Вячеслав Энсон - Эра беззакония

– Не знаю, Николай Иванович, – ответил Павел Константинович. – В человеке столько всего намешано: страсти, соблазны, похоти. Жаден и жесток. Не трудно с пути истинного сбить, если всерьез за дело взяться. Похоже, кто-то взялся… Не знаю кто, но знаю зачем. Ради своей примитивной выгоды. В конце которой – пшик. Огромный и один на всех…

Они еще долго беседовали. Спорили. Калмычков порывался сбегать за второй, но Павел Константинович категорически отказывался. Перешли на чай.

Проснулся мальчик. Заворочался на полке. При нем дискуссии прекратили. Спрятали под столик пустую бутылку и молча уставились в окно. Каждый думал о своем. Потом кормили Алешку ужином. Калмычков незаметно для себя прилег и отрубился. Проснулся на подъезде к Москве. Голова не болела.

Стал приглашать попутчиков к себе в гостиницу, но Павел Константинович сказал, что у него в Москве имеется небольшая квартирка, в которой он годами не бывает, но никому не сдает. Так что им есть, где остановиться. Обменялись телефонами, на всякий случай.

Им не придется встретиться или созвониться. Так и положено. Случайные попутчики.

7 января, суббота

Опять не смогла войти. Как вчера, как на прошлой неделе. Дала себе слово и не сдержала. Заходит в парк, семенит по раскатанной до льда дорожке. Видит неказистую красную церковь. На фоне снега – кровавое пятно. Доходит до крыльца, а дальше ноги не несут. Отказывают. Она опускается на скамеечку и смотрит на проходящих мимо бабушек.

Однажды мимо прошествовал дородный молодой священник. Бросил на Валентину беглый взгляд. Она не решилась уцепиться за этот взгляд, подбежать, схватить руку и забормотать ему: «Батюшка! Помогите рабе Божьей…» Не смогла. И в церковь войти не может. Что-то в этом для нее неприличное. Вроде – соврать, или взять чужое. Жила хорошо – про Бога не вспоминала, а приперло… Не по совести.

Приходит она давно. С тех дней, когда убежала Ксюня, когда умирал Калмычков. Ей некуда больше идти. Работа, пустая квартира и эта нелепая церковь. Три места на целой Земле. Больше у нее ничего нет. Работа дает пропитание, квартира – ночлег, а церковь… От церкви веет надеждой.

Умом она поняла: жизнь рухнула. Судьба отомстила им с Калмычковым за что-то. За что? За деньги? За Колины взятки? Допустим, но ведь Валентина тех взяток не брала. И с мужа не требовала. Ей-то – за что?.. Еще она знает, что Колины начальники в разы больше берут и грехов на них больше. А ничего, как сыр в масле катаются. Еще есть разные олигархи, на них столько висит! Судьба им почему-то не мстит. Она искала ответ и быстро сообразила, что церковь – то место, где стоит поспрашивать. По телевизору про Бога говорят, начальство в церкви свечки держит. Врали, похоже, в школе, что Бога нет. А если есть, то почему бы по инстанции не обратиться. Не помолиться, не попросить за дочь. И за мужа не помешает.

Она купила возле метро несколько тонких книжек и Евангелие. Книжки читает, в них все понятно. А в Евангелии застревает на второй странице. Строчку прочтет, а что в предыдущей написано, не может вспомнить. Но Валентина упорная, прочла до того, как Христа распяли. Молитвы выучила: «Отче наш» и «Богородице, дево, радуйся…». Посоветовалась с подругой Веркой, та заядлая православная, каждый год крестный ход совершает на Пасху. Верка проэкзаменовала по выученным молитвам и в недоумении развела руками. Все, вроде, правильно… Осталось в церковь зайти, свечку поставить, помолиться. «Может, ты не крещеная?» Валентина пожала плечами. Мама умерла, у кого, теперь спросишь? «Так покрестись! Делов-то. Запишись у батюшки… Как рукой снимет!» – посоветовала Верка. Вот Валентина и ходит. Целый месяц готовится. Подойдет к крыльцу, а дальше ноги идти отказываются. Что такое?

В церковь надо, она чувствует. Весь день в городе, на работе, места себе не находит. Тоска душу выматывает. Живого места нет. Ужмется где нибудь в уголке и плачет… И дома как в могиле. На что ни бросишь взгляд, о дочери напоминает. Вот кружка ее любимая. Зубная щетка. Белья целый шкаф, учебники, фотографии… Дома страшнее всего. Где сейчас дочь? Что делает?.. То, что Ксюня жива, она под сомнение не ставит. Ни на минуту! Только где она?.. Проклятый мент не нашел даже собственную дочь! Чего их милиция стоит?..

Валентина воет по вечерам в пустой квартире. В голос.

А по дороге к церкви успокаивается. Первые дни просто приходила, без мыслей. Старалась представить: как войдет, как поклонится… Свечку поставит… Подходила, но дальше скамейки ноги не несли.

Вчера совсем уже собралась. Пока шла по парку, придумала – войдет, поставит свечку у самой главной иконы.

А потом бросится на пол, заплачет и будет просить у Божьей Матери спасения для Ксюни. Долго пролежит, пока все не расскажет. Всю свою жизнь. Пусть Бог решает, что с ней делать… За Колю помолится. Может, можно его спасти… Ощутила телом холод бетонного пола, на котором собралась распластываться.

Подошла к церкви, а она полна. Рождество!.. Вот тебе и распласталась. Люди на крыльце толпятся, внутри не помещаются. Ушла на свою скамейку и тихо плакала, пока мимо не пошли торжественные и радостные прихожане. Много их в этот вечер. Не одни только бабушки.

Валентина поднялась и тихо побрела домой. Что-то не пускает ее в церковь. Что-то в ней самой… Гордая она, может, поэтому? Ведь умом понимает, а сердце молчит. Не пускает она свое сердце на волю. Управляет им. Сильная и умная. По-другому не может.

Пришла домой. Свернулась калачиком на диване и тихо заснула. Ей снился огромный храм. Вроде Исаакия, только гораздо больше. Залитый светом миллиона свечей. Стены в золоте и в светлых, прозрачных фресках. Купол уходит под самое небо. Тает в вышине… Храм полон людей. Молодых и старых. Больше, почему-то, молодых. Все в светлых одеждах, женщины в белых платках. Поют что-то ангельскими голосами, а лица такие светлые… И она здесь, и Калмычков. В белой милицейской тужурке. Где только получил такую?.. И Ксюня где-то здесь. Она знает!

Вот красивый священник подходит к ней. Берет за руку. Счастье какое! Она всегда знала, что счастье есть!.. Это Иисус Христос! Конечно! Шрам на тыльной стороне ладони. От гвоздя…

Он ведет ее куда-то. Храм огромен. Люди расступаются перед ними, образуют проход. И поют. Песнь ликующая. В жизни она не слышала такого пения… Иисус ведет ее вперед. Она всматривается в сияющее марево. Навстречу кто-то бежит… Ксюня! Дочь!.. В том самом пальтеце, в котором… И без шапки… Валентина тянется ей навстречу и просыпается. Нет хуже минуты!

Она долго лежит, переживая миг, когда увидела во сне дочь. Потом замечает, что придавившая ее тоска совсем не такая, как раньше. Что-то изменилось… Да! Сменился тон. Проступила надежда. Как заря на небе перед восходом. Надежда освещает путь. Его надо пройти. Как бы тяжело ни было.

Нельзя переть в Церковь как в гастроном. «Отвесьте мне этого, и вот этого, и того немножко…» Надо приготовиться. Она понимает. Нет, чувствует!.. Нельзя обмануть и обмануться. Эта надежда – последняя. Кому еще она теперь нужна? И кто нужен ей?..

Надеяться. Верить… Любить она уже умеет. Шаг за шагом идти к Богу. А там, смотришь, ноги и в церковь приведут.

9 января, понедельник

Время, отпущенное на заживление ключицы, истекло. Калмычков закрыл больничный и вышел на службу. Генерал Бершадский встретил его в приподнятом настроении. Как всегда.

– Все, Калмычков, переходный период закончился. Питерские хвосты обрублены, пора приниматься за работу!

– Я готов, товарищ генерал…

– Если бы ты знал, сколько у нас дел! – Бершадский расхаживал по кабинету. Потирал руки. Проходя мимо сидящего в кресле Калмычкова, похлопал его по плечу. – Я тебя в Москву для большой рыбалки вытащил.

– Не понял аллегории, товарищ генерал. Сложные преступления расследовать? – спросил Калмычков.

– Расследовать, без нас найдется кому. Мы будем рыбу ловить! Ох, какого жиру нагуляли сазаны в нашей мутной водичке, Калмычков! Ленивые стали, неповоротливые. Думали, за бабки все у них в кармане. Типичная логика садка для искусственного разведения. Жратва сама в рот прыгает. Опаности – никакой. Жируй себе в удовольствие! Лень подумать, что бесплатный комбикорм может кончиться, а водичку сольют. Вникаешь, Калмычков?

– В общих чертах… Я думал, это садки для ФСБ.

– На всех хватит! ФСБ больше себя кусок не проглотит. Им крупняк пойдет. А мы не гордые. Зачем нам миллиардеры, нам и мультимиллионеров хватит.

– Поясните, пожалуйста, товарищ генерал: мы – браконьеры, или лицензия имеется? – уточнил Калмычков.

– Наша лицензия – УПК, УК, НК, Земельный, Лесной и прочие кодексы. Все белыми нитками шито! Как дети, кого ни копни – море доказательной базы. Они же думали, что оседлали жизнь по-полной. А про диалектику – забыли. Про развитие. На дармовые денежки всегда найдется кто-то с еще большей пастью и молодым, здоровым аппетитом.