться… Просто убить…

Люблянский, подойдя к ней, наотмашь ударил ее по лицу и прошипел:

– И ты еще спрашиваешь, дрянь? Потому что мне это нравится. Потому что это нам нравится! Потому что меня заводит, если я причиню боль и невыразимые страдания твоему сыночку прямо у тебя на глазах. Тебя, так и быть, не трону, ты мне неинтересна. Хотя когда-то проявляла повышенный интерес к моей эрекции. Очень скоро я буду купаться в твоей боли и в твоих слезах. Потому что я – повелитель Вселенной! Потому что я всемогущий!

Он снова ударил ее, а потом неожиданно успокоился. И Лариса поняла, что имеет дело с умалишенным. Но крайне хитрым, логически мыслящим, способным на любую мерзость умалишенным.

– А вообще я хочу проучить тебя за то, что ты причинила нам столько проблем. Потому что теперь наш «Клуб любителей-цветоводов» уже не тот. И никогда не станет прежним. Ничего, уеду за рубеж, организую там новый. Но ты должна заплатить! Эй, Тимыч, веди другого Тимыча!

Лариса с бьющимся сердцем, которое, казалось, было готово лопнуть и разлететься на кусочки, увидела, как кто-то втащил в помещение ее Тимыча. Мальчик, лицо которого было покрыто кровоподтеками, держался на редкость мужественно и не плакал. Только увидев Ларису, всхлипнул.

– Все будет хорошо, родной! – крикнула Лариса, а Люблянский закатил ей оплеуху и прошипел:

– Ничего уже, Лариса Игоревна, не будет хорошо. Во всяком случае, у вас…

А взгляд Ларисы был прикован к тому, кто держал ее Тимыча. Ибо он тоже был ее Тимычем. Это оказался накачанный молодой человек, облаченный в кожу и, что ужаснее всего, с красной резиновой маской демона на лице.

«Подмастерье сатаны», так и есть… Раньше им был Люблянский, теперь им стал ее Тимыч.

– Тимыч, это твоя мамочка! Лариса Игоревна, это ваш Тимыч! – захохотал Люблянский. – Кстати, Тимыч, ты видишь, это твоя мамочка променяла тебя на этого паршивца. Как ты думаешь, нам стоит наказать за это и ее, и его?

Маска демона качнулась из стороны в сторону, и Лариса произнесла:

– Тема… Тимофей… Сынок… Я прошу тебя… Я ни на кого тебя не променяла. Я люблю тебя, как и раньше. Но люблю и другого Тиму. Он – твой брат! Не слушай этого страшного человека. Нет, уже не человека… Отпусти своего братика…

– Отпустишь братика? – осведомился Люблянский, и маска снова качнулась из стороны в сторону.

– Молодец, мой Тимыч! – воскликнул банкир. – Ладно, хватит болтать, пора приступать к делу!

Из глаз Ларисы хлынули слезы, и она была несказанно этому рада, потому что видела только размытую картинку того, что происходит. Люблянский подошел к юному демону, который удерживал Тимыча. Потом раздался протяжный крик ребенка…

Лариса завизжала, да так, как не визжала еще никогда в своей жизни. Это был не голос человека, не голос боящейся за своего ребенка матери, не рык львицы, защищающей отпрыска, и не рев самки динозавра, отпугивающей хищников от своей кладки.

На мгновение Лариса сама ощутила себя то ли ангелом, то ли демоном. Она кричала, и ее крик заполнял весь зал. Она видела, как молодой человек – ее сын – отпустил Тимыча, а Люблянский, схватившись за голову и зажимая уши, ринулся к ней.