Иори Фудзивара - Тьма на ладони

– А она не рассказывала, кто Кацунуму в их дом привел? Других имен не называла?

– Нет. Сказала только про Кацунуму.

Значит, Дзюнко Кагами так и не выдала ему Сато. Да и сам Сакадзаки только что назвал Киэ Саэки «сестрой». Значит, тайну рождения дочери она хранила свято. Ведь не отправься я сегодня на разговор с Кацунумой – Сакадзаки бы мне тоже не повстречался.

– И как же ты с ним поступишь?

– Банду распущу, это без вариантов. А с ним самим пока не решил. У тебя есть предложения?

– Делай что хочешь, только в живых оставь.

Он покосился на пистолет в моей руке.

– Вот уж не думал, что ты так скажешь, когда с этой игрушкой тебя увидал… Где ты ее взял?

– Отобрал у мальков Кацунумы.

– А почему в живых оставляешь?

– Да так… Нашлись общие темы. Мы с ним тут покатались немножко. Теперь обоим будет что вспомнить.

– А дальше что делать собираешься?

– Пойду в полицию сдамся.

– Это что, у вас сделка такая? Ну-ка, расскажи старику…

Я вдруг вспомнил о Ёде. Ждал ли он своего любовничка дома? Или смылся, как только услышал мой голос в мобильнике? Впрочем, как угодно. Так или иначе, «талантливый экономист с большим будущим» уже вернулся в свое дерьмо… Я покачал головой – и рассказал Сакадзаки лишь о том, как прострелил Кацунуме ногу и что хотел с этим делать дальше. Сакадзаки слушал меня, закрыв глаза. Возможно, он понял, что я рассказал не все. Но, открыв глаза, едва заметно улыбнулся:

– Наверно, это дерзость по отношению к сыну моего босса. Но я предлагаю другую сделку. Масаюки не идет ни в какую полицию. И отдает мне вот эту игрушку. А я за это оставляю в живых Кацунуму. Несмотря на всю наглость моего предложения, предлагаю подумать серьезно. В любом случае ни за тебя, ни за твоих людей волноваться уже не придется…

– Уф-ф… Да, Сакадзаки. Кого-кого, а тебя уж точно только могила исправит! Вечно ты встреваешь в последний момент со своими сценариями…

Он негромко рассмеялся:

– Ну, ты у нас тоже ни капельки не изменился.

– Ну конечно! Я-то как раз изменился. С тех пор как мы с тобой расстались, я жил нормальным человеком. Вот уж не думал, что так долго протяну. Столько лет подряд. Оглянуться не успел – а жизнь уже прожита.

– И не говори… Вот и я уже старик. Все пролетело, как пуля. Как странный, безумный сон…

Я вдруг подумал, а не спросить ли его, чем же закончилась история со смертью отца. Хотя уж он-то мне вряд ли на это ответит…

Мы выехали на проспект Сакурадори.

– Ладно, – сказал я ему. – Остальное доделай сам.

И я вложил пистолет в его протянутую ладонь. Приняв от меня пушку, он тут же поставил ее на предохранитель и как ни в чем не бывало проговорил:

– Кстати, вот уж не думал, что и вторую просьбу госпожи Кагами выполню уже сегодня.

– Вторую просьбу?

– Она просила тебе кое-что передать. На случай если мы с тобой еще как-нибудь встретимся…

– Что же?

– Если что не так, уж извини старика за маразм. Но попробую передать слово в слово…

«Спасибо Вам за господина Исидзаки. Я прожила нелегкую жизнь, но никогда не жалела о том, что стала актрисой. Так вышло, что я оказалась заложницей чужих тайн, и это привело к смерти любимого человека. Но эта боль никогда не сравнится со счастьем от того, что мы встретились с ним в этом мире. И это случилось благодаря Вам. Храни вас Бог…»

– И больше ничего?

– Да, это все.

– А насчет «чужих тайн» ты не стал уточнять?

– Нет. С годами интерес к чужой жизни скудеет. Чего не говорят – того и не спрашиваешь…

– Но почему она не позвонила мне напрямую?

– Может, рассудила, что вживую встречаться нет смысла? А ограничиться телефоном – неуважение… Наверно, она еще напишет тебе письмо.

Я вспомнил вечерний звонок и чье-то молчание в трубке. Возможно, ее. А возможно, и нет. Но как бы там ни было – того, что мне передал Сакадзаки, достаточно. И даже письма не нужно.

И только тут пришло удивление. Значит, Дзюнко Кагами знала, что мы с Сакадзаки знакомы? Но узнать об этом она могла только одним способом: Исидзаки рассказал ей о моем прошлом. Стало быть, двадцать лет назад, после скандала в телестудии, он все-таки проверил мою подноготную. Проверил – и нанял меня на работу. Меня, сына главаря банды Сиода, желторотого нахала без высшего образования. И за все двадцать лет не попрекнул меня этим ни разу. А под конец еще и отблагодарил. «Спасибо за все», – сказал он мне и ушел из этого мира…

Как долго я молчал – не знаю. Но наконец вздохнул:

– Где она сейчас, не говорила?

– Сказала, что из Тибы на месяц уехала. Захотела посмотреть на родные места…

Едва оправившись от удивления, я тут же засомневался. Что-то не так. Не похоже, чтобы она уезжала надолго туда, где не могла бы видеться с Исидзаки. Или он сам отослал ее для безопасности? Я никогда не был на побережье Босо, но сразу представил ее фигурку на весенней поляне у самого моря. Сегодня ей уже за пятьдесят. А на поляне у моря стояла все та же Дзюнко Кагами, какой я впервые увидел ее в телестудии.

– Что значит «на месяц»? Начиная с сегодняшнего дня?

– Нет, сегодня она оттуда уже уедет.

– Куда?

– Сказала, к Японскому морю. Куда-нибудь, где потише… Я уж деталей не спрашивал.

К Японскому морю… В Канадзаву? Но я промолчал.

Следуя моим указаниям, водитель сделал еще несколько поворотов, и мы наконец остановились у моего подъезда.

Я выбрался из машины, Сакадзаки вышел за мной. Мы встали рядом, и я впервые понял, какого маленького он роста. Столько лет прошло, а я не заметил этого даже на заупокойной.

Он широко улыбнулся:

– Здорово! Тридцать лет – срок немалый. А Масаюки все равно ни капельки не изменился… Вот с таким Масаюки и здорово было опять повидаться. Я уже слишком стар. А этого воспоминания мне как раз до конца жизни и хватит…

Не прибавив больше ни слова, он сел в машину. Я проводил ее глазами, пока во мраке не растворились хвостовые огни, и лишь затем поднялся в квартиру.

Сев на кровать, я ощупал взглядом ожог на руке. Потом повернул руку и медленно раскрыл ладонь. Света в комнате не было, и на месте ладони я не увидел ничего, кроме иссиня-черной тьмы. И лишь когда всмотрелся изо всех сил, в этой тьме проступило, как призрак, что-то еще.

Красная нитка, похожая на тонкую полоску крови.

В понедельник утром весь этаж лихорадило уже за полчаса до звонка. Сотрудники бегали по залам и коридорам, то и дело сталкиваясь друг с другом и обсуждая одно и то же. А точнее – одну и ту же статью из утренней газеты. Под заголовком:

«„Одзима“ заглатывает „Напитки Тайкэй“: слияние капиталов?»

По дороге на работу я купил сразу несколько газет, но этой статьи там не видел. Ее напечатали в экономическом листке, который в отличие от обычных газет не ждал официального подтверждения новостей, а освещал события с пылу с жару.

Охара уже была на месте. Завидев меня, тут же вскочила как подстреленная и подлетела к моему столу:

– Шеф! Идемте в переговорную!

Судя по голосу, она готова была взорваться. Не самый приятный голос для раннего утра. Но делать нечего – я потащился за ней.

В переговорной мы уселись за стол. Она скрестила руки на груди и принялась молча сверлить меня взглядом.

– Доброе утро! – сказал я как можно приветливее. – Что это ты мрачнее тучи? Неужели оттого, что нас заглатывает «Одзима»?

– При чем тут это?! Это как раз все равно! Извольте лучше объяснить, что означал ваш ночной звонок в пятницу!

Наконец-то я понял, отчего она злится. Той ночью, уже перед тем как заснуть, я все-таки вспомнил и на всякий случай звякнул в бар Нами-тян. Строго говоря, это были уже субботние четыре утра. Но почему-то ни с того ни с сего трубку взяла Охара.

– Ну, позвонил, отчитался. Какие проблемы?

– Вы что, издеваетесь?! Мы там чуть с ума не сошли, а ему хоть бы хны! «Я уже сплю», – и трубку повесил! Это, по-вашему, отчитался? К тому же еще и трубку с самого начала не просто вырубил, а вообще обесточил – даже послания не оставить! Вы что, думаете у всех такие нервы железные, как у вас?

– Прости, – сказал я. – Но что ты делала в баре в четыре утра?

Она вздохнула – и с видом профессора, читающего лекцию, принялась рассказывать, что было той ночью. Сначала она позвонила Нами-тян, и Майк рассказал ей, что знал. Тогда она отправилась на Роппонги – примерно тогда же, когда Нами-тян сажала меня на свой «дукати». Наконец Нами-тян вернулась и рассказала, что я завалил какого-то верзилу с коротким мечом, но больше она ничего не знает. «Папаша справится, не дрейфь», – добавила Нами-тян, но больше от меня никаких известий не было. Тогда Охара оседлала телефон и начала методично звонить мне на мобильник. Но все было безрезультатно, пока наконец не позвонил я сам. Если учесть, что обычно бар закрывается в два, ребята волновались не на шутку. А все, что они от меня услышали, – несчастные три слова, короткие, как телеграмма: «Я уже сплю…»