Дэвид Гиббинс - Золото крестоносцев

— Давайте все же прочтем, что здесь написано, — сказал Джереми.

Медленно, водя пальцем по строчкам, Мария перевела:

— «1332 год от Рождества Христова. Вожди колонистов постановили пойти всем поселением по следам короля Харальда Сигурдсона, сначала на север, а затем, пересекая море, на запад». Вероятно, на решение поселенцев, испытывавших немалые трудности, повлияли налоги, которыми их обложила учрежденная в Гренландии епископальная церковь. Поселенцы в душе были язычниками, и Харальд Хардрада был им гораздо ближе по духу, чем далекий епископ в Риме.

— Куда же конкретно отправились поселенцы? — спросил Костас.

Мария продолжила, снова водя пальцем по строчкам:

— «Сначала поселенцы пошли на север, к большому фьорду, откуда Хальвдан Бесстрашный ушел на своем корабле в Вальхаллу».

— Невероятно! — воскликнул Джек. — В этой саге упоминается о Хальвдане и его корабле. Выходит, Костас, этот корабль нам с тобой не приснился.

— По-моему, таких ужасов и в страшном сне не увидишь.

— Из фьорда гренландские поселенцы в составе ста двадцати человек ушли на северо-запад, взяв на борт продовольствие, — начала снова Мария. — Больше их никогда не видели. Во главе этих людей стояли Эрлинг Сигватсон, Бьярн Тордсон и Эйндрид Одеон. Эти имена мне встречались. Я видела их на плите с руническим текстом. Плиту нашли в девятнадцатом веке в Кингигторссваке, небольшом поселке на острове к северу от Илулиссат-фьорда.

— Можно понять, что гренландские беженцы пошли на своем корабле к Северо-Западному проходу, — с сомнением в голосе сказал Костас.

— Так говорится в саге.

— У них был какой-нибудь шанс одолеть этот проход?

— Скандинавы были опытными, искушенными моряками, — пояснил Джек. — Харальд Хардрада после поражения в битве при Стэмфорд-Бридже дошел до Гренландии, а затем пересек Северную Атлантику. Если летом 1333 года проливы между морем Баффина и морем Бофорта были свободны ото льда, то гренландцы вполне могли одолеть этот проход.

— И дойти до Тихого океана! — возбужденно подхватил Джереми. — Тогда куда древним китайским мореходам до скандинавов! Викинги их превзошли.

— Фантастика! — сказал Джек. — Мы искали сокровище Харальда, но, вероятно, главное его наследие в том, что он проложил дорогу своим потомкам в новые, неизведанные миры. В Гренландии он пробыл недолго, но и за короткое время оставил о себе яркую память, позволившую гренландцам, презрев опасности, отправиться на поиски лучшей жизни, чтобы покончить с жалким существованием.

— Я думаю, — подхватила Мария, — если бы Харальд узнал, что своим примером он поднял дух других людей и воодушевил их на героические поступки, он был бы доволен и посчитал это влияние одной из главных своих побед.

Костас достал из кармана найденное в Ланс-о-Медоус нагрудное украшение со вставленными в него в качестве глаз бога-орла двумя серебряными монетами и досадливо произнес:

— Выходит, это все, что досталось нам из сокровищ Харальда.

— Не так уж мало, — ответил Джек. — Одна из этих монет отчеканена в Англии при короле Кнуде, а другая — в Риме при императоре Веспасиане. Каждая в отдельности ничего особенного собою не представляет, зато вместе они служат реквизитом истории, которая раньше мне бы и в голову не пришла. Так что эти монеты мне дороже всего золота мира.

— Интересно, а какова судьба той девицы, тезки Марии, которая, полюбив Харальда, помогла ему и его товарищам бежать из тюрьмы в Константинополе и уплыла вместе с ними? Как думаешь, Джек, она разделила судьбу своего возлюбленного или, может, после гибели Харальда стала королевой тольтеков? Пожалуй, такой поворот событий придал бы всей истории дополнительную пикантность.

— Не думаю, что Мария стала королевой тольтеков, — ответил Джереми.

— Ты говорил, что на фреске в храме среди викингов видел женщину. Это была Мария?

— Вероятно. Кому же быть?

— А я, — сказала Мария, — эту женщину представляю себе валькирией, которая вместе с павшими в бою викингами удалилась в Вальхаллу, чтобы прислуживать им за пиршественными столами и делить трапезу с ними, членами подлинного фелага. Думаю, что, оказавшись среди воинственных викингов, Мария и сама стала воительницей, сражалась с тольтеками рядом с Харальдом и в конце концов разделила его судьбу.

— Тогда она была королевой валькирий, — заключил Костас, окинув взглядом Марию.

Джек кивнул, подошел к борту судна и поднял предмет, завернутый в парусину. Это был боевой топор Хальвдана, спасший Джека и Костаса от неминуемой гибели в недрах айсберга. С тех пор как Джек вернулся на судно из опасного путешествия, он впервые взял топор в руки и теперь вглядывался в него с неподдельным волнением. «Мьелльнир», — снова прочитал Джек выведенное на топоре слово, обозначающее боевой молот Тора, величайшего бога, который, как надеялись скандинавы, поможет им победить силы зла при наступлении Рагнарека. Над надписью красовалась эмблема византийского императора — двуглавый орел: одна голова — символ Рима, другая — символ нового Рима, Константинополя. На другой стороне топора подпись самого Хальвдана, выведенная им тысячу лет назад, когда он в славные времена служил под началом своего любимого предводителя в варяжской гвардии самого прославленного города в мире.

Джек перенесся мыслями в бухту Золотой Рог, отправную точку необычайного путешествия, и стал перебирать в памяти сопутствующие, сопряженные со смертельной опасностью или просто удивительные события, завершившиеся душераздирающей сценой. Джек с болью в сердце вспомнил О’Коннора, оказавшего неоценимую помощь и сумевшего разоблачить нацистских преступников, вставших на пути экспедиции и поплатившегося за это собственной жизнью.

На море стал опускаться туман, окутывая завесой оставшийся на западе Винланд, и на какое-то мгновение Джеку почудилось, будто он видит в тумане корабль викингов, уходящий из реального мира в таинственный темный мир, полный ужасов, о которых Харальд и его люди даже не мыслили.

Джек взвесил на руке боевой топор и, чуть приподняв, провел по губам холодной сталью оружия. Где-то в этих краях ушедший в открытое море айсберг, в котором Хальвдан провел почти что тысячу лет, наконец-то растает, и викинга подхватит то же течение, что привело его любимого короля к месту последнего боя. Хальвдана ждут в Вальхалле, где павшие воины собрались в ожидании Рагнарека, но для этого он должен вооружиться, чтобы сразиться с силами зла бок о бок со своими товарищами. Он служил с ними в славной варяжской гвардии, равной которой не было в мире.

Джек поднял над головой боевой топор, размахнулся и бросил с кормы в море. Топор описал дугу и стал падать, освещаемый пробивавшимися сквозь белесый туман солнечными лучами, и Джеку на мгновение показалось, что это с неба сошла яркая молния, заряженная энергией великих героев прошлого. Но вот топор упал в море, образовав на воде круги, которые быстро погасили набежавшие волны, и Джек почувствовал странное облегчение, словно камень с души свалился. Тогда он, опершись о кормовой леер и уставившись вдаль, произнес на старонорвежском слова, которые потеряли зловещее содержание, выявив смысл, понятный людям, стремящимся открыть новые горизонты и не посрамить своей чести и чувства собственного достоинства.

— Hann til ragnarøks.

МЕНОРА

Величественный золотой семисвечник, похищенный римлянами в 70 году из Иерусалимского храма, является одним из величайших сокровищ, затерявшихся в круговороте истории наряду со Святым Граалем и Ковчегом Завета. Единственное известное изображение меноры представлено на панели, помещенной на арке Тита, на которой воспроизведена церемония, состоявшаяся в Риме в 71 году; в ее ходе демонстрировались трофеи, захваченные римлянами в ходе Иудейской войны.

Иосиф Флавий, писатель-историк, принимавший участие в походе римлян против его родины, так описал менору: «Средина светильника представляла собой ствол, из которого выступали тонкие ветви, расположенные в виде трезубца; на верхушках каждого выступа находилась лампадка; всего лампадок было семь, и они символически изображали седмину евреев» («Иудейская война», книга VII). В этом же сочинении говорится о жизни Симона, вождя иудеев, поднявших восстание против римлян. Иосиф Флавий также рассказывал о том, что сокровища, изъятые из Иерусалимского храма, которые особо отличил император Веспасиан, перенесли в возведенный им храм Мира. За счет другой военной добычи были отчеканены серебряные монеты, возвещавшие о том, что Иудея покорена: на реверсе монет была изображена скорбящая женщина, причесанная на восточный манер, а ниже — слово «IVDEA».

Других изображений меноры не сохранилось. Вполне допустимо, что некоторое время она хранилась в потайной камере арки Тита — по крайней мере, такая камера существует. Также допустимо предположить, что менора затем оказалась в Константинополе. Так, Прокопай (500–562), писатель-историк и секретарь восточно-римского полководца Велизария, в четвертой книге своего труда записал, что Велизарий, взяв Карфаген в 534 году, завладел ценностями Гейзериха, вождя вандалов, разграбивших Рим в 455 году, и что среди этих ценностей находились «сокровища иудеев, которые Тит, сын Веспасиана, доставил в Рим после взятия Иерусалима». По словам Прокопия, Велизарий привез захваченные сокровища в Константинополь и поместил их на ипподроме императора Юстиниана. Далее Прокопий писал, что иудеи уговаривали Юстиниана вернуть их святыни в Иерусалим. Таким образом, вероятность того, что менора могла оказаться в Константинополе, довольно велика, а вот то, что Юстиниан вернул сокровища иудеям, чрезвычайно сомнительно. Нет никаких доказательств того, что менора вновь оказалась в Иерусалиме после 70 года.