Монс Каллентофт - Осенний призрак

А потом вернулся Петерссон. Он купил у Фогельшё замок и земли. А я получил анонимное письмо, где была вся правда об аварии в новогоднюю ночь. Раньше мне не приходило в голову, что это Йерри мог тогда сидеть за рулем. К письму прилагались черно-белые снимки: Йерри Петерссон стоит посреди поля с закрытыми глазами, словно медитирует.

И тогда я тоже написал письмо. Но там, на парковке, мужество изменило мне, и тот, кто отнял у меня все, опять топтал меня ногами, словно ничтожное насекомое.

Но я поднялся с земли.

Я дал себе клятву стоять до конца. Ему не удастся еще раз погубить нас с Андреасом. Он заплатит мне, сколько я скажу, даже если я и не знаю, что мне делать с этими деньгами.

Как-то рано утром я сел в машину и отправился в Скугсо. Змееныши не унимались. Я почти слышал, как они шипели, и видел усмешки в их глазах.

Я помнил, что случилось на парковке, поэтому ждал Петерссона на замковом холме с камнем в руке. В кармане у меня лежал любимый отцовский нож с печатью замка Скугсо на рукоятке. Должно быть, он украл его, когда работал у Фогельшё. В другой руке я держал листок бумаги.

Змееныши бесновались у меня в крови. Они были моим гневом и моим страхом.

Я знал, что сейчас произойдет что-то важное. Может быть, одна моя жизнь закончится и начнется другая.

Я смотрю вниз, на землю. Я наблюдаю за людьми, чьи судьбы связаны с этим городом и этой землей; вижу потоки дождя, обрушивающиеся на траву, деревья, мох и древние скалы. Я знаю, что многое остается вне поля моего зрения.

К Скугсо приближается автомобиль, а в стороне, возле замкового рва в утренних сумерках вырисовывается чья-то черная фигура.

Я вижу себя — это я сам еду навстречу неминуемой смерти. Я понял это слишком поздно. Но и сейчас, в это мгновение, вмещающее в себя всю мою жизнь, я чувствую, как дрожит в руках руль.

Скугсо, 24 октября, пятница

Йерри глядит на дорогу, вцепившись в руль. «Рендж Ровер» почти парит над землей.

Кто это там, впереди? Это ты, Катарина, наконец решилась навестить меня?

Или это кто-то другой? Может, тот надоедливый тип? Только не он. Ведь это ты, Катарина, я так хочу, чтобы это была ты.

Но это не ты.

Я выхожу из автомобиля и сталкиваюсь с Андерсом Дальстрёмом. В его глазах я вижу отчаяние, черные волосы мокры от дождя, а в руке он держит камень.

Я хочу его напугать и впиваюсь в него глазами. Но ничего не происходит, он не сдается.

— Мне нужно пять миллионов! — кричит Андерс Дальстрём.

— Ты ничего не получишь, — смеюсь я ему в ответ. — И я раздавлю тебя, как крысу, если ты немедленно не уберешься отсюда. Будет хуже, чем тогда, на парковке.

Андерс Дальстрём протягивает мне листок бумаги.

— Здесь номер моего счета! — кричит он.

Дождь мгновенно размывает цифры. Я смеюсь. Он сует мне эту бумажку.

— Пять миллионов. Я буду ждать неделю.

Я улыбаюсь, а потом мне начинает надоедать эта игра. Я комкаю листок и бросаю его на гравий. Сейчас мне плевать на камень в его руке.

Но Андерс Дальстрём поднимает бумажку свободной рукой и кладет ее в карман куртки.

Я поворачиваюсь, чтобы уйти, и тут слышу за спиной страшный рев. Вижу, как ко мне приближается его черная фигура, и падаю на землю. А потом на меня обрушивается вся злоба и отчаяние, копившиеся в нем десятилетиями, и что-то страшно жжет в животе. Андерс Дальстрём отползает от меня, и я весь исчезаю в боли.

Вот я лежу на склоне замкового холма. Я знаю, что эта боль в животе и голове означает конец всякой боли; чувствую, как по всему телу распространяется холод.

«Он убил меня», — успеваю подумать я и пролезаю под цепи, ограждающие замковый ров. Мне кажется, в воду падает камень. Откуда столько крови?

И вот я снова мальчик, потом мужчина. Мы с Катариной лежим на берегу озера. Я смазываю ей спину кремом для загара, а она разговаривает со мной на каком-то древнем языке.

А потом налетает ветер, и я падаю. Погрузившись в черную воду замкового рва, я перестаю дышать, даже неутомимые газонокосилки наконец смолкают.

И я открываю свои новые глаза.

— Я убил твоего сына! — кричит Андерс Дальстрём. — А теперь убью тебя, так же как и ты когда-то убил моего отца!

Он привязал Акселя Фогельшё к стулу и наблюдает сейчас за его попытками освободиться со странным смешением ненависти и отчаяния в глазах. Но за всем этим — страх и растерянность от непонимания того, что происходит.

— Я никогда никого не убивал.

— Ты убил его!

Аксель Фогельшё хочет как будто что-то сказать, однако не произносит ни слова.

Андерс Дальстрём достает из сумки полоску ткани и крепко обматывает ее вокруг головы старика так, чтобы она глубоко вошла в рот. Потом начинает дергать за концы полоски, причиняя Фогельшё боль, и чувствует, как собственное его тело успокаивается и странное умиротворение расходится по нему приятными волнами.

Он хочет кое о чем рассказать своей жертве, заставить старика его выслушать.

— Как ты думаешь, каким он стал отцом после этого? Он гонял меня по двору с камерой в руке, словно хотел уничтожить за то, что моя жизнь еще не была кончена, как его, будто я и был его болью.

Аксель Фогельшё ерзает на стуле, стараясь освободиться от веревок. Может, он хочет что-то сказать, попросить прощения?

Вряд ли.

И Андерс бьет его кулаком в лицо, чувствуя, какой болью отзывается его удар в теле Фогельшё. Насилие причиняет Дальстрёму почти физическое наслаждение, избавляя его от скопившейся злобы.

Он бьет снова и снова. Змееныши просыпаются и вдруг обретают лица. Перед ним мальчишки со школьного двора и отец с поднятым кулаком — вся его жизнь без любви и надежды.

Вся боль, вся ярость, что есть в мире, собраны в этом ударе. Йерри Петерссон получил сорок ножевых ранений, сколько их будет у Акселя Фогельшё?

«Кто он? — недоумевает граф. — Беттина, кто он такой?»

Что он там бормочет о каких-то змеенышах, о лицах? Однако, несмотря на все свое безумие, он, похоже, знает, чего хочет.

Акселя Фогельшё охватывает страх. Он снова пытается освободиться, бежать, но веревки крепко держат его, и ему остается только молча сносить удары. «Что ж, может, удастся наконец внести в это дело ясность, — думает старик, — а если этот тип убил моего сына, то он свое получит. Я клянусь в этом самому себе и всем нашим предкам здесь, в этой комнате, такой уютной, родной, моей и ничьей больше».

Беттина, я развеял твой прах в лесу, как ты и просила.

Он прекратил бить, сел на стул возле стены и как будто собирается с силами, чтобы что-то сказать.

— Слушай, старик.

Андерс Дальстрём поднимается и подходит к Фогельшё.

— Уже одного того, что ты сделал мне и моему отцу, достаточно, чтобы убить твоего сына.

Он вставляет пальцы в ноздри Акселя Фогельшё и крутит ими так, что старик морщится от боли. Андерс как будто хочет вырвать нос своей жертве. Он чувствует теплую кровь на своих пальцах и то, как последние змееныши, скользкие и холодные, покидают его тело.

— И знаешь, — кричит он Акселю, — как нравится мне сейчас то, что я делаю! Моя злоба выходит из меня, можешь ли ты это понять?

— Я приехал к нему на итальянскую виллу, — продолжает кричать Андерс. — Там я убил его и потом перевез тело в часовню. Полагаю, тебе интересно будет это узнать! Думал ли ты обо мне, когда бил моего отца? Знаешь ли ты, что вытворял он со мной после, когда боль стала нестерпимой?

Дальстрём наносит новый удар, в челюсть, но на этот раз его охватывает страх.

Змееныши снова зашевелились. Теперь их больше, чем когда бы то ни было, они копошатся в его крови и пьют ее.

«Он сумасшедший», — думает Аксель и все же пытается понять, о чем говорит его мучитель, хотя бы для того, чтобы не терять сознания. На какое-то мгновение его поражает мысль, что сейчас он падет жертвой полоумного маньяка. «Наконец я увижу тебя, Беттина, — проносится в его голове. — Я был с тобой, в лесу, когда он убивал Фредрика».

Убей меня.

Дай мне встретиться с теми, кого я люблю.

И тут Аксель Фогельшё наконец понимает, кто этот молодой человек: сын того несчастного батрака, которому он когда-то выбил глаз. Жаль парня, но что случилось, то случилось. С другой стороны, может, болван и получил по заслугам?

Но в чем вина Фредрика?

Хотя кто знает, в чем и насколько все мы виноваты?

Теперь он бьет меня прикладом ружья. Во рту все горит, я чувствую, как выпадают зубы, а глаза вот-вот вылетят из орбит.

Что случилось с тем батраком? Я помню, на суде он вел себя тихо, но что с ним сталось потом? Было ли ему больно, как мне сейчас? Он ослеп на один глаз, но разве это повод скулить всю жизнь? Может, он озлобился? Тому, кто знает свое место, какое бы оно ни было, жить намного проще.