Джеффри Линдсей - Двойник Декстера

—  Ты весь промок, — заметила она.

—  Шел дождь.

Она снова похлопала глазами.

— Дождь прекратился час назад.

Я не понял, почему это так важно, но голова у меня набита вежливыми банальностями, поэтому я ответил:

—  Ну видишь, вот и доказательство.

Рита снова посмотрела задумчиво, и мне стало слегка неловко. Но наконец она вздохнула и покачала головой.

— Ладно, — сказала она. — Ты, наверное, очень... А. Твой ужин. Он уже... Ik голоден?

—  Просто умираю.

— С тебя течет на пол, — заметила Рита. — Лучше пе­реоденься во что-нибудь сухое. Если ты простудишься... — Она помахала рукой. — О, Лили-Энн проснулась.

Она улыбнулась малютке той самой материнской улыб­кой, которую тщился передать Леонардо да Винчи.

—   Я пойду переоденусь, — сказал я и отправился в ванную, где снял и сложил в корзину мокрую одежду, вы­терся и натянул сухую пижаму.

Когда я вернулся, Рита что-то напевала, а Лили-Энн гулила. Я не хотел им мешать, но у меня возникли кое-какие важные соображения.

— Ты сказала, ужин готов? — напомнил я.

—   Ужин... я надеюсь, он не совсем пересох, потому что... он в кастрюльке, и... я только разогрею, на, подер­жи. — Она вспрыгнула с кушетки и сунула мне Лили-Энн. Я поспешно подошел и взял девочку на тот случай, если я ослышался и Рита собиралась разогреть Лили-Энн в микроволновке. Рита уже унеслась на кухню, а мы с дочкой сели на кушетку.

Я посмотрел на нее. Лили-Энн, маленькая и ясноглазая. Вход в новооткрытый мир эмоций и нормальной жизни. Чудо, которое сделало Декстера наполовину человеком, исключительно благодаря чудесному розовому факту свое­го существования. Лили-Энн научила меня чувствовать, и, сидя с дочерью на руках, я видел те пушистые лучезарные образы, которые посещают всякого простого смертного. Лили-Энн скоро должен исполниться год, и я уже не сом­невался, она — необыкновенный ребенок.

— Ты знаешь, как пишется слово «гипербола»? — спро­сил я у нее.

—  Па, — радостно отозвалась она.

—   Прекрасно, — сказал я, и тут она протянула руку и ухватилась за мой нос, доказывая, что слово «гипербола» слишком легкое для такого высокоинтеллектуального су­щества. Лили-Энн хлопнула меня ладошкой по лбу и не­сколько раз подскочила> — это была вежливая просьба устроить ей что-нибудь поинтереснее, возможно, с хоро­шим саундтреком и танцами. Я повиновался.

Через несколько минут мы с Лили-Энн перестали под­скакивать в такт двум строчкам «Танцующего лягушонка» и уже разрабатывали последние детали единой физической теории, когда в комнату примчалась Рита с благоуханной дымящейся тарелкой в руках.

—   Свиная отбивная, — объявила она. — По-датски. В духовке, с грибами. Только грибы в магазине оказались не очень... Поэтому я порезала туда помидоры и каперсы. Коди, конечно, не понравилось... о! я совсем забыла. — Рита поставила тарелку на кофейный столик передо мной. — Прости, если рис слишком... дантист тебе уже сказал? Эстор нужно поставить скобки на зубы, и она просто... — Рита помахала рукой в воздухе, уже собираясь сесть. — Она сказала, что скорее... черт, я забыла вилку, погоди секунду. — И она снова убежала.

Лили-Энн понаблюдала за матерью и снова поверну­лась ко мне. Я покачал головой.

— Она всегда так говорит, — предупредил я. — Ты при­выкнешь.

Лили-Энн, казалось, слегка засомневалась.

—  Па-па-па, — сообщила она.

Я поцеловал ее в макушку. От нее чудесно пахло—дет­ским шампунем и каким-то опьяняющим феромоном, который дети втирают в волосы.

— Ты, наверное, права, — согласился я, и тут Рита вер­нулась с вилкой и салфеткой. Она взяла у меня Лили-Энн и уселась рядом, чтобы продолжить сагу про Эстор и дан­тиста.

— Я ей объяснила, что это только на год, и многие де­вочки... Но она... Она рассказывала тебе про Энтони?

—  Про придурка Энтони? — уточнил я.

—   О! Он на самом деле не совсем... то есть Эстор так говорит, и напрасно. Но у девочек все по-другому, а Эстор в таком возрасте... свинина не слишком пересушена? — Рита подозрительно глянула в мою тарелку.

—  Просто супер.

—   Она все-таки пересушена, прости. Так вот, я поду­мала, если ты с ней поговоришь... — закончила Рита. Я искренне надеялся, что она имела в виду Эстор, а не сви­ную отбивную.

— И что я должен ей сказать?—спросил я с полным ртом очень вкусной, хотя и слегка пересушенной свинины.

— Что это нормально, — ответила Рита.

— Что именно? Скобки на зубах?

— Да, конечно. А о чем, по-твоему, сейчас шла речь?

Честно говоря, я далеко не всегда бываю уверен, о чем

у нас идет речь, так как Рита обычно умудряется говорить одновременно о трех предметах. Возможно, это из-за ра­боты. Хотя я и прожил с Ритой несколько лет, но знаю лишь, что на работе она жонглирует большими числами, переводя их в разные иностранные валюты и посылая ре­зультаты на местный рынок недвижимости. Одна из неве­роятных загадок жизни: женщина, достаточно умная, чтобы производить сложные вычисления, оказывается редкостно глупа, когда дело касается мужчин. Сначала Рита вышла за наркомана, который бил ее, а заодно Коди и Эстор, и наконец натворил достаточно неприятных и незаконных дел, чтобы попасть за решетку. И тогда Рита, освободившись от многолетнего кошмара — брака с нар­команом, радостно бросилась в объятия еще худшего чу­довища — Декстера.

Разумеется, она не знала, что я собой представляю, да и я не стремился ее просветить. Я изо всех сил старался держать жену в блаженном неведении касательно своей подлинной сути — Темного Декстера, веселого вивисек­тора, живущего ради того, чтобы слышать шорох скотча, видеть блеск ножа и чуять запах страха, исходящий от оче­редного достойного кандидата, который заслужил билет на Темную Игровую Площадку Декстерленда, убив невин­ного и каким-то чудом проскользнув меж пальцев право­судия.

Рита никогда не узнает мою истинную суть. И Лили-Энн тоже. Времяпрепровождение с новыми друзьями вроде Валентайна проходило втайне — по крайней мере до злополучного инцидента со Свидетелем. На мгновение я задумался о нем и об оставшихся в списке именах. Один из этих людей — именно тот, кто мне нужен, иначе и быть не может, и когда он будет в моих руках... Я уже буквально чувствовал приятное возбуждение, которое испытаю, ког­да схвачу и свяжу его, уже слышал сдавленные вопли боли и страха...

Мысленно забравшись в дебри своего маленького хоб­би, я совершал страшное преступление — я жевал свиную отбивную, не чувствуя вкуса. Но, к счастью для вкусовых сосочков, представляя, как Свидетель рвется из пут, я от­кусил еще кусок свинины и немедленно покинул царство приятных грез, вновь оказавшись за семейным столом. Я отправил в рот остатки риса и подцепил на вилку каперс, и тут Рита сказала:

— Страховка не покроет дантиста, так что... но у меня в этом году будет премия, и скобки очень... и потом, Эстор почти не улыбается. Но может быть, если зубы у нее... — Она вдруг замолчала, помахала рукой и поморщилась. — Лили-Энн! Тебе нужно поменять подгузник.

Рита встала и понесла ребенка по коридору туда, где стоял пеленальный столик, а вокруг распространился за­пах отнюдь не свиной отбивной. Я отодвинул пустую та­релку и со вздохом откинулся на спинку кушетки. Декстер Переваривает Пищу.

По какой-то странной и неприятной причине, вместо того чтобы отвлечься от забот минувшего дня и погрузить­ся в туман сытого довольства, я снова задумался о рабо­те—о Марта Клейне и о кошмарном месиве, в которое превратилось его тело. Я не очень близко знал Клейна и к тому же не способен к каким-либо эмоциональным при­вязанностям, даже к той грубовато-мужественной фамиль­ярности, столь популярной у нас на работе. И мертвые тела меня не пугают; тем более я сам периодически про­извожу их. Рассматривать и трогать трупы — часть моей работы. Мертвый коп пугает меня не больше, чем мертвый адвокат, хотя я бы предпочел, чтобы мои коллеги об этом не знали. Но труп в таком ввде... полностью лишенный человеческого облика... нечто совсем иное, почти сверхъ­естественное.

Убийство, жертвой которого стал Клейн, было совер­шено с яростью, которая выдает безумца, сомневаться не приходилось, но процесс провели настолько тщательно, и он наверняка занял столько времени, что это уже вышло за рамки привычного, уютного смертоубийственного безу­мия и очень смутило меня. Потребовались значительная сила и выдержка, а главное — ледяное самообладание, чтобы не зайти слишком далеко во время оргии и не при­чинить смерть слишком быстро, пока еще есть целые кос­точки.

Почему-то я был почти уверен, это — не простой и относительно безвредный единичный эпизод, герой ко­торого слетел с тормозов и на несколько часов пустился во все тяжкие. Случившееся походило на определенный шаблон, на способ существования, на перманентное со­стояние. Безумная сила и ярость в сочетании с патологи­ческой способностью контролировать себя... я даже пред­ставить не мог, какого рода существо на это способно. И, честно говоря, не желал знать. Но опять-таки меня не от­пускало ощущение, что в ближайшем будущем мы обна­ружим еще несколько размозженных копов.