Роберт Уилсон - Маски иллюминатов

— Джим, — попытался успокоить его Эйнштейн, — зачем столько сарказма? В наше время большинство молодых людей столь же наивно, как сэр Джон.

Но Джойса уже невозможно было остановить. Он вскочил и начал возбужденно расхаживать по комнате.

— Всю жизнь, — продолжал он, — я учился наблюдать внимательно и беспристрастно. На мой взгляд — и я думаю, что профессор со мной согласится, — объективность есть основа и необходимое условие любого научного исследования. Она также нужна для того, чтобы писать книги, которые я хочу писать. Теперь послушайте меня внимательно, сэр Джон. Спектакль, в который вас вовлекли Джоунз и Кроули, — отличный пример того, как легко человек обманывает себя. У вас были определенные фантазии, и Джоунз всего лишь постарался превратить их в реальность. Все, что с вами произошло, — только отражение ваших страхов и предрассудков, а люди, которые играли в этом спектакле, старались помочь вам преодолеть эти страхи и предрассудки. Я не мистик, но для меня очевидно, что «Золотая Заря» — это довольно хитроумный способ научить людей видеть мир таким, каким его видит ученый или художник, то есть без искажений, вносимых моралью и предрассудками.

— Существует большая разница, — холодно заметил сэр Джон, — между предрассудками и принципами.

— Конечно, — согласился Джойс. — Это у других предрассудки, а у меня — принципы. Это другие упрямы, а я просто настойчив, это другие эгоистичны, а я просто уважаю себя, это другие пьяницы, а я просто люблю иногда пропустить рюмочку-другую. Мне продолжать? Это другие со странностями, а я просто эксцентричен. Это другие наивны и легковерны, а я всего лишь по-детски открыт и простодушен. Это другие умничают, а я умею элегантно излагать свои мысли. Это другие сластолюбцы, а я романтик. Это другие параноики, а я всего лишь осторожен. Это другие дураки и тупицы, а я просто люблю поступать по-своему.

Сэр Джон улыбнулся и шутливо поднял руки вверх:

— Все-все, сдаюсь. Я понял вашу мысль. Конечно, у меня есть предрассудки, и я в самом деле иногда стараюсь их выдать их за принципы, как это делает большинство других людей. Но неужели вы хотите убедить меня в том, что и в извращенной сексуальности Кроули и его помощников нет ничего сатанинского?

— Для объективного наблюдателя, — спокойно сказал Джойс, — поклонение половому акту не более абсурдно, чем любая другая форма поклонения. А если верить «Истории поклонения половым органам» Томаса Райта, «Золотой ветви» сэра Джеймса Фрэзера и множеству других этнологических исследований, это вообще самая древняя из всех религий. Эта форма поклонения когда-то была очень широко распространена и до сих пор сохранилась в индуизме, исламе и буддизме; более того, ее следы можно найти даже в христианстве…

Снова прозвенел дверной звонок.

— А вот и наш гость, — объявил Джойс, — Наверное, он весь вечер прятался в вашем саду, профессор, слушая наш разговор.

Взгляды троих мужчин устремились в коридор, где вскоре появилась Милева, а за ней — хорошо одетый мужчина средних лет, приветливо улыбающийся, с бутылкой шампанского.

— Сэр Алистер Кроули, лэрд Боулскинский, — представила его Милева.

Кроули пересек комнату, залитую багряным светом заходящего солнца, и вручил шампанское Эйнштейну.

— Наконец-то наш маскарад закончился, и я предлагаю это отпраздновать. Я подумал, что всех вас, должно быть, мучит ужасная жажда, и поэтому принес вам этот дар Диониса, — сказал он.

— Отличная идея, — радостно воскликнул Джойс. Бэбкок вскочил, дрожа от негодования. Лучи заходящего солнца причудливо окрасили его лицо в золотые и красные тона.

— Вы мерзавец, — холодно сказал он Кроули. — Как вы посмели так жестоко меня разыграть?

Кроули уже осторожно открывал шампанское.

— Весь этот мир, — заметил он небрежно, — есть не что иное, как огромный розыгрыш.

Бэбкок с трудом сдерживался.

— Вы месяцами изводили и обманывали меня. Вы заставили меня пережить ужасы, которые едва не лишили меня рассудка. Вы… вы… да вы просто негодяй!

— Вы пришли к нам в поисках просветления, — сказал Кроули, — вот вы его и получаете. Неужели вы думали, что. Истина прибежит к вам по первому зову, словно верный пес? Разве буквы I.N.R.I. не предупредили вас о цене алхимического превращения? Разве вы не знали с самого начала, что вам придется сразиться со всеми вашими страхами?

— И все-таки вы не станете отрицать, что были жестоки по отношению к этому молодому человеку, — спокойно заметил Эйнштейн.

— Жесток? — переспросил Кроули и расхохотался. — Отрицать? Дорогой Альберт, да я настаиваю на этом! Я жесток, ибо я и есть огонь очищающий.

— Вы богохульствуете, пытаясь оправдать свои садистские наклонности, — возмутился Бэбкок. — Вы мне отвратительны.

— Ага, — сказал Кроули, разливая шампанское по бокалам, — я вижу, в вас все еще есть боевой дух. Мне это нравится. Возможно, когда-нибудь вас будут вспоминать как одного из любимых учеников Кроули. Сказано ведь: кого Бог любит, того наказывает.

— Еще богохульство, — промычал Бэбкок.

— Еще шампанского, — сказал Джойс. — Я свое уже выпил.

— Насколько я понимаю, — сказал Эйнштейн, сосредоточенно разглядывая малиново-красный огонек в своей трубке, — ваш план посвящения сэра Джона предполагает определенный финал. Надеюсь, мы не разрушили его тем, что преждевременно объяснили сэру Джону ваши фокусы.

— Выпейте еще шампанского, — предложил Кроули Бэбкоку, наполняя его бокал. — Этот спектакль закончится именно так, как я планировал, с той лишь разницей, что вместо одного кандидата будет три.

В комнате повисло молчание.

Сердце: тук, тук, тук.

Первым обрел дар речи Джойс.

— Три, — переспросил он. — Я чую в этом какой-то подвох.

Эйнштейн вяло поинтересовался:

— Вы тоже слышите это странное жужжание?

Все посмотрели на Кроули, потом друг на друга.

— Удивительно, — сказал Джойс. — На какой-то миг мне вдруг показалось, что я понял Платона. Как будто движущийся во времени и пространстве образ замер, и я увидел мировую линию в четырех измерениях, вечную и неподвижную. Ничего себе! Великая мутная река сознания будто застыла.

— Странный звук, — снова сказал Эйнштейн, — как будто жужжат миллионы пчел…

— А я вот не слышу никакого жужжания, — спокойно заметил Джойс. — Бэбкок, с вами все в порядке? Вы что-то позеленели.

Бэбкок и вправду позеленел, потом почему-то побагровел.

— Интересно, — произнес он медленно. — Никогда в жизни я не чувствовал себя лучше, чем сейчас.

Книжный шкаф в углу вдруг начал уменьшаться в размерах. Джойс с изумлением наблюдал за этой метаморфозой. Жужжание заметно усилилось.

— Удивительнее всего то, — заметил Кроули, — что, сколько бы вы ни выставили солдат, горбунов всегда будет на один больше.

— Вы правы, — сказал Эйнштейн. — Каждый ответ порождает новый вопрос. Но в этом вся прелесть игры.

Кроули спокойно наблюдал за тем, как съеживается дубовый книжный шкаф.

— Для вас и для меня — да, — сказал он. — Но большинство людей хочет, чтобы солдат было ровно столько, сколько горбунов. Им кажется, что каждый вопрос должен иметь ответ.

— Этот шкаф и вправду съеживается, или мне только кажется? — спросил Джойс.

Неожиданно шкаф превратился в цюрихский экспресс, который пронесся, грохоча: одночасье, одночасье, одночасье.

Потом он превратился из экспресса в алтарь. Кроули в багряном плаще взмахнул огненным Жезлом, и сознание Джойса снова замерло.

Стоп. Вперед. Стоп. Вперед.

Вокруг Джойса танцевали мириады чудовищ. «Правду ты мне говоришь, вдоль по улице идя», напевали они. Рогоносец! Рогоносец! Самое крупное тайное общество в Европе. Рогоносец!

— Слушайте все, — сказал Кроули. — ИЕОУ ПУР ИОУ ПУР ИОАТ ИАЕО ИООУ АБРАКСАС САБРИАМ ОО ОО АДОНАИ ЕДЕ ЕДУ АНГЕЛОС ТОН ТЕОН ЛАИ ГАЙЯ АЭПЕ ДИАТАРНА ТОРОН! Солнце, живущее во мне! Ты огонь! Ты рождаешь звезды! Ты окружено силой и огнем! Великий Солнцезмей! Я приветствую тебя! Я приветствую тебя, великий дикий зверь! Желание моей души! Желание моего ангела! Славься, Грааль! Славься, чаша Вавилона! Славься, мой ангел, сливающийся с моей душой! Да откроется вам всем скрытый свет, душа, порождающая все души!

Одночасье, одночасье, одночасье, понимаю, понимаю, понимаю.