Юхан Теорин - Призрак кургана

Остаток жизни старой мельницы исчислялся секундами.

Цоколь заскрипел и с душераздирающим хрустом треснул.

– Ион, уходи! – крикнул Герлоф.

Он понял, что сейчас произойдет.

Ион так и стоял под мельницей с камнем в руках. Услышав крик Герлофа, он очнулся и двинулся в сторону.

Герлоф тоже попятился – мельница могла рухнуть и на него. Но ноги почти не двигались, будто он шел по холодцу.

– Ион! – опять крикнул он.

Мельница начала падать. Крик, звон бьющихся стекол, в бойницу надстройки вырвались языки пламени.

Лампы, вспомнил Герлоф слова Юнаса. Керосин.

Послышался омерзительный предсмертный скрип выдираемых ржавых гвоздей, и мельница упала, кроша остатки когда-то красивых, ажурных крыльев.

И Герлоф упал.

На ветру огонь вспыхнул с новой силой, послышалось зловещее потрескивание, как при настоящем большом пожаре.

Из-под обломков выползла женская фигура. Вероника ползла с трудом, наверное, сломала что-нибудь. Так и не встала на ноги. Медленно, с трудом ползла по траве, даже не оглянувшись на своего сына.

Герлофу вдруг стало холодно.

Йон…

А где Арон Фред?

Мельница окончила свое стопятидесятилетнее существование. Арона придавило сразу двумя балками. Одна лежала на груди, другая – на ногах. Он не мог пошевелиться. Боль в животе внезапно прошла, но ему было так холодно, как никогда в жизни. Лаже в сибирском лагере.

Он знал, что это конец.

Что за странное проклятие судьбы? Сколько людей в мире гибнут под свалившимися стенами? Тысячная, даже скорее миллионная доля процента. А он повторил судьбу отца… того тоже придавила рухнувшая постройка…

И есть еще одно проклятие… когда это было? Арон мог не задавать себе этот вопрос: он даже сейчас прекрасно помнил когда – тридцать шестой год, в его дежурство. Он, как всегда, обходил территорию лагеря и вдруг заметил у ограды копошащуюся фигуру.

Попытка к бегству.

Он без размышлений снял с плеча мосинскую винтовку, прицелился и нажал курок.

Человек у ограды дернулся вперед и, будто испугавшись колючей проволоки, оттолкнулся от нее, потом нелепо повернулся и упал ничком.

Влад, не торопясь, подошел посмотреть номер – все подобные происшествия должны быть зарегистрированы в лагерном журнале.

Перевернул тело и обомлел.

Это был Свен.

Исхудавшее, поросшее редкой щетиной лицо было совершенно спокойным.

– Правильно сделал, сынок, – прошептал он с усилием. – Не переживай… мне все равно не жить…

Арон в отчаянии закрыл глаза. Он уже тогда знал, что эти слова будут преследовать его всю оставшуюся жизнь.

– Тебя же расстреляли!

– Как видишь, нет, – прошелестел Свен, из последних сил полез в карман телогрейки и достал оттуда круглую деревянную коробку. – Возьми. – Он смотрел куда-то мимо Арона уже закатывающимися, потусторонними глазами. – Возьми… все-таки память.

И умер.

Влад зарегистрировал «попытку к бегству» в журнале и получил от начальника благодарность перед строем – за бдительность и образцовую службу.

Табакерка, доказывающая его родство с Эдвардом Клоссом. Будь оно проклято, это родство… И эта проклятая табакерка…

Он свободной рукой достал из кармана потрескавшуюся, бурую от старости коробку и швырнул ее в уже подкрадывающийся к нему огонь.

Последнее, что он увидел, – лицо матери, Астрид. У нее почему-то были ярко-топазовые, как у Полины, глаза. Она скорбно смотрела на него и что-то шептала, но что именно, он так и не узнал. Лед семидесятилетней памяти истаял и покинул его сознание – необратимо, навсегда.

Упавшая мельница напоминала Герлофу полыхающие останки разбитого корабля.

В небо взлетали искры и опускались на землю седыми мотыльками пепла. Потрескивание, напоминающее мирный костер на поляне, перешло в монотонный хриплый рев. Тлеющие доски вдруг снова вспыхивали, и огонь мгновенными вихрями взлетал по высохшему еще сто лет назад дереву.

Рядом с Герлофом упал исписанный лист бумаги, чудом избежавший огня. Только по одному краю шла черная кружевная кайма. Он поднял его, засунул в карман и услышал жалобный стон.

Вероника вернулась. Материнский инстинкт заставил ее вернуться – она доползла до связанного сына и трясущимися руками пыталась развязать узлы веревки.

Но что с Ионом?

Он его не видел.

Сам Герлоф лежал в траве. Ноги совсем отказали. Огонь все приближался, и он чувствовал себя готовой к закланию жертвой. Жертвой старой мельницы, собирающейся отомстить людям за все. Как они могли так поступить с ней, десятилетиями их кормившей, – забросили, сломали, сожгли… Скоро она дотянется и до него своими раскаленными лапами.

– Герлоф! – услышал он тонкий мальчишеский голос.

Кто-то взял его под руки и потащил от горящей мельницы. Ни на секунду не опоздал – полыхающая балка рухнула как раз там, где он только что лежал.

Юнас, мальчонка, напрягая последние силы, волок его по траве. Он изнемогал, задыхался, но ни на секунду не останавливался.

– Йон…

Ион и Арон Фред остались там, под обломками пылающей мельницы. Может, кто-то из соседей успел позвонить пожарным.

– Юнас… беги за помощью… – Он кивнул в сторону своего дома. – Позвони пожарным, в полицию… Быстро, Юнас…

Герлоф остался один.

Прошла, как ему показалось, вечность, прежде чем он услышал сирены.

«Скорая помощь», пожарные машины со шлангами… Герлоф почувствовал, что теряет сознание, закрыл глаза и тут же открыл – кто-то тряс его за плечо.

Парень в химически-желтой куртке посветил ему в глаза карманным фонариком и тут же убежал. Пожар почти погасили.

– Там люди… – сказал Герлоф.

Никто его не слышал. Кто-то на бегу накинул на него одеяло. Пожарник. Герлоф придержал его за брюки.

– Там люди, – прошептал Герлоф.

– Сколько? – деловито спросил пожарный.

– Двое… помогите…

Пожарник, не слушая продолжения, кому-то махнул рукой.

Через минуту они принесли какие-то оранжевые рулоны и быстро развернули их под обломками. Рулоны оказались воздушными домкратами. В них быстро накачали воздух, и в образовавшийся просвет нырнули двое в серебристых скафандрах. Через несколько секунд вытащили два тела.

Арон Фред был мертв, а Ион…

Двое парамедиков начали реанимацию. Герлоф ничего не видел, только ритмично поднимающуюся и опускающуюся спину в зеленой куртке.

Медики работали все быстрее, а потом вдруг, как по команде, остановились и выпрямились. Один из них, наверное главный, покачал головой и сделал шаг назад.

Герлоф из последних сил подполз поближе, взял Иона за руку и долго не отпускал, не меньше получаса, пока один из медиков не освободил осторожно руку погибшего и не укрыл тело темным покрывалом.

Прощай, Ион.

Юнас четыре дня пролежал в больнице в Кальмаре. Он так и не понял, почему его держат так долго. Случайно услышанные слова «психологический шок» ничего ему не объяснили.

Ему казалось, что он чувствует себя вполне сносно. И ему было спокойно – пожалуй, впервые за это лето.

Его почти никто не навещал. Мате еще до катастрофы уехал в Хускварну, а отца только что выписали – он лежал с тем же диагнозом. «Психологический шок».

Никлас тут же пришел к сыну. Он выглядел грустным и усталым.

– После этого отдыха хорошо бы отдохнуть, – сказал он под конец. – На Эланд меня сейчас никакими калачами не заманишь.

Но Юнасу очень хотелось вернуться на остров, и когда за ним приехала мать, он уговорил ее туда съездить.

– А я и не болел, – сказал он озабоченной матери. – Они просто хотели понаблюдать, как я себя чувствую.

– И как ты себя чувствуешь?

– Вроде ничего… но ничего хорошего.

– Что ты хочешь сказать? – испугалась мать.

– Вся эта история… ничего хорошего.

– Что там хорошего, – согласилась она. – Но теперь все позади.

Магазин в Стенвике закрыт. Кемпинг тоже. Весь поселок словно обезлюдел. Юнасу стало грустно – он вспомнил, что творилось здесь в июле.

Нет, все же не совсем обезлюдел. Вдоль береговой дороги стояло несколько машин, а во дворах кое-где развевались на ветру желто-голубые вымпелы на флагштоках.

Маме, в отличие от Юнаса, хотелось посмотреть на виллу Клоссов. Сошлись на том, что просто проедут мимо. Полицейское оцепление еще не сняли. Разбитые окна и стены были укрыты огромными полиэтиленовыми полотнищами.

На месте бывшего кургана на обрыве зияла огромная дыра.

Отец рассказал, что полицейские разобрали завалы камней в ложбине и нашли тело дяди Кента. Никто не знает, кто теперь будет заниматься усадьбой.

А тетя Вероника? Отец рассказывал, что ее вызывали на допрос в полицию.