Жером Делафосс - Кровавый круг

Пришло время расстаться. Остаток пути Натан решил одолеть сам, чтобы не быть замеченным. Он обвил длинный легкий шарф вокруг головы так, что остались видны только глаза.

— Держи! — Хишам положил Натану на ладонь что-то похожее на маленькие пыльные камушки.

— Что это?

— Сушеные фиги, брат мой, они придадут тебе сил.

Натан поблагодарил Хишама, кивнул ему на прощание и двинулся на юг.

Хишам долго смотрел ему вслед…

Натан шел, не разыскивая дороги, доверившись только невидимым следам, которые вели его к правде, к его собственному высвобождению.

Пот тек у него по лицу и по спине.

Ветер усиливался и, казалось, скользил по нему, пронизывал его насквозь. Когда он вглядывался в дрожащий от марева горизонт, ему казалось, что он различает шалаши из ветвей и силуэты людей. Вскоре его охватили жажда и усталость, от жары пересохли губы. Колючие кустарники рвали одежду, царапали ноги, но все это уже не имело значения.

Он понимал, почему ангелы пришли в эту пустыню, чтобы укрыться здесь. Никто не мог побеспокоить их в этом небытие, которое отталкивало людей, стирало их следы, скрывая их тайну, весь ужас преступлений.

Неожиданно в облаке песка и света появились зеленые пятна — брызги растительности рядом с Нилом. В центре пустыни текла величественная река, на ее противоположном берегу открывалось огромное пространство, которое заканчивалось у подножия чистой горы. Все было там, как во сне.

Некрополь Напата с тысячелетними пирамидами, маленькими, заостренными… Гебель Баркал… Пылающий левиафан, с обтесанными ветрами склонами, внезапно возник среди пустыни.

И на горных склонах… черный монастырь.

Крепость в песках.

Ансамбль был задуман и построен как убежище, настоящее место сопротивления.

Натан присел и осмотрелся. Он был достаточно далеко, но смог разглядеть известковые купола, церковь, крепостные стены. Хотя он не помнил, как раньше ходил по этой земле, ему казалось, что он узнавал места.

Ни одной тени, ни одного силуэта. Все казалось безлюдным.

Однако он знал, что хищники были там, они притаились в своем последнем прибежище. И подстерегали его.

Ждать. Нужно подождать сумерек, чтобы приблизиться к логову. А пока можно детально осмотреть местность, наметить план наступления и побега, если дела примут плохой оборот. Для этого необходимо найти подходящий наблюдательный пункт. Он осмотрел рельефы и отметил скалистый гребень, который позволил бы ему находиться над местом. Выпрямляясь, он покачнулся… Его руки искали за что зацепиться, напрасно. Он рухнул в щебень. Голова раскалывалась. Он задыхался… бледный свет открывался в нем словно отверстие в другой мир, другое сознание, образы сменяли друг друга, напрягали память.

Лопасти вертолета режут густой воздух. Изуродованные тела, отрезанные лица, искаженные страхом, ненавистью… Просьбы, стенания, колонны беженцев… Сотни рук с вздувшимися венами тянутся к небу в последней надежде на жизнь…

Его память медленно возвращалась… В голове гудело. Поток воспоминаний не прекращался.

Выстрелы из ружья, и мать опускается на пол. Его маленькие детские ноги, которые он прячет под себя. Из черного дула ствола вылетает пуля. Словно восковая маска, лицо отца… Дыхание Тигра…

Обрывки прошлого один за другим вырывались из забвения, но ему и не удавалось осмыслить их…

Монотонное протяжное пение поднимается к небу… Молодой человек, одетый в черное. Голова покрыта тюбетейкой. На затылке кожаный шнурок, на груди тяжелый серебряный крест… Небесный свет озаряет ночь и спускается к нему.

Все оставалось запутанным, неясным, однако он понимал свою реакцию, это внезапное отвращение к обнаженному телу Роды… свою… неожиданную жестокость: он не смог нарушить клятву.

Теперь он также понимал причину, по которой владел манускриптом из Сен-Мало: его судьба повторяла жизнь того молодого врача, Элиаса… Вудс прав, Натан был таким же, как Элиас… они составляли единое целое.

Как Элиас, он был избранным монахом.

Как Элиас, он был вместилищем ангела Гафаила…

Как Элиас, он был одним из них.

Ночь опустилась на пустыню. Настал час последнего путешествия в прошлое. Натан снял одежду, сунул ее в сумку и вошел в черные воды реки королей и мертвых богов. Он уцепился за плавающий ствол и поплыл к противоположному берегу. Свежесть воды успокаивала. Как Орфей, идущий к своим собственным сумеркам, он не знал, выживет ли, увидит ли еще солнечный свет. Однако он чувствовал себя свободным от того ужаса, который так часто охватывал его после комы. Теперь он знал, куда идет и что должен разрушить, чтобы его собственный дух и души всех тех, кто погиб, навсегда обрели покой.

Когда Натан выбрался на грязный берег, он дрожал от холода. Он быстро оделся и вытащил оружие. Уверенным движением привинтил к маузеру глушитель и сунул его за пояс. Отрезал от воздушной камеры велосипеда две полосы, надел их на ногу и закрепил между ними лезвие. Положил в сумку камень, утопил ее в реке и вошел в пальмовую рощу.

При свете луны Натан различил контуры монастыря и некрополя. Как только он выйдет из зарослей, ему придется двигаться без прикрытия. Он подумал о трупе Казареса, о послании, которое оставили ему братья. Понимая неизбежное, монахи с некоторого момента вели его к себе в логово. Это означало, что они хотели знать… знать, что произошло. Таким образом, они не будут пытаться его уничтожить, по крайней мере, не сразу.

Монастырь приближался. Бледный свет исходил от крестов и от куполов. Два маленьких огонька дрожали в темноте, обозначая вход в крепость, Натан замедлил шаг и посмотрел на крепостные стены. Никакого шума, никого…

Натан дошел до просторного двора, освещенного тусклыми лампами. Между старинными постройками шли узкие улочки. Он пошел вдоль стен, за которыми были кельи монахов. Здесь он жил, здесь из него воспитывали убийцу, которым он стал. Немного поодаль он заметил маленькую насыпь. Могила… Каждый раз, когда умирал кто-то из братьев, могилу раскапывали и бросали туда тело. Натан на минуту задумался, в какую сторону пойти. Он поднял глаза и увидел высокий купол и крест.

Церковь… Он пойдет в церковь.

Он открыл тяжелую дверь на скрипящих петельных крючках и вошел в храм. Первое, что его поразило, — крепкий дух аравийского фимиама. В противоположность собору Святого Марка в Александрии здесь царила полнейшая нищета, по образу жизни людей пустыни. Стены, своды были неотесанными, полуразрушенными, священные фрески источены временем… Он остановился перед аналоем, где лежали зачитанные до дыр молитвенники, провел руками по гладкому дереву…

Шелест ткани заставил его насторожиться и сжать маузер.

Он вгляделся и увидел человека, скрюченного, завернутого в толстую черную волосяную рясу, похожую на траурные одежды, с деревянными четками в руках. В шерстяной круглой монашеской шапочке. Натан узнал на ней вышитые звезды, толстый центральный шов, символы борьбы Добра со Злом.

Натан хотел заговорить, но у него перехватило дыхание. Монах выпрямился, и Натан увидел его лицо: обветренная кожа, полные страдания глаза, широкий рот, искаженный ненавистью и страхом.

— Итак, ты вернулся… — тихо сказал монах.

Этот голос… Это лицо.

Его детство… Этот человек навещал его в Институте Люсьен-Вейнберг.

Он помнил его…

Это был Аббас Моркос, основатель «Одной Земли».

Часы занятий рукопашным боем, закаливание, обращение с оружием, запах кордита,[61] смешанный с пылью пустыни… эти сильные, покрытые черной кровью руки над зияющей грудной клеткой…

Это был Михаил, первый из семи ангелов. Тот, что поразил дракона.

Эти маленькие глаза, с глубокими черными кругами… Стальные волны яростного океана, улыбка на мостике ледокола, громогласный голос в громкоговорителе… Человек с «Полярного исследователя», исчезнувший вместе с Вилдом…

Жак Малиньон, глава миссии HCD02.

Массивный силуэт… он навещал его в отделении интенсивной терапии, просторы девственно-белого снега, странный посетитель в Хаммерфесте…

Строэм, лжепсихиатр.

Моркос, Михаил, Малиньон, Строэм были одним и тем же человеком…

Колосс подошел к Натану.

— Что ты сделал… Гафаил… почему предал своих? — тихо спросил он. В его глазах не отражалось никаких эмоций.

— Я потерял память, несчастный случай во льдах… Я не помню. Образы понемногу возвращаются…

— Я никогда не верил в эту абсурдную историю.

— Ты был там, Михаил. Ты знаешь, в каком состоянии меня подняли. Мы разговаривали с тобой в Хаммерфесте.