Станислав Гагарин - Альфа Кассиопеи

Я знаю, чего он хочет. От меня, по крайней мере. Осознанной необходимости. Семья… Я тоже хочу ее. А восемь лет? Восемь лет, на которые я имела несчастье родиться раньше его… Восемь лет… Много и мало.

Юрий не понимает этого, и именно потому, что моложе меня. Я хочу быть с ним вместе, но у меня не хватает сил назвать его мужем. Как это объяснишь ему… Мужчине этого не понять».

Юрий подошел к полке, вытащил книгу. Раскрыл. Может быть, здесь ответ? Давно существует литература, но никогда и никто не следовал ее наставлениям в жизни. Поистине, количество эмоциональных нюансов бесчисленно, и мир чувств человеческих бесконечен. Но он, как и мир материальный, в бесконечности и познаваем. В бесконечности… А я — человек с очень уж небольшим кусочком времени в кармане, и ответ мне нужен сегодня, сейчас…

Он провел ладонью по книжным корешкам.

— Ты уйдешь…

— Это продолжение разговора? — Юрий злился, и Нине не хотелось видеть его таким.

Он смотрел на Нину. Время — гадина! Ну разве виноваты они, что кто-то обошел друг друга на дорожке?

— Я раньше тебя постарею…

— Дура!

— Это ты говоришь сейчас, а через десять лет?

— Прости. Я теряю голову.

— Она понадобится, чтоб вовремя одуматься.

И снова. Все то же снова.

Такое было не по нем. В голодные годы он не мог украсть кусок хлеба. Кусок хлеба. Ласку воровать не мог тоже…

И сегодня все шло комом. В дверь постучали. Ввалились, похожие на дедов Морозов, ребята. В гости, мол. А что делать? Тем более, со своим коньяком.

Но все ничего… Только дернуло Семена Дегтярева притащить с собой трехлетнюю Маринку. Мать была в ночной смене, отцу надоело нянчиться одному, и он потянулся в гости.

На коленях у Виноградова девочка разговорилась. Она смешно спрашивала его:

— Дядя, вы спирт или молочко разбавленное пьете?

А больше ничего не было. И он не видел, как Нина смотрела на него и Маринку глазами больной важенки и, отвернувшись к плите, украдкой смахивала слезинки. И снова плакала, когда все разошлись.

Юрий неумело утешал, потом понял, что лучше сегодня ни о чем не говорить.

У порога она спросила:

— Скажи, почему люди плачут? Верно, от слабости, или, может, те, кто плачет, человечнее других…

Иван Семенович ругался.

— Хуже нет летать с молокососами, — бурчал он, усаживаясь за стол маленького буфета в Сейсмическом аэропорту. — Я только тогда чувствую себя спокойным в воздухе, когда вижу у командира седые виски.

— Зря на молодежь нападаете, — сказал Юрий.

— Зря не зря, а вот сиди из-за их молодости в Сеймчане, — проворчал Иван Семенович.

— Ничего, еще успеем сегодня, — успокоил его Виноградов.

Они летели пассажирами в Магадан. Иван Семенович Павленко, заместитель командира отряда, собирался выбивать запасные части, а Юрий догонял товарищей, улетевших вчера на слет передовиков.

Их самолет уже прошел Гижигу, когда вдруг повернул в Сеймчан. Здесь узнали, что погода в Магадане на пределе. Квалификационный минимум у экипажа не давал ему права на посадку в таких условиях. Самолет развернул обратно, поэтому и ругался Иван Семенович.

Но им повезло, Юрий принялся за компот, когда вошел второй пилот, белобрысый парнишка, и предложил идти пассажирам в машину.

Сели в Магадане нормально, до города добрались без приключений, если не считать утомительной дороги, когда ехали в автобусе с 47-го километра.

— Юра, привет!

Через вестибюль гостиницы широкими шагами шел Васька Пестунович, дружок по училищу.

Они крепко обнялись. Лет пять уже верно не виделись.

— На слет? — спросил Юрий.

— Конечно, — сказал Васька.

Он совсем не изменился, только отпустил пышные баки, да раздался в плечах.

— Давай ко мне, — сказал Васька. — Ты не оформился?

Виноградов беспомощно оглянулся на Ивана Семеновича, тот стоял в очереди у окна администратора, вспомнил, что договорились поселиться вместе, но Васька тащил Виноградова к столу, размахивая листком для прибывших, и совал растерявшемуся Юрию авторучку.

— Заполняй по-быстрому, у меня койка свободна, — говорил он. — Полгостиницы нам занимают.

Потом они поднялись наверх. Юрий долго, с наслаждением, мылся под душем, плескался напропалую, это не Чукотка, и воду экономить не обязательно.

А Василий стучал в дверь, требуя поторопиться, места в ресторане заказаны, но народу пропасть, и можно остаться при пиковом интересе.

Юрий давно не бывал в ресторанной сутолоке, и шум ошеломил его, неприятно пахло горелым, особенно угнетали колонны, которые почему-то были черного цвета. Но их он заметил, когда Васька усадил его за столик, у самого окна, здесь уже сидели белокурая девушка с синими глазами, их он тоже рассмотрел потом, и плотный парень с рыжей бородкой.

«Геолог», — подумал Юрий, и перестал обращать на соседей внимание, а Васька принялся рассказывать про свою жизнь, про товарищей по училищу, которых недавно видел, и тех, кого они никогда не увидят.

Васька говорил о своей работе, что переучивался на вертолетчика, командует звеном на Колыме, ждет второго ребенка, обязательно сына, дочке четыре года, у него замечательная жена, «прилетай — ахнешь». Это, впрочем не мешало ему цокать языком, оглядывая официантку, и тихонько шептать, что он не пожалел бы для такой крали зарплаты, полученной на съемочных работах.

Юрий с удовольствием съел салат. От рюмки коньяка стало горячо в груди, настроение поднималось.

— Ну, а ты? — спросил Пестунович.

Юрий повертел рюмку в руках и пожал плечами.

— Работаю на «Ан-2». Зам комэска.

— Как семья? — спросил Василий.

— Нет семьи, — сказал Виноградов. — Холостяк я, Вася.

Наверное, сказал довольно громко, и девушка посмотрела на него с любопытством.

— Ну, — недоверчиво протянул Васька. — А вообще, молодец. Свободная птица. Завидую, Юра…

— Погоди, — сказал Виноградов, — завидовать нечему…

«Завидует, — подумал он. — Чудак-человек…»

Он глянул на девушку, которая не смотрела больше на него и говорила со своим спутником.

«Волосы, как у Нины», — подумал Юрий.

— Выпьем, Вася, — сказал он. — Наливай.

Оркестр затянул про угрюмый пароход и мрачные трюмы. Бородач встрепенулся и зашептал на ухо девушке.

— Выпьем, Вася, — сказал Юрий.

— Погоди, — остановил его Василий и повернулся к соседям.

— Давайте вместе. Ведь завтра наш праздник.

Девушка улыбнулась, бородач с готовностью протянул руку к графину.

— Нет, — возразил Василий. — Мы угощаем.

Он звякнул горлышком о рюмку бородача и задержал бутылку у рюмки девушки.

— Можно, — сказала она. — Немного. За ваш праздник.

— Шампанского, — сказал Василий официантке. — И побыстрее.

— Давайте знакомиться. Меня зовут Володя.

— А меня — Римма.

Все выпили и Володя представился, он литератор московский. Едет на Чукотку, думает писать о летчиках, с вами бы полетать, а сейчас хочет послушать, что расскажут они о Севере.

Виноградов пожал плечами.

— Что рассказывать… Сами увидите, — сказал он.

— Только, если напишете о летчиках, дайте кому-нибудь из них прочитать, — сказал Василий.

— Помнишь ту историю? — спросил он Юрия.

— Конечно. Хорошему летчику закрыли дорогу на Север, — сказал Виноградов.

— Расскажите, — сказала Римма.

— А вы тоже пишете? — спросил Юрий.

— Да, но я, что называется, местная, — сказала она.

— Что ж, послушайте, может быть, пригодится.

— Был у нас один летчик. Летал на «Ан-2». В том далеком районе он был один, не считая второго пилота и машины. Конечно его знали все жители тундры. Вывозил больных, доставлял почту, продукты. Обычный воздушный работяга. Но летал прилично. И вдруг — журналист. Приехал, послушал восторженные отзывы об этом парне и написал очерк. Дескать, северный ас, сверхчеловек, летает в любую погоду, с пургой на «ты», и все в таком роде. Корреспондента добрые чувства обуревали, а начальство прочитало очерк и летчика за штаны. «Ты что, такой-сякой, нарушаешь инструкцию?» Он туда и сюда… Но только вашему брату верят больше, раз написал, значит правда. И на север летчика больше не пустили. Сейчас поля опыляет, а там, где летал он раньше, чукчи легенды о нем сложили…

— Еще по одной? — сказал Василий.

В зале танцевали. К их столику подходили, обращались почему-то к Виноградову, «разрешите вашу девушку?», он пожимал плечами, Володя кивал на Римму, а она все отказывала. Юрий подумал не пригласить ли ее самому, но для этого пришлось бы обращаться к Володе, а ему не хотелось.

— …И вот подвожу машину поближе. Сразу и не разберу, в чем дело. Вижу только: вся вершина сопки шевелится. Жутковато стало. Машина зависла, а потом я медленно потянул вертолет вниз, и Василий провел ладонью над столом.