Рандеву - Верхуф Эстер

Жизнь после Мишеля.

Мне хотелось большего, большего, чем это, я хотела чувствовать его. Баловать… Слышать его стоны, видеть закрытые от наслаждения глаза… Не отпуская рук от его груди, я опустилась на колени, скользнула губами вниз, медленно, — по животу… Он задержал дыхание… С открытым ртом — ниже, пока не почувствовала его член.

Мишель встал на колени, одной рукой схватил меня за волосы, другой гладил лицо, губы. Продолжая двигать руками, он шептал что-то неразборчивое, но я отлично понимала, о чем этот шепот. Я продолжала, посмотрела на него, потом снова вниз, используя руки, язык, выгнула спину, ища его взгляд, но Мишель был где-то далеко. Он дышал с открытым ртом, глаза были закрыты. А вокруг нас — ночь.

— Осторожно, — прошептал Мишель.

Предупреждение. Вежливо.

Я не выпустила его, продолжая двигаться.

И вдруг краешком глаза заметила в долине луч света, который то появлялся, то исчезал. Потом услышала, как замер размеренный шум мотора.

Мишель тоже видел свет и слышал звук. Он выпрямился и посмотрел на вершину холма, все еще с полуоткрытым ртом и помутившимся взглядом.

— Эрик, — прошептала я с замиранием сердца. — Эрик вернулся. Боже мой, который час?

Мишель глянул на часы.

— Половина двенадцатого.

Я вскочила и принялась быстро собирать разбросанную одежду. Трусов нигде не было, потом Мишель подал их мне. Натянула юбку, застегнула блузку, поправила спутанные волосы.

Я застыла, как парализованная, и смотрела на вершину холма. Услышала, как вдали лает Пират. Если Эрик не увидит меня в доме, то начнет искать. И в конце концов придет сюда.

Как я смогу объяснить, почему в половине двенадцатого ночи нахожусь у озера?

Нужно домой. Быстро.

Мишель подошел ко мне сзади, прижался щекой к виску. Поцеловал меня.

— Удачи, — шепнул он. — Во всем.

Он не имел в виду ситуацию, в которой мне, возможно, придется оказаться, когда я вернусь к семейному очагу.

Это было прощание.

— И тебе, — прошептала я в ответ.

А потом пошла домой.

Эрик быстро шел мне навстречу. Его опередил Пират. Я опасалась, что собака выдаст присутствие Мишеля и, когда мой муж приблизился, взяла пса за ошейник. Честно говоря, сейчас мне хотелось только одного — оказаться в своей постели. Заснуть или по крайней мере попытаться сделать это.

Выплакаться и начать жить сначала. Я была абсолютно разбита. Морально и физически. Не помню, чтобы когда-либо я чувствовала себя такой опустошенной. Наверное, так чувствует себя пустой кувшин. Или чашка.

Эрик смотрел на меня, вытаращив глаза. Воротник рубашки расстегнут… По его движениям я поняла, что мой муж слишком много выпил. Напился, а потом сел за руль и повел машину по здешним опасным для жизни крутым дорогам. Прелестно.

Петер пил так, как будто каждый стакан был последний, а мир ежесекундно грозил исчезнуть, и заражал всех, кто находился с ним рядом. Я стиснула зубы.

Никаких ссор. Пожалуйста, не сейчас.

— Господи, Симона, что ты здесь делаешь? Входная дверь открыта… Я не нашел тебя в спальне, обыскал весь дом…

Я продолжала идти быстро, не замедляя шаг. Нужно увести и Эрика, и Пирата как можно дальше от озера. Муж с удивлением посмотрел, как я прошла мимо него, а потом, пошатываясь, двинулся следом.

— Симона! В чем дело?

— Похоже, ты много выпил, — отрезала я.

— Что ты, черт возьми, делаешь на улице?

Я не собиралась отвечать на этот вопрос. Мы втроем зашли в дом. Я закрыла дверь и повернулась к Эрику. Он молча глядел на меня, и в глазах его застыло изумление.

— Я иду спать, — сказала я. — Мне нужно побыть одной.

Ни сказав больше ни слова, я пошла к винтовой лестнице. Поднялась наверх. Зашла в комнату Бастиана. Он спал. Я отдернула занавеску и посмотрела на дорожку. Мишеля не было.

Я проснулась в шесть утра, причем еле открыла глаза. Веки отекли. Потом я вспомнила, что вечером много плакала. Да. На озере. И не раз.

В животе кололо, были легкие спазмы, совсем несильные. Эрика рядом не было. Очень странно. Он никогда не был жаворонком. По утрам мне всегда приходилось вытаскивать его из постели. Я села на кровати и потерла лицо. Закрыла глаза, снова открыла. Мозг тоже проснулся. Я вспомнила все, что было вчера.

Эрик сидел за кухонным столом. В трусах и футболке. Волосы всклокочены. Перед ним лежали копии строительных чертежей. Рядом блокнот с расчетами. Калькулятор. Чашка кофе.

Он услышал мои шаги и поднял голову.

— Симона, тебе лучше?

Я промолчала. Подошла к холодильнику, достала пакет с апельсиновым соком, сполоснула чашку, одну из тех, что стояли в раковине. Налила в нее сок и выпила все до дна, в два глотка. И только после этого посмотрела на своего мужа. И на чертежи.

— Нет. Мне не лучше.

Эрик смущенно махнул рукой на бумаги, лежащие на столе.

— Симона, я не могу оставить все это без внимания. План на самом деле блестящий. Один раз вложимся и следующие десять лет будем получать стабильный доход. К тому же сможем обеспечить свою старость. Я уже сто раз пересчитал. Все сходится. Даже если исходить из половины доходов от аренды и не принимать во внимание рост цен на дома, мы все равно в шоколаде.

Я стояла, как изваяние. Я этого не допущу. Не позволю поставить на карту будущее своих детей.

Но у меня не осталось сил, чтобы сопротивляться, чтобы в который раз ссориться и мириться.

Я была опустошена. Полностью.

— Эрик, — сказала я очень тихо, — тот день, когда ты вложишь наши деньги в проект Петера Вандама, станет днем моего отъезда.

Я говорила то, что думала. Это были не пустые слова. Может быть, поэтому они прозвучали решительно и спокойно. Каждое слово.

Эрик в ярости вскочил со стула:

— Что?

Я развернулась и пошла в спальню. Упала на кровать и беззвучно заплакала.

Двор выглядел замечательно. Террасы соединены лестницами из известняка. Фонтан готов. Эрик посадил деревца в массивные керамические горшки голубого цвета. Парни заканчивали выравнивать гравий, который был бежевым, но на ярком солнце казался чуть ли не белым. Одним словом, красота!

Стоя в комнате Бастиана, я смотрела во двор.

Пятница. Последний рабочий день.

Я облокотилась на подоконник и наблюдала, как Мишель убирал электрические кабели, как лопатой сгребал мусор и сваливал его в кучу на траве рядом с аркой. Я впитывала каждое его движение. Малейшее изменение выражения лица. Его улыбку, которая появлялась, когда кто-то шутил. Не могла отвести взгляд от его плеча, которое он, сам того не замечая, время от времени слегка приподнимал.

Бесконечный поток сменяющих друг друга картин: переезд во Францию, Петер, Мишель, деньги… Казалось, этому не будет конца. У меня больше не было сил.

Во всяком случае, от одной заботы Эрик меня освободил. Вчера вечером он поехал к Петеру и вернулся домой около десяти часов. Я смотрела телевизор и, когда он вошел, даже не повернулась.

В последние дни я старалась по возможности избегать его.

Эрик остановился рядом, неуверенно взялся руками за спинку стула.

— Я никогда не пойму, чем ты руководствуешься в своих поступках, — сказал он. — Но ты и дети для меня дороже всего на свете. Я сказал Петеру, что не буду участвовать. Ни сейчас, ни в другом его проекте.

Я встала и обняла Эрика. Так мы простояли очень долго.

Можно было начинать новую жизнь. Вчера Петер был здесь в последний раз. Для парней последний рабочий день — сегодня. Завтра начинается отдых. Эрик заявил, что в ближайшее время не собирается ничего делать, только читать и, возможно, разбить небольшой огород.

Мы решили, что отдых может продлиться несколько недель или даже месяцев. Ровно столько, сколько потребуется для того, чтобы из наших пор улетучились строительная пыль и цемент.

Мне нужно залечить раны. Но не те, что снаружи. В реконструкции этого дома участвовал Мишель. Он прикасался к камням, держал в руках инструменты. Все наводило на мысли о нем. Но, наверное, это не так уж плохо. Мне не хотелось бы забыть о нем. Просто этим воспоминаниям должно найтись свое место в моей жизни. Тогда они перестанут отдаваться такой болью.