Тина Ларсен - И не надо слез!

Судьба нанесла энергичной, непоседливой женщине тяжелейший удар. Но она приняла его мужественно и не сломалась. Самым ужасным для нее оказалось то, что она лишилась возможности сопровождать мужа в его поездках по миру. А еще она винила себя за то, что сорвала планы дочери получить высшее образование. Сьюзен тогда как раз окончила колледж и собиралась поступать на исторический факультет университета. Но, узнав об аварии, вернулась в Нью-Эдем, чтобы ухаживать за парализованной матерью. И она никогда не пожалела о своем решении.

– Ты настоящее сокровище, – Норман Карлсон поцеловал руку своей хорошенькой соседки. – На тебя можно полностью положиться. Да я бы и не доверил ребенка никому другому.

Девушка покраснела до корней волос. Разумеется, она понимала, что ни этот галантный поцелуй, ни теплые слова не имеют ничего общего с настоящей любовью, но у нее все равно екнуло сердце и поднялось настроение. Норман Карлсон боготворил свою красавицу жену и тяжело переживал ее внезапную трагическую гибель. Пройдут годы, прежде чем он смирится с этой потерей.

И, равнодушное к людскому горю, время продолжило свой неумолимый стремительный бег. Выйдя из ступора, в который их поверг несчастный случай с Хелен, жители поселка сплотились еще сильнее – так было всегда, когда кто-нибудь умирал. Перед лицом бренности человеческого существования все мелочи отступали на задний план. Даже автор гнусных анонимных писем прекратил свое мерзкое творчество.

Норман отбыл на работу в Нью-Йорк, а Анжела осталась в родном Нью-Эдеме под присмотром семейства Квэндиш. Девочка мгновенно освоилась в выделенной ей комнате для гостей и только изредка заходила в родительский дом, чтобы взять какую-нибудь вещь или пару нужных книг. В этом отношении Анжела походила на свою бабушку: она мирилась с неизбежным, не тратя силы на пустые сожаления и бесплодные жалобы.

Девочка никогда не заговаривала о своей матери, и поэтому Сьюзен и Августа тоже не говорили о ней, однако им казалось странным, что Анжела будто бы вовсе не горевала. Может быть, она пока не очень понимала, что означает смерть?

Возможно, ее поведение было вызвано не душевной черствостью, а неосознанной потребностью в самозащите? Или она обладала, как и многие другие дети, завидным умением быстро выкидывать из памяти трагические воспоминания?

Существует и такая теория: дети – реалисты. Они воспринимают жизнь такой, какая она есть. Оптимистичная картина мира, в которой желание недостижимого затмевает реальность, приходит к человеку с возрастом. Унылые, однообразные, серые будни должны расцвечиваться идеалистическими мечтами, иначе жизнь станет невыносимой.

– Надо радоваться, что она так легко все переносит, – ответила Сьюзен матери в ответ на ее удивленную реплику по поводу хладнокровия Анжелы. – Представь, если бы она целыми днями ходила с понурой головой и кислой миной и рыдала по углам!

– И все же поведение Анжелы ненормально. Такое впечатление, что смерть матери ее вообще не касается. Похоже, у девочки нет сердца.

Доктор Лоренс, часто навещавший Августу, тоже удивлялся безразличию девочки.

– Ноль реакции, – произнес он как-то удивленно. – Создается впечатление, будто бы ничего не произошло.

– Может быть, она все еще в состоянии шока? – предположила Сьюзен.

– Нет, никаких симптомов не наблюдается. Просто Анжела не такая, как другие дети.

– Вас это удивляет? – воинственным тоном поинтересовалась Сьюзен. – Ей всего двенадцать лет, и ей пришлось пережить такое горе, какое не всем взрослым под силу. А потом она вступила в пубертатный период, а в это время девочки ведут себя очень странно. Вы, как врач, должны знать это, Билл.

– Может быть, вы и правы. И все же это любопытный психологический случай. Ей не хватает, как бы это выразиться, душевности, что ли? Она недоразвита душевно.

– Определенно вы попали под влияние мистрис Феррер, – резко отрезала Сьюзен.

– Вздор, – парировал доктор. – Я стараюсь быть объективным. Это ты ведешь себя предвзято, а не я.

Нормана Карлсона, приехавшего в Нью-Эдем на уик-энд, искренне радовало веселое расположение духа Анжелы.

– Ты сотворила чудо, Сьюзен. Я у тебя в неоплатном долгу.

– Не парься, – бросила она. – Просто Анжела умеет держать удар. Да и привычная обстановка помогает ей разогнать тоску.

Это было верное замечание. Все жители поселка, каждый на свой лад, старались утешить девочку.

Однако Сьюзен неприятно удивилась, обнаружив, что Анжела бесстыдно наживает капитал на своем горе. Ей, очевидно, нравилось быть центром всеобщего внимания и получать щедрые подарки – книжки, игрушки и лакомства. Дело дошло до того, что Сьюзен пришлось строго-настрого запретить ей это.

– Как только тебе не стыдно выпрашивать у старой миссис Купер ее антикварный граммофон? – выговаривала она девочке – Это память о ее сыне, который погиб во время мировой войны. А еще ты взяла доллар у миссис Кинг, хотя ты прекрасно знаешь, что бедная женщина живет только на свою пенсию. Зачем тебе доллар? У тебя полно карманных денег.

– У меня есть расходы, – возразила Анжела вызывающе. – Успокойтесь, Сьюзен. Я верну граммофон, если вы настаиваете. У меня и без него полно старья. А вот деньги я оставлю себе.

– Дорогая, зачем ты принимаешь подарки? У тебя и так есть все, что пожелаешь!

– Люди хотят меня побаловать, и отказаться было бы крайне невежливо с моей стороны. Они жалеют меня, потому что я осталась без матери! А вдруг я уже круглая сирота? Ведь никто не знает, что стало с моим отцом? Он тоже мог умереть?

– У тебя есть любящий отец, – горячо возразила Сьюзен.

– Да, но Норман не мой настоящий папочка!

– Дорогая, это вовсе не важно. Главное то, что он хороший отец.

Девочка надменно подняла брови:

– Да? Ну, вам виднее.

Эта размолвка оставила неприятный осадок. Только через несколько дней взаимное недовольство улеглось и прежняя дружба была восстановлена. Сьюзен поняла одно: ангелочек Анжела совсем не так проста, как кажется! Но она и в этом случае нашла девочке оправдание: сочувствие людей помогает ей справиться со своим горем. Конечно, это эгоизм, но ребенку необходимо осознать свое я.

Между ними больше не возникало подобных столкновений. Во-первых, Анжела была теперь осторожнее, а во-вторых, она возвращалась домой только вечером, целыми днями развлекаясь. Она ходила в кино и на концерты, встречалась с подругами, играла в теннис, ездила верхом на пони и посещала балетные занятия в Бостоне. Только кладбище она обходила стороной.

– Я не хочу видеть мамину могилу, – ответила Анжела на вопрос Августы. – Я… я… очень боюсь!

Мистрис Квэндиш молча кивнула. Как она могла так бестактно коснуться все еще кровоточащей раны?

* * *

Уик-энды были самыми счастливыми днями для Анжелы, так как домой возвращался Норман. Она прилипала к нему как банный лист, требуя, чтобы все свое свободное время он проводил только с ней. Если же Сьюзен составляла им компанию, то Анжела вела себя отвратительно. Было совершенно ясно – она ревновала.

– Папа – это все, что у меня есть, – сказала она как-то и посмотрела таким душераздирающим взглядом, что Сьюзен немедленно заключила ее в объятья.

Но и у молодой женщины был свой эгоистический интерес. Уложив свою приемную дочь в постель, Норман еще долго сидел со своими соседками за бокалом вина и приятной беседой. Казалось, что он боится возвращаться на свою одинокую виллу.

Прошло четыре недели после похорон Хелен. Нью-Эдем пережил это несчастье, и жизнь вошла в привычную колею.

Между тем анонимные письма больше не приходили. Этот факт не остался незамеченным, и возникли резонные основания для подозрений: может быть, Хелен Карлсон и была автором отвратительных писулек?

Все говорило в пользу этой версии: Хелен ненавидела Нью-Эдем, ни с кем из его жителей не дружила, бесконечно скучала здесь и в результате пристрастилась к бутылке. Кто знает, что творилось в душе тоскующей женщины? И неопровержимый факт был налицо: после ее смерти поток грязных анонимок иссяк.

Когда эти слухи дошли до уха Августы Квэндиш, она отреагировала злобно.

– Глупая болтовня, – кричала она в телефонную трубку. – Если ты еще раз скажешь такую мерзость про Хелен, я тебя знать не желаю. Клянусь тебе, Генриетта.

Миссис Феррер, разумеется, тоже узнала, что ее покойная дочь попала под подозрение. Сьюзен первый раз в жизни увидела эту благовоспитанную даму в такой ярости:

– Какая чудовищная ложь! – воскликнула Ада, трясясь от гнева. – Хелен никогда бы в голову не пришло сочинять грязные послания. Она никогда никому не вредила, кроме самой себя.