Пьер Леметр - Алекс

— Ну надо же! — произнес Камиль, слегка ошеломленный. — Так вы знали, в каком отеле она поселилась?

— Нет. Но поскольку она звонила оттуда, я просто набрал этот номер — он сохранился в списке входящих звонков.

— Хорошая идея. И что же?

— Никто не отвечал. Потом меня автоматически переключили на автоответчик отеля.

— Какая жалость. И тогда вы вернулись домой.

На сей раз возникло ощущение, что оба мозговых полушария Вассера буквально завибрировали. Он закрыл глаза. Что-то подсказывало ему, что в динамике допроса нет ничего хорошего, но он не знал, как лучше всего поступить.

— Нет, — ответил он наконец, — я поехал в отель. Он был закрыт. И на ресепшене никого не оказалось.

— Луи?.. — полувопросительно сказал Камиль.

— Да, отель закрывается в половине одиннадцатого вечера. Позже клиентам нужно набрать код, чтобы войти. Его им сообщают после регистрации.

— И тогда, — сказал Камиль, обращаясь к Вассеру, — вы вернулись домой.

— Да.

Камиль обернулся к подчиненным:

— Вот так оборот! Арман, у тебя, кажется, какие-то сомнения?

На сей раз Арман не стал вставать с места:

— У меня свидетельства двух человек, месье Лебуланже и мадам Фарида.

— Так-так… Но ты уверен?

Порывшись в бумагах, Арман ответил:

— Да, извини, я немного ошибся. Фарида — это не фамилия, а имя. Мадам Фарида Сартауи.

— Извините моего коллегу, месье Вассер, — у него вечные проблемы с иностранными именами… И кто же эти люди?

— Постояльцы того самого отеля. Они вернулись к себе в пятнадцать минут первого ночи.

— Ну ладно, ладно, хорошо! — наконец взорвался Вассер. — Хорошо!

Ле-Гуэн ответил после первого же гудка.

— На сегодня все, — сообщил Камиль.

— Что у вас?

— А ты сейчас где?

Ле-Гуэн замялся. Это означало: у женщины. Это означало, что Ле-Гуэн влюбился — иначе он с женщинами не спал, это не в его стиле, а следовательно…

— Жан, я тебя уже предупредил: я больше не буду у тебя свидетелем. Ни в коем случае. Ни за что!

— Я знаю, Камиль, не волнуйся. Я устою.

— Я могу на тебя положиться?

— Абсолютно.

— Здесь я за тебя всерьез опасаюсь.

— Какие у тебя новости?

Камиль посмотрел на часы.

— Его сестре понадобились деньги, она ему позвонила, он поехал к ней в отель.

— Хорошо. Дальше он уперся?

— Ничего, расколется. Теперь это только вопрос терпения. Я надеюсь, что судья…

— На сей раз его реакция была безупречной.

— Хорошо. Ну тогда лучшее, что можно сделать в данный момент, — это немного поспать.

И была ночь.

Три часа утра. Это было сильнее его, и в этот раз он не стал сопротивляться. Пять ударов, и ни одним больше. Соседи прекрасно относились к Камилю, но все-таки доставать молоток и стучать им в три часа утра… Первый удар застал их врасплох, второй разбудил, третий озадачил, четвертый разозлил, пятый заставил в ответ постучать в стену кулаком… но шестого не последовало, все смолкло. Теперь Камиль мог повесить автопортрет Мод на гвоздь, вбитый в стену гостиной. Гвоздь держался хорошо, Камиль тоже.

Он собирался перехватить Луи на выходе, когда все разъезжались по домам, но это ему не удалось — тот успел уехать раньше. Видимо, как раз для того, чтобы уклониться от разговора. Завтра они снова увидятся. Что он скажет Луи? Камиль решил положиться на интуицию и сориентироваться уже по ситуации. Во всяком случае, он оставит себе картину, поблагодарит Луи за его щедрый жест и попытается как-то компенсировать такой подарок. Или лучше не надо?.. Эта история с восемнадцатью тысячами евро не выходила у него из головы.

С тех пор как он стал жить один, Камиль не задергивал шторы на ночь — он любил, когда по утрам спальню заливал солнечный свет. Он прилег, Душечка вскоре запрыгнула на кровать и улеглась рядом. Но заснуть так и не удалось. Остаток ночи он провел на диване в гостиной, прямо напротив автопортрета матери.

Допрос Вассера стал, конечно, нелегким испытанием, но это было еще не все.

Нечто, зародившееся в его душе той ночью, в бывшей мастерской матери в Монфоре, а после захлестнувшее его полностью, когда он увидел в номере отеля безжизненное тело Алекс Прево, — теперь ясно предстало перед ним.

Это дело позволило ему избавиться от чувства вины за смерть Ирэн и покончить с долгами в отношениях с матерью.

Образ Алекс, маленькой некрасивой девочки, не давал ему покоя, вызывая слезы на глазах.

Ее неуверенный детский почерк, ее жалкие безделушки, вся ее история разрывали ему сердце.

При этом в глубине души он сознавал, что он такой же, как все остальные персонажи в ее жизни.

Для него она тоже лишь орудие.

И он воспользовался ею.

В течение семнадцати последующих часов Вассера трижды препровождали из камеры в кабинет для допросов. Дважды с ним беседовал Арман, затем к нему присоединился Луи. Они уточняли детали. Арман попросил назвать точные даты визитов в Тулузу.

— Двадцать лет прошло, так какая теперь разница? — прорычал Вассер.

Арман адресовал ему почти извиняющийся взгляд, словно говоря: я человек подневольный, делаю что велено.

Вассер подписывал все, что от него требовалось, признавал все, чего от него хотели.

— У вас нет ничего против меня, ровным счетом ничего, — повторял он.

— В таком случае, — отозвался Луи, сменивший коллегу, — вам нечего опасаться, месье Вассер.

Время тянулось медленно, но все же часы проходили один за другим. Вассер видел в этом доброе предзнаменование. В последний раз его вызывали, чтобы выяснить даты его встреч со Стефаном Масиаком в ходе его служебных поездок.

— Делать вам нечего, — прокомментировал Вассер, подписывая протокол.

Он посмотрел на настенные часы. Им нечего ему предъявить.

У него уже отросла щетина. Он не брился, разве что умылся на скорую руку.

Его снова вызвали на допрос. Теперь настала очередь Камиля. Войдя в кабинет, Вассер первым делом взглянул на настенные часы. Восемь вечера. День выдался долгим.

У Вассера был победоносный вид — он явно готовился к триумфу.

— Ну что, капитан? — спросил он, широко улыбаясь. — Кажется, скоро мы расстанемся. Вы ведь не будете об этом сожалеть?

— Ну почему же скоро?

Вассера отнюдь не следовало считать примитивным существом — он, как всякий извращенец, отличался повышенной восприимчивостью. Улавливал все оттенки настроения собеседника, словно с помощью каких-то невидимых антенн. И сейчас он сразу же почувствовал, что ветер переменился. Это было заметно — он ничего не сказал, но слегка побледнел и нервно закинул ногу на ногу. Он ждал. Камиль долго смотрел на него, не говоря ни слова. Это напоминало игру в гляделки, где проигравшим считается тот, кто первым отведет взгляд. Зазвонил телефон. Арман встал, подошел к нему, снял трубку, сказал: алло, я вас слушаю, в следующую минуту поблагодарил собеседника и снова положил трубку на место. После чего Камиль, так и не оторвавший взгляд от Вассера за это время, просто сказал:

— Судья только что удовлетворил нашу просьбу о продлении задержания еще на двадцать четыре часа, месье Вассер.

— Я хочу его увидеть, этого судью!

— Увы, месье Вассер, трижды увы! Судья Видар сожалеет, но он не сможет встретиться с вами, он слишком загружен работой. Нам с вами придется посотрудничать еще какое-то время. Надеюсь, вы не слишком огорчены?

Вассер преувеличенно резко покачал головой. Разумеется, он был в бешенстве. Презрительно фыркнув, он спросил:

— Ну а потом что? Я не знаю, что вы сказали судье, чтобы он разрешил продлить заключение, не знаю, какую ложь вы изобрели, но все равно — не сегодня, так еще через сутки вам придется меня освободить. Вы…

Он помолчал, подыскивая слово, и наконец договорил:

— …жалки.

Его снова привели на допрос. Однако его почти ни о чем не спрашивали. Камиль решил, что для его изматывания это будет самая подходящая тактика. Минимум внимания. Эффект очевиден. Однако самое трудное — вынужденное безделье. В таких случаях каждый пытается сосредоточиться на чем только может. Вассер наверняка представлял свой триумфальный выход — вот он надевает пиджак, плотнее затягивает ослабленный узел галстука, торжествующе улыбается полицейским, произносит на прощание что-то саркастическое — уже сейчас он придумывал, что именно…

Арман совершил захватнический набег на двух новых стажеров с третьего и пятого этажа и вернулся с полными охапками сигарет, ручек и прочих мелочей. Это заняло немало времени. Таков его способ отвлечься.

В середине дня началась какая-то странная чехарда. Камиль время от времени пытался поговорить с Луи наедине по поводу картины, но каждый раз что-то мешало. Луи постоянно куда-то звонил, что-то выяснял. Камиль чувствовал, что между ними возникла неловкость, напряженность. Печатая отчеты и в перерывах поглядывая на часы, он думал о том, что эта история с подарком чертовски осложнит их отношения. Да, конечно, он поблагодарит Луи — а дальше что? Ну, может быть, сделает ответный ценный подарок. А потом? В поступке Луи ощущалось нечто покровительственно-снисходительное. Чем дальше, тем сильнее Камиль убеждался в том, что Луи хотел преподать ему некий урок, подарив картину.