Мария Эрнестам - Гребень Клеопатры

— Не очень. Мари рассказывала о них. Они живут на самой глубине. Когда самец встречает самку, он прижимается к ней так тесно, что их тела сливаются и через какое-то время даже кровообращение становится общим, как будто они один организм.

Грег улыбнулся:

— Сюрреализм какой-то. Но почему бы и нет? Мир там, на глубине, намного разнообразнее нашего. Но здесь нет рыб такого вида. Можешь быть спокойна.

Анна заметила седые пряди в его светлых волосах, морщинки в уголках глаз. Она протянула руку и потрогала ракушку, висящую на бечевке у него на шее. Сможет ли она когда-нибудь рассказать ему все и обрести покой? Или ей придется провести оставшуюся жизнь в страхе? Она должна каким-то образом искупить свою вину перед Фредериком, замолить грехи. Если бы только Мари тоже могла простить ее. Если бы она приехала сюда на Рождество…

— Я рада, Грег, — осторожно произнесла она. — Ты не представляешь, как я рада, что я здесь с тобой.

Мари стояла за барной стойкой и смотрела на письмо от Юханны, которое ей только что доставили. Она ничего не слышала от подруги, наверное, с самого Рождества. Тогда Юханна рассказывала о булочках с шафраном, имбирных пряниках и свечках, освещавших темную декабрьскую ночь. Ю писала, как она счастлива, что ей передали кафе в управление, что постоянные клиенты не забыли свое любимое заведение. Мари ответила, что на Рождество у них подавали индейку и пирог с инжиром, и пожелала Ю счастливого Рождества.

Сейчас, в июне, когда улицах появились полуголые туристы с рюкзаками, трудно себе представить, что пройдет всего несколько месяцев, и снова наступит зима. В новом письме Ю рассказывала о летнем Стокгольме, о том, что наконец научилась наливать молочную пену в кофе «чувственно», как учила ее Анна. «Это, — писала Юханна, — положило начало моему возвращению к женственности. Вторым шагом стало приобретение нового нижнего белья».

Ю писала, что ее до слез трогают отношения Эльсы Карлстен и Мартина Данелиуса. Они смотрят друг на друга с такой любовью, какую редко увидишь у подростков. И выглядят для своего возраста неплохо. Эльса носит элегантные брючные костюмы, сшитые по фигуре, и делает замысловатые прически, а Мартин так изящно управляется с тростью, словно она — модный аксессуар, а не вынужденная необходимость. Они сказали, что скучают по «старым сотрудникам», но все равно каждое утро завтракают там, где «все началось». Юханна писала, что помнит, как ужасно Эльса выглядела, когда впервые пришла в кафе, и радовалась, что та счастлива теперь. Ей хотелось, чтобы Мари это знала.

В конце письма Юханна спрашивала, можно ли ей воспользоваться торговой маркой «Гребень Клеопатры», по ее словам, уже известной потребителям. Она познакомилась с удивительной женщиной. Ее зовут Стелла Пфайль, она прикована к инвалидному креслу. Стелла заглянула в кафе пару недель назад, и они с Ю разговорились. Стелла сказала, что знала Фредерика. Поговорив, женщины решили, что могли бы вместе открыть какое-нибудь дело. Правда, Стелла беременна, но, судя по всему, она не из тех женщин, кому беременность или инвалидность помешает осуществить свою мечту.

«Гребень Клеопатры». Эхо прошлого. Мари окинула свой ресторан взглядом и почувствовала в воздухе ароматы «Фристадена» — корицу и ваниль. Наверное, они попали сюда вместе с письмом Юханны. Еще одно доказательство того, что это послание было чем-то большим, чем написанные на бумаге слова. Стелла Пфайль встречала Фредерика. Где и когда? Надо будет спросить, когда Мари окажется в Швеции. Если окажется. Они хотят использовать торговую марку «Гребень Клеопатры». Для чего?

Мари достала из-под стойки другое письмо, полученное несколько дней назад. Незнакомый почерк. Лукас Карлстен. Другое имя, другой запах. Запах старинной деревенской библиотеки. Запах травы и собачьей шерсти.

Он писал очень красиво. Благодарил за приятную компанию при не столь приятных обстоятельствах. Выражал надежду, что у Мари в Ирландии хорошо идут дела. Он собирался провести там отпуск и спрашивал, найдется ли у нее время встретиться с ним в Клифдене. Извещал, что у его матери все хорошо, она очень сблизилась со своим старым другом Мартином. Она занимается продажей дома, распродает мебель и чучела животных, которые когда-то сама набивала. Лукас также выражал соболезнования по поводу смерти Фредерика и благодарил Мари за поддержку, которую она, Анна и Фредерик оказали его матери в трудную минуту.

Мари закрыла глаза и вспомнила, как испугалась тогда при виде собаки. Она вспомнила слова Анны про чучела в доме Карлстенов. Они обе почему-то решили, что их изготовил Ханс. Эти чучела были для них символом его звериной жестокости. Снова неверный вывод. Снова иллюзия. Значит, Эльса решила от них избавиться. Начать новую жизнь с чистого листа.

Да, письмо Лукаса тоже не просто слова на бумаге. Что это — протянутая рука? Желание чего-то большего? А чего хочет она сама, когда пишет Дэвиду?

Мари прекрасно понимала, что когда описывала ему новый декор, мебель и винный погреб, пыталась создать иллюзию успеха, который, впрочем, не был таким уж иллюзорным. Дела у «Русалки» шли превосходно, чтобы поужинать там, нужно было заказывать столик заранее. Несмотря на то, что Мари старалась сохранить ощущение уютного заведения для своих, о ее новом винном погребе уже писали во всех туристических брошюрах, и, по иронии судьбы, эта информация нередко соседствовала со статьями о Дэвиде Коннолли и его скульптурах.

Дэвид. Мари ничего не хотела о нем знать. Там, на Рэнвиль-Пойнт, оставив его под дождем и побежав к машине, она поклялась себе забыть о нем навсегда. В какой-то мере ей это удалось. Она энергично взялась за ремонт ресторана на деньги, переведенные Мартином Данелиусом на счет на Каймановых островах. Анна переслала ей по почте банковскую карточку, сообщив, что получила в письме от Мартина две. По этим карточкам они могут получить деньги, но ими лучше воспользоваться за границей. Это не составило проблем, потому что обе подруги уехали из Швеции. Анна написала, что пока не знает, на что потратить эти деньги, но что Фредерик наверняка хотел бы, чтобы они были счастливы.

На следующий день Мари отправилась в Инишбофин. Никто не обратил внимания на тяжелую сумку у нее на плече. Никто не заметил, как она выкинула ее за борт. Облокотившись о перила, Мари смотрела, как сумка с ружьем погружается в угольно-черную воду. Ружье, из которого убили кроликов Фредерика, навсегда останется на дне морском, где проржавевшая сталь покроется ракушками и водорослями. Смерть даст начало жизни. Эта красивая мысль утешала ее, пока она бродила по тропинкам на Инишбофине и пила чай в отеле.

На следующий день Мари вызвала рабочих и начала ремонт. Один из них сказал, что она напоминает ему шведку, которая работала в этом ресторане несколько лет назад. «Только та была блондинкой. А не рыжей, как вы», — добавил он.

Мари провела рукой по рыжим волосам, спускавшимся ниже плеч. Посмотрела в окно. Море успокаивалось. Скоро снова придет осень, а с ней и холод. Но холод не длится вечно. Только смерть. Фредерик мертв, и его не вернуть.

Ей в голову пришла странная мысль: может, тогда в больнице, когда у нее началось кровотечение после случившегося на Рэнвиль-Пойнт, она не была беременна? Что, если деревенские врачи ошиблись? Этого она никогда не узнает. Но она способна родить ребенка. От порядочного мужчины. В последнем письме Дэвид умолял простить его и заверял ее в бесконечной любви. Наверное, она тоже всегда будет любить его. Но Лукас Карлстен может сделать ее счастливой. Его письмо давало надежду на то, что она совершила не такой уж плохой поступок, по крайней мере, помогла нескольким людям обрести счастье. Может, и Фредерик когда-нибудь простит ее. Если не в этой жизни, то хотя бы в следующей.

Она должна рассказать об этом Анне. Мари не поехала к подруге на Рождество, но может съездить теперь. Вместе они решат, как жить дальше. Стоит ли отдавать торговую марку агентства «Гребень Клеопатры» Ю и Стелле. Только сначала надо узнать, зачем это им понадобилось.

Солнечная дорожка на воде тянулась к самому горизонту. Мари слышался голос Фредерика. Он повторял то, что когда-то сказал ей в Риме, когда они разговаривали о гладиаторах: «Наслаждайся добротой, пока она есть, потому что слишком велик риск, что жестокость ее убьет. Доброта слаба, жестокость же вечна, как Колизей». Как же она наивна. Чтобы забыть Дэвида, ей понадобятся годы. Если это вообще удастся. Неважно, приедет Лукас в гости или нет.

Она вспомнила, как быстро Дэвид убрался из Коннемары. Всего через пару недель после их встречи газеты сообщили: Дэвид Коннолли переезжает в Бостон, чтобы познакомиться с американским искусством. Еще через какое-то время Мари получила письмо с новым адресом и мольбой не забывать его. С тех пор он писал регулярно. О своем успехе и об одиночестве, о разрыве с невестой, о меланхолии, о радости творчества и о том, как скучает по Мари. В каждом письме он повторял, что готов сделать что угодно, только бы она его простила. Умолял Мари написать ему и позволить с ней увидеться. «Большего я не прошу, — писал Дэвид, — я всегда буду любить тебя». Он присылал ей фотографии своих новых произведений. В них она все чаще видела почерк того, прежнего Дэвида, для которого искусство было дороже денег.